Шелк аравийской ночи
– А кто это рядом с ним? Медовая блондинка в необычном голубом платье? Так теперь носят?
– Эмми Саймондс. Дочь Фредерика Саймондса с Бьемонт-стрит, – пояснила Майя, когда тетя вопросительно нахмурила лоб.
Из-за слабого здоровья мужа тетя Элизабет переехала в Бат еще до рождения Майи, но когда целебные источники и местные специалисты не смогли помочь преодолеть болезни и Джордж Хьюз покинул этот мир, его жена осталась жить на светском курорте. Хотя при каждом удобном и не очень удобном случае жаловалась на дороговизну тамошней жизни. Она приезжала домой, в Оксфорд, строго на избранные семейные праздники, не в последнюю очередь для того, чтобы разузнать последние сплетни родного города.
– Смотри-ка, – удивилась она, – из хорошей семьи! Марта очень обрадуется… А на Бьемонт-стрит еще живут обе миссис Хикман? И, может быть, ты наконец представишь мне своего лейтенанта?
– Да, тетя, – засмеялась Майя и подвела ее к Ральфу. – Тетя Элизабет, позвольте представить вам лейтенанта Ральфа Гарретта. Ральф, познакомься с моей тетей, миссис Хьюз.
– Рад знакомству, миссис Хьюз. – Ральф склонился над рукой тети Элизабет в черной перчатке.
– Взаимно, мистер Гарретт, – проворковала дама и сухо кивнула его эскорту: – Ангелина.
Сестра Майи с усмешкой сделала реверанс, но тетя Элизабет едва обратила на нее внимание и вновь повернулась к лейтенанту:
– Значит, как мне сказали, сейчас вы гостите в Блэкхолле. Но там вам оказалось недостаточно Гринвудов, и вас притащили на этот праздник, чтобы перезнакомить со всей родней.
– Это приглашение – честь для меня, миссис Хьюз, – возразил Ральф с легким поклоном. – Хотя трудно представить место, где гостей принимали бы внимательнее и радушнее, чем в Блэкхолле.
Очевидно, Ральф сказал именно то, что нужно, – Майя поняла это по выражению лица тети, по тому, как она обмахивалась веером и смотрела то на Ральфа, то на нее.
– Мистер Гарретт, мне бы очень хотелось продолжить нашу беседу, но здесь немного прохладно. Окажете мне любезность, проводите в дом? Майя, принеси в салон чашечку чаю и кусочек торта с лимонным кремом! Чай с молоком, без сахара. Ах да, Ангелина, сокровище мое: тебя искала кузина Мейбл. Она должна быть там, у рододендронов.
Ангелина замешкалась, и тетя Элизабет игриво шлепнула ее веером по плечу.
– Не заставляй ее ждать, это невежливо, она ведь тоже хозяйка дома. Ступай!
Ангелина обиженно побрела через сад, то и дело оборачиваясь в сторону Ральфа. Он шел к веранде под руку с тетей Элизабет.
– Благодарю, мой ангел, – весело прощебетала тетя Элизабет в салоне, когда Майя поставила перед ней на низкий столик чайные приборы и тарелку с тортом. Усевшись в кресло с красно-золотой обивкой, она сияющими глазами посмотрела на Ральфа и Майю.
– Теперь можете идти.
Молодые люди нерешительно переглянулись, и тетя Элизабет бойко продолжила:
– Я достаточно стара, чтобы есть в одиночестве, но не настолько, чтобы нуждаться в помощи! – Она схватила тарелку и отломила десертной вилкой изрядный кусок торта. – Кстати, на вашем месте я бы воспользовалась стеклянной дверью. Можно пройти вдоль стены и снова выйти в сад.
Выразительно выставив указательный палец, она указующим жестом отпустила обоих. Вид у тети Элизабет был довольный, словно у кошки, угодившей в бочонок сливок, – возможно, благодаря лимонному крему, а может быть, из-за того, что ее хитроумный план удался.
С другой стороны дом частично укрывали холодные зимние тени, до которых не дотягивались нежные лучи солнца, и, выйдя, Майя поплотнее закуталась в шаль, пока Ральф закрывал за ними дверь с небольшим окошком.
– У вас замечательная тетя, – засмеялся он. Тем самым легким, теплым смехом, который так успела полюбить Майя. – В каждой семье должна быть своя тетя Элизабет!
– Да, второй такой не найти, – кивнула Майя. – К сожалению, мы очень редко видимся. Тетя не слишком нравится моей матери, и мама не отпускает меня в Бат.
– Майя, – начал Ральф, нежно взяв ее за руку. От его взволнованного взгляда и осторожной, нервной улыбки сердце Майи забилось сильнее. – Я надеюсь, вы не посчитаете это за дерзость или невоспитанность. В других обстоятельствах я отложил бы дело на более поздний срок, – но ввиду предстоящей войны…
Он перевел дух, и Майя почувствовала, как дрожат его пальцы.
– Я решил просить завтра утром у вашего отца вашей руки. То есть… только если и вы… если вы тоже этого хотите.
Его лицо в ее глазах начало расплываться – от безграничной радости у Майи выступили слезы. И она издала в ответ нечто невнятное, то ли короткий смех радости, то ли всхлип, но Ральф безошибочно разобрал:
– Конечно, хочу!
Ральф тоже облегченно рассмеялся, словно не верил своему счастью. Его рука скользнула вниз, по ее руке, и их пальцы сплелись в безмолвном обещании. Он наклонился, поцеловал ее. И стал целовать. С каждым его поцелуем в чувствах Майи блекли воспоминания о ласках Ричарда, а вместе с ними – о том, как однажды один человек уже обещал поговорить наутро с ее отцом, но не сделал этого. Ральф раздул искру, которую однажды высек Ричард Фрэнсис Бертон, и разжег огонь, горевший спокойнее и ровнее, однако отнюдь не менее сильно.
– Майя, – хрипло прошептал он, оторвавшись, чтобы перевести дух, и нежно поглаживая ее по щекам, – я пока не смогу предложить тебе ничего лучшего, чем офицерское бунгало в горах. Ты станешь женой солдата, и…
– Тсс, – перебила она, приложив палец к его губам. – Я знаю. Большего и не нужно. – Она обхватила Ральфа за шею и прижалась к нему, закрыв глаза, купаясь в потоке солнечных лучей, пролившемся вдруг с небес.
Она была готова немедленно отправиться за Ральфом куда угодно – в индийское бунгало, африканский крааль или на край земли. Но сейчас они были гостями на дне рождения тети Доры в Саммертауне, так что Майя была вынуждена довольствоваться возвращением в сад на подобающем расстоянии от Ральфа – два фута и десять дюймов, как предписывал этикет, – и вести себя, словно этих упоительных мгновений вовсе не было.
Когда солнце скрылось, забрав с собой дыхание весны, гости бодро потянулись к дому и кинулись к буфету в столовой. Словно их морили голодом целый день, они накинулись на лосося, треугольные тосты и соус из трав, на яркие кусочки сыра, ростбифа и ветчины с искусно порезанными на гарнир овощами. Набросились на салат из омаров, хрустящие жареные куриные ножки, котлеты из ягненка в бумажных манжетах и не в последнюю очередь на вина из неисчерпаемых погребов Эдварда Дринкуотера. В просторном вестибюле стоял вдоль стены ряд стульев, двери были сняты с петель. В одном из соседних помещений камерный оркестр наигрывал танцевальную музыку. В другой комнате дамы оставляли шляпы, шали и капоры и толпились у двух напольных зеркал, чтобы привести себя в порядок, а в салоне по соседству джентльмены старшего возраста рассуждали о политике за стаканчиком бренди и сигарой.
У Майи вдруг стало необыкновенно легко на душе, она смеялась и болтала не менее раскованно, чем ее кузины и другие светские леди. Ее глаза лучились, словно она светится изнутри. Оказалось, что нет недостатка в молодых джентльменах, желающих пригласить ее на танец, а те, кто знал ее по предыдущим вечеринкам и чаепитиям, удивлялись, как они могли принять Майю Гринвуд за скучного книжного червя. Даже у очень обеспеченного и вполне симпатичного Уильяма Пенрит-Джонса – тетя Дора пригласила его с расчетом на двух своих младших дочерей, Мейбл и Клару, но он целый день рассыпался мелким бесом перед Ангелиной – вдруг зародились сомнения, за которой из двух дочерей Гринвудов ухаживать.
– Я почти ревную, – проговорил Ральф, когда наконец пришла его очередь сопровождать Майю в танце.
– На это нет никаких причин, – засмеялась она, кружась с ним по залу в такте три четверти. Его прикосновения во время танца до немногих допустимых мест – руки, спина, лопатка – и не более, чем краем ладони, пробудили в Майе истому страсти.
– Ты просто не знаешь, как восхитительно выглядишь, – прошептал он ей на ухо, наклонившись совсем низко, почти преступив приличия. – Как только мы получим разрешение твоих родителей, отправимся в Глостершир. Мои родные тебя сразу полюбят. Как и я… Но, конечно, вовсе не так сильно.