Сталин и Рузвельт. Великое партнерство
Сталин начал встречу со слов о том, что он не может понять, почему проект строительства линкора не продвигается, что Советский Союз готов платить наличными, что с помощью проекта он предоставит работу безработным в Америке. Главным его аргументом (учитывая его осведомленность о том, что Дэвис и президент являются близкими друзьями и что проект строительства линкора не развивается в связи с противодействием правительственных служащих высшего ранга) явился следующий: «Если бы президент Соединенных Штатов действительно хотел реализовать этот проект, он бы сделал так, чтобы ни армия, ни флот не могли этому помешать, и при этом проект был бы реализован законным путем» [334].
Дэвис добросовестно передал опасения Сталина Рузвельту. Три дня спустя, 8 июня, Рузвельт, вновь повторив, что не имеет никаких возражений против проекта и что он «надеется, что проект будет реализован», приказал ВМС оказать поддержку проектировщикам, судостроителям и советскому руководству в реализации заказа уже на несколько кораблей. Кроме того, чтобы обойти несговорчивый персонал ВМС, Рузвельт приказал назначить кого-либо из адмиралов ответственным за проект. 17 июня Государственный департамент «передал хорошие новости» [335] советскому послу Александру Трояновскому. Тем не менее особых успехов не было заметно, и, несмотря на то что был завершен корпус корабля, бюрократическое противостояние продолжалось, и судно так и не было достроено. Пакт между Гитлером и Сталиным положил конец этому предприятию. Из этой истории Сталин усвоил, что Рузвельт действительно симпатизировал советскому народу и осознавал, какую угрозу представлял для него Гитлер, однако не всегда он мог поступать по-своему.
Сталин продолжал быть заинтересованным в том, чтобы пользоваться благосклонностью США и производить на них хорошее впечатление. Когда в 1937 году ему позвонил Гровер Вэлен, руководитель Всемирной выставки 1939 года в Нью-Йорке, по вопросу финансирования российского павильона, Сталин согласился переговорить с ним и в конце получасового телефонного разговора согласился выделить 4 миллиона долларов для возведения крупного павильона в выбранном месте. Это был первый крупный иностранный контракт Вэлена. Созданный в результате этого замечательный российский павильон включал в себя копию интерьера станции метро «Маяковская» в натуральную величину. Посетители выставки и ее руководство пришли в такой восторг от увиденного, что архитектор станции Алексей Душкин был награжден Гран-при выставки.
Сталин и Молотов в 1938 году постоянно думали об угрозе со стороны Гитлера. Сталин укреплял советскую систему обороны. В апреле он увеличил производство советских самолетов до четырехсот единиц в месяц, то есть до 4 800 в год. В период с 1934 года по 1937 год процент совокупного государственного дохода, выделявшегося на военные цели, вырос с 3,3 % до 22 %. Был принят Третий пятилетний план, направленный на продолжение укрепления промышленной мощи страны.
* * *В 1938 году германская армия начала маршировать по Европе. Гитлер объявил аншлюс Австрии и завершил его 12 марта кровавым вторжением в страну. В сентябре, в тщетной надежде на то, что этот шаг утолит у Гитлера жажду новых территорий, премьер-министр Британии Невилл Чемберлен, премьер-министр Франции Эдуард Даладье и премьер-министр Италии Бенито Муссолини вылетели в Мюнхен и подписали соглашение о передаче Германии Судетской области – части Чехословакии с преимущественно немецким населением.
В 1939 году, когда стало очевидным, что Гитлер и вермахт готовы нанести очередной удар, международное сообщество было обеспокоено не тем, действительно ли это произойдет, а тем, где именно он будет нанесен. Большинство американцев продолжали относиться к проблемам Европы как к чему-то крайне далекому. Изоляционисты верили, что океанские просторы являются несокрушимой защитой Америки. Однако Рузвельт так не считал. Еще в раннем возрасте на него оказала большое влияние книга Альфреда Мэхэна «Влияние морской силы на историю» (как рассказывала его мать, он погрузился в нее, «пока практически не выучил книгу наизусть» [336]), и он находил невразумительным мнение изоляционистов о том, что Америка может отстраниться от всего мира и чувствовать себя в безопасности за Атлантическим и Тихим океанами. Именно у Мэхэна он научился тому, что если страна не защищает и не патрулирует свои океаны, то на ее берега обязательно высадится противник. Он уяснил также и то, что торговля и экономическое состояние государства зависят от свободы судоходства.
Президент решил поднять вопрос о растущей угрозе для страны в своем ежегодном послании Конгрессу 4 января 1939 года. Как вспоминал его спичрайтер Сэм Розенман, Рузвельт тщательно подбирал верные слова, чтобы добиться своей цели – предупредить об опасности (не вызвав при этом гнева у пацифистов и изоляционистов) большинство граждан, которые до сих пор считали, что Америка может оставаться в стороне, что бы там ни случилось в Европе и сколько бы стран Гитлер и Муссолини ни захватили.
Он стремился подготовить Америку к войне различными способами, не трубя об этом на каждом углу. Он четко формулировал свои фразы, отмечая необходимость защитить американские структуры и постоянно делая особый акцент на религии. Он упомянул бога и религию девять раз. «Нестабильность за рубежом создает угрозу безопасности трем институтам, которые всегда остаются незаменимыми для Америки, – заявил он. – Первый – это религия, которая является источником двух других: демократии и добросовестности в международных отношениях… Религия, обучая человека его взаимоотношениям с Богом, вместе с тем наделяет его индивидуальным чувством собственного достоинства… Демократия, практика самоуправления, является договором, заключенным между свободными людьми, об уважении прав и свобод других наций» [337].
С другой стороны, он хотел предупредить Гитлера: если провокации зайдут слишком далеко, Америка вступит в борьбу. Свою речь он завершил словами: «На прошлом опыте международных отношений мы научились тому, чего делать не нужно. Опыт новых войн научил нас, что мы должны делать. Мы усвоили, что эффективное время для обеспечения обороны и отдаленные точки, из которых можно осуществлять нападения, кардинально отличаются от того, чтоб было двадцать лет назад».
Трем спичрайтерам, работавшим с ним над этой речью (Тому Коркорану, Бен Коэну и Сэму Розенману), он сказал то, что полностью прояснило для них, какие чувства он испытывал по поводу Чемберлена и Мюнхенского соглашения: «Мы могли бы сотрудничать с Гитлером, но в итоге мы бы потеряли все, что символизирует Америку» [338].
По мере того как угроза со стороны Гитлера нарастала, страны, к которым приближался вермахт, активно искали союзников, и Советский Союз был среди них. После того как Гитлер аннексировал Чехословакию и Австрию, Польша, единственная страна, остававшаяся между Германией и Россией, разрывалась между страхом перед новой воинствующей Германией и страхом перед своим старым пограничным недругом – Россией. Вражда между Россией и Польшей зародилась еще много веков назад. На Красной площади стоит знаменитый памятник в честь двух русских народных героев, гражданина и князя, которые изгнали поляков из Кремля в 1612 году. Эта скульптура является единственным архитектурным памятником (помимо мавзолея Ленина) на всей площади, что свидетельствует о том, насколько затяжными и глубокими были распри между этими двумя странами.
Однако даже при этом общественное мнение в Польше (несмотря на то что польское феодальное общество до сих пор управлялось полковниками и помещиками) имело очевидный антигерманский настрой. Тем не менее полковники, стоявшие у власти, и, в частности, влиятельный министр иностранных дел Юзеф Бек, контролировавший внешнюю политику, были настроены в пользу Германии. После встречи с Гитлером в Берхтесгадене Бек ушел со словами: «Если Советский Союз слаб в военном отношении, то какой толк нам привязываться к нему? Если же Советский Союз силен, то он никуда не денется» [339]. Даже перед лицом настойчивости Гитлера и заведомо ложных жалоб на бесчинства поляков по отношению к немцам (что послужило основанием для последующего захвата Данцига, польского порта на Балтийском море, а также для обеспечения контроля над Данцигским коридором) Бек продолжал верить, что Гитлер не станет нападать на Польшу. Это была его роковая ошибка. (Любопытным объяснением противоречивого и иррационального польского мезальянса всегда было подозрение, что Бек был германским агентом и что Гитлер уговорил его на альянс с Германией, развернув перед ним перспективу передачи Польше части территории Украины. Здесь кроется зерно истины, поскольку его младший сын Антони, которого он отправил в Луми, эксклюзивную подготовительную школу в Америке, уже после смерти отца найдет среди памятных вещей фотографию, на которой отец был снят вместе с нацистскими генералами и различными представителями нацистского правительства.)