Эмблема с секретом
– Может быть, и купают, но не часто, – осторожно говорю я. – Для этого надо быть… Ну очень щедрым!
Но Хельга не понимает намеков.
– А у вас есть друзья среди русских миллионеров?
Гм… Мне не хочется ее огорчать, и я привычно прибегаю к полуправде.
– Был один…
На самом деле Головлев, хотя и имел не один миллион долларов на счете, не был моим другом. До поры до времени он обо мне вообще не знал. Да и я не считал его даже приятелем – объект и объект…
– А почему «был»?
Любознательности этой девушки нет конца.
– Его завалило лавиной.
И это полуправда. На самом деле я сделал ему парализующий укол, погрузил в «сессну», и мы вывезли предателя на покинутую родину. Ночью, когда полеты в горах категорически запрещены, Мартин взлетел. Точнее, упал в черноту то ли ночи, то ли пропасти. Бр-р-р! До сих пор мурашки бегут по коже…
– Какой ужас! – Хельга чуть ли не заламывает руки.
На самом деле под лавиной ему было бы лучше. Потому что безнаказанно воровать деньги в наше время можно, а вот государственные секреты – пока нет. Но что это мы все время о грустном?
– А вот, кстати, и аэропорт, – говорю я, кивая на иллюминатор.
Теперь, как бы извиняясь за прежнее равнодушие, Хельга прижимается ко мне не только коленом, но и горячим боком, и мягкой грудью четвертого размера – короче, всем, чем можно. Якобы, чтобы оправдать интерес к только что появившейся за бортом полоске суши. Но все мои оголенные нервы не реагируют: если она прикидывается экзальтированной любопытной девочкой, то я прикидываюсь, будто бы именно так ее и воспринимаю…
Тугие колеса шасси с еле ощутимым толчком касаются бетона. Самолет бежит по полосе, пассажиры радостно аплодируют, даже ребенок перестал плакать.
Жадно смотрю в окно. Солнце бликует в окнах аэровокзала, солидные джентльмены в белых костюмах ждут кого-то у входа, мимо пробегает легконогая стюардесса в синей форме, и они синхронно поворачивают вслед украшенные летними шляпами величавые головы… Ницца… Отдых… Курорт… Отличное настроение… Это я даю себе установку. На самом деле никакого курортного настроения у меня нет. Потому что я не знаю, как все обернется – отдыхом или работой.
– Вы где остановились? – невинно вопрошает Хельга. Она прозрела и явно не против продолжить знакомство.
– Я тут проездом, – не моргнув глазом сообщаю я очередную полуправду. – Через час отправлюсь в Марсель.
* * *Я посмотрел на часы. Приземлились точно по расписанию. Не выключая двигатели, наш «Боинг-767» зарулил в «карман», освобождая полосу для следующего борта, который в противном случае просто сбросил бы нас в море. Ничего не поделаешь: в Ницце высокий сезон, аэропорт перегружен.
Во время высадки, отсчитывая каблуками ступеньки трапа, Хельга поинтересовалась, нет ли у меня виллы на Лазурном побережье. Я честно признался, что нет. Это была чистейшая правда, которая нравится девушкам куда меньше, чем стопроцентная ложь. С гримаской разочарования фигуристая искательница приключений растворилась в толпе. Я был уверен, что она найдет то, что ищет.
Потом, уже на выходе из аэропорта, я в этом убедился, увидев ее катящей тележку с багажом, в компании какого-то смуглого типа со сросшимися бровями, похожего на кавказца. Или албанца. Впрочем, сутенеры, как и преступники, не имеют национальности, если верить политкорректным доброхотам. Но им верить нельзя. Во-первых, потому, что они часто врут. А во-вторых, оттого, что это неправда – попробуй без соответствующей национальности вступить в итальянскую мафию, китайскую триаду или японскую якудзу…
Было довольно жарко. Катя за собой небольшой, но вместительный чемодан, я прошел мимо очереди на экспресс в Канны и нанял такси – потрепанную красную «Альфа-ромео», за рулем которой сидел невысокий, худощавый, но экспансивный француз, похожий на грача. Судя по бейджику, его звали Шарль.
– Смотрите, что вытворяют эти русские! – Он осуждающе кивнул в сторону двух небритых брюнетов, как братья-близнецы, похожих на опекуна Хельги. И занимаются они схожим делом: сажают в огромный черный внедорожник двух разбитных девушек.
– Они подмяли под себя всю проституцию!
– Гм… Разве это русские? Я представлял их несколько иначе…
– Русские, русские, – энергично закивал «грач». – Но не из самой Москвы. Беженцы с гор. Недавно у них была большая драка с марокканцами. Из-за героина – не могли поделить территорию… Вначале марокканцев было больше и они победили, но потом эти пришли к их общежитию, побили машины, выломали дверь, хотели поджечь дом… Какое-то варварство, у нас к такому не привыкли… Хорошо, полиция подоспела… Их очень боятся, они дикие и злые!
«Альфа-ромео» плавно летела по ровной трассе, обсаженной пальмами и платанами. Справа синело море с застывшими лодками – рыбаки ловили «блюдо дня» для многочисленных ресторанов, на узкой полоске гальки загорали отдыхающие, слева выстроились в ряд дома с красивыми старинными фасадами и затейливой лепниной, которой по большей части не помешала бы хорошая реставрация. На первый взгляд здесь ничего не изменилось, хотя в былые годы эти благословенные места не знали битв приезжих маргиналов за рынки сбыта наркотиков. Что ж, французы сами виноваты – принимают кого попало…
– У вас тут стало весело. А марокканцы тоже беженцы?
– Тоже, – кивнул водитель. – И тех и других угнетали на родине. Только… – Шарль зачем-то оглянулся. – Только эти парни не похожи на угнетенных. С тех пор как они здесь, я не выхожу без этой штуки, – он вынул из кармана кастет и сунул мне под нос.
Кастет как кастет, стальной, с шипами. Такие продаются по всей Европе за пять евро. Но вряд ли он поможет в борьбе против «угнетенных» иммигрантов.
Вскоре «Альфа-ромео» подкатила к массивному солидному зданию с угловой башенкой, выполненной в мавританском стиле: гранд-отелю «Негреско». Изысканная архитектура по-прежнему внушала почтение, но, напоминающее замок разорившегося барона, здание явно знало и лучшие времена, причем с тех времен утекло немало воды.
Высокий белый холл встретил меня прохладой и улыбкой приветливого молодого человека за стойкой рецепции. Многие считают «Негреско» обветшалым символом напыщенности и претенциозности прошлого века, лжеэстеты, морщась, ругают «выжившую из ума» хозяйку, мадам Ожье, уже пятьдесят лет не желающую делать ремонт и менять протершиеся ковры… Конечно, им трудно возразить, но с ними легко не согласиться.
Ведь уникальный ковер в Королевском салоне считается самым большим в мире, и, по слухам, его стоимость составляет десять процентов от цены всего отеля. К тому же можно видеть стертые ковры и продавленные кресла, а можно – представлять тех, кто их стер и продавил. Можно морщиться на потускневшие ручки и люстры, а можно восхищаться тонкими завитушками старинной бронзы и огранкой древнего хрусталя. Я люблю настоящую роскошь старины, запах легенд, следы великих личностей. В огромном овальном зале со свисающей с потолка огромной люстрой бывали Коко Шанель, Марлен Дитрих, Камю, Хемингуэй, Франсуаза Саган… Говорят, что именно здесь князь Монако Рене влюбился в ослепительную Грейс Келли, и ангелочки с цветных витражей благословили их поднятыми пухлыми ручками…
В сопровождении персонального дворецкого по имени Жан, в обитом простеганным бархатом лифте я поднялся на третий этаж, отделанный в стиле Людовика ХV, зашел в просторный трехкомнатный сьют, больше напоминающий музей, чем гостиничный номер: позолота, антикварные статуи и картины, мрамор, фарфор, покрытая патиной бронза, огромная кровать под балдахином. Жан поклялся, что все настоящее – из королевских дворцов! И сам он, в старинном камзоле и парике, будто вынырнул из прошлых веков с единственным вопросом: чего желает месье?
Я пожелал чаю с круассанами и сегодняшний номер «Нис Матен», а сам отправился принять душ. В ванной вместо бадьи с водой и ковшиков я нашел современную сантехнику, причем совершенно не огорчился этим отступлением от стиля.