Черные ножи 2 (СИ)
Уф! Адреналин стучал в висках, тело было напряженным.
Спуск оказался куда труднее подъема, но я не спешил — еще не хватало свалиться, когда дело сделано.
Где-то внизу раздался глухой звук удара, довольный вскрик Перепрыги и тут же громкий приказ майора:
— Отставить! Не трогать пленного!
Как я и ожидал, у майора все получилось. Немец был жив и валялся в бессознательном состоянии на земле со стянутыми за спиной руками. На лбу у него наливался синим цветом сочный синяк. Майор, имени которого я не знал, сидел у него на спине и курил папиросу, выпуская густой дым в светлеющее небо. А рядовой Перепрыга стоял рядом, наведя на летчика винтовку, ударом приклада которой он, судя по всему, и приложил фашиста. Тоже, значит, проявил участие в задержании.
— Благодарю за службу, товарищ боец! — кивнул мне майор, когда я подошел ближе.
— Служу Советскому Союзу! — бодро ответил я.
— Твоя фамилия?
— Младший лейтенант Буров.
— Молодец Буров. И ты Перескоков молодец!
— Перепрыга! — обиженно поправил его лопоухий.
— Пусть так, — не стал спорить майор, — а теперь потащили-ка этого хмыря к штабному вагону. Думаю, вопросов к нему будет очень много…
Глава 2
10 июня 1943 года эшелоны с личным составом и боевой техникой Уральского Добровольческого танкового корпуса прибыли в Подмосковье, в город Кубинка, в шестидесяти трех километров к западу от Москвы, где корпус был передан в состав резерва Ставки Верховного Главнокомандования, доукомплектован и через некоторое время включен в состав 4-й танковой армии, которой командовал Василий Михайлович Баданов.
К этому моменту материальная часть корпуса состояла из двухсот двух танков Т-34–76, семи танков Т-70, шестнадцати САУ СУ-122, шестидесяти восьми бронемашин БА-64, восьми установок М-13, девяносто четырех минометов, восьмидесяти орудий разного калибра, и тысячи двадцать восьми колесных машин всех марок.
Из 8206 человек личного состава, лишь 536 имели боевой опыт. Служили в корпусе и женщины: 249 связистов-радистов и 123 рядовых и младших командиров.
18 июля 1943 года 4-я танковая армия была передана в подчинение Западному фронту. 30-й УДТК вошел в состав выступившей 19 июля на фронт армии и к 24 июля сосредоточился в лесах в районе Козельска.
* * *Первый месяц моей службы в УДТК прошел спокойно, если не считать той истории с ночной бомбардировкой состава еще на подъезде к Кубинке. Той ночью всем повезло — состав остался цел и невредим, бомбы, сброшенные практически вслепую, легли чуть дальше, перепахав часть поля и дорогу. Пленного летчика мы передали куда следует, и больше я его, разумеется, не видел. Меня несколько раз допросили, но, очевидно, мои слова сошлись с показаниями неизвестного майора и Перепрыги, поэтому вскоре от меня отстали.
Майор, к слову, обещал написать на нас с Перепрыгой представление к награждению за проявленную доблесть и отвагу, но сделал ли он это, я не знал. Время шло, дни сменяли дни, а награждать меня никто не собирался. Это было даже к лучшему, я и так вызывал удивление, когда приходилось привинтить к форме орден. Благо, объяснять подробности всем подряд я был не обязан, более того, делать этого я категорически не имел права, на все вопросы отделываясь стандартной отговоркой — «за исполнение служебного долга» и точка, без подробностей. А орденскую книжку, которое я получил к «Ордену Красного Знамени» стояло абстрактное: «Образцовое исполнение воинского долга». В довесок к именному «ТТ» мне так же вручили документы на наградной пистолет, и в нем тоже конкретно не было указано, за что именно дали награду. Секретность, все понятно.
Награды мне отвалили, надо признать, знатные. Разумеется, меня так и не посвятили во все подробности, лишь намекнули, что я своими действиями помог раскрыть глубоко законспирированную в нашем тылу вражескую диверсионную сеть. Из слов Зальцмана я сделал собственные выводы, уж не знаю, насколько они получились точными, но я прикинул в голове и понял, что раскрутив цепочку, взяли еще многих. Точнее сказать, челябинская ячейка была не самой основной, отсюда потянулись ниточки во все стороны. За это и орден, и пистолет от Берии. Иначе, слишком много чести для простого пацана.
Впрочем, подробности мне и не были нужны, я радовался уже тому факту, что лично ко мне претензий у органов не оказалось. И на том, как говорится, огромное спасибо!
Более встретиться с Исааком Моисеевичем мне не довелось. 1 мая 1943 года всех добровольцев привели к присяге, а 9 мая мы дали клятву выполнить народный Наказ. К тому времени я почти закончил двухмесячные курсы для среднего комсостава, и вскоре стал самым младшим по возрасту, получившим звание младшего лейтенанта.
Итак, время тянулось медленно, до фронта отсюда было далеко. Я знакомился с новыми условиями существования, но большую часть времени проводил в ожидании приказов и мелком ремонте нашей боевой машины.
Мой экипаж: водитель-механик Евсюков — лучший мехвод из всех, кого я знал; стрелком-радистом был назначен мой бывший бригадир Корякин, но он не роптал, несмотря на «балластную» роль — уже то, что его, наконец, направили на фронт, делало Петра Михайловича довольным жизнью; и мощный Казаков, исполняющий функции заряжающего — тут его физическая сила пришлась в самый раз. Я же, как командир экипажа, совмещал так же роль наводчика. Четыре танкиста без собаки.
Еще в Челябинске, когда наш экипаж только сформировали, и я, со свежими погонами младлея подошел к выстроившимся перед танком бойцам, с которыми прежде работал, причем в подчиненном положении. Признаюсь, в первую секунду мне было дико неудобно. И главное — возраст! Я был слишком юн, чтобы меня воспринимали всерьез. И это казалось неодолимой преградой для нормального течения службы.
— Товарищи красноармейцы… — сказал я и запнулся, не зная, как продолжить.
— Товарищ младший лейтенант! — обычно немногословный Казаков шагнул вперед. — Разрешите обратиться?
— Отставить! — автоматически скомандовал я. Строй незыблем, выходить без команды из строя никто права не имеет. Это мне вбили в подсознание еще в военном училище в далеком будущем. Я все понимал, военные мы здесь всего пару месяцев, но невольно рявкнул на более старшего по возрасту товарища.
Казаков встал обратно в строй, и я помедлил, обвел взглядом экипаж, и только потом сказал:
— Разрешаю!
Казаков начал говорить, но голос его был уже не настолько уверенным:
— От лица товарищей хочу заявить, что мы все будем горды служить под вашим командованием! — голос его чуть дрогнул от волнения. — Мы знаем вас и по честной работе в цеху, — кивок в сторону Корякина, — и по испытаниям на полигоне, — еще кивок, теперь в сторону Евсюкова, — да и герой вы известный, и в газетах про вас пишут, и орденами награждают… — тут я промолчал, чуть покосившись на свой орден. — В общем, не боись, товарищ командир, будем выполнять твои приказы беспрекословно!
Корякин и Евсюков, чуть улыбаясь, но соблюдая субординацию, промолчали, лишь кивнули, подтверждая все вышесказанное. Приняли меня, значит. Посчитали, что достоин быть первым среди них. Что же, спасибо, постараюсь не подвести…
И с тех пор, как танк, который собирали специально для нашей четверки на заводе, сгрузили с платформы в Кубинке, все трое членов моего экипажа днем и ночью что-то подкручивали, дорабатывали, доводили до ума. Я им помогал в меру своих сил, и интересовался время от времени, не требуется ли что-то из деталей. Ремонт-бригаде мои орлы не доверяли, стараясь сделать все своими руками. Ну, и господь с ними! Тем более что время пока позволяло. Мы застряли на пару недель в Подмосковье, в ожидании приказа о передислокации.
Казалось бы, я, как человек из будущего, к тому же танкист, мог бы дать ряд советов по усовершенствованию конструкции нашей машины, или, хотя бы, улучшить ряд деталей внутри танка. Но так не получалось. Представьте, вы привыкли ездить на люксовых или полулюксовых тачках: представительский «Мерседес» или дорогой «Бентли». И вдруг судьба бросает вас в деревню к бабушке, без денег и внешних связей, а там из техники вокруг лишь старый колхозный трактор, да «Нива» соседа, 1979 года выпуска. Много вы там наинженерите? Чего бы не подточить напильником легендарный советский внедорожник, сделав из него «Ланд Ровер» или, хотя бы, УАЗ «Патриот»? Это в теории кажется, что все просто: мол, только намекни конструктору о твоих задумках, и он тут же проверит их на практике и введет в серию. Бред и чушь! Любое новаторство требовало главного ресурса, которого у нас не имелось — времени. Да и, скажем честно, я не сумел бы представить в нужном формате все, что помнил полезного из своей прежней жизни. Но я честно пытался воссоздать и структурировать мои воспоминания, записывая все в тетрадку, в надежде, что рано или поздно что-то да пригодится!..