Сталин и Рузвельт. Великое партнерство
Рузвельт внимательно наблюдал за развитием ситуации. Он лично телеграфировал Гарриману, что в последнюю минуту сообщит ему «общее количество танков и месяц, когда начнется экспорт независимо от источника финансирования. Ваша главная задача заключается в том, чтобы… определить формат распределения наших экспортируемых танков. Все, что я сказал о танках, в равной мере относится и к самолетам» [485]. Он поручил Стимсону сообщить ему количество самолетов, которое Гарриман сможет предложить Сталину ежемесячно, начиная с 1 октября и до 1 июля: «Мне нужна эта цифра независимо от источника финансирования… По приблизительным расчетам, в частности, когда речь идет о 4-моторных тяжелых бомбардировщиках, полагаю, что это составит 50 процентов от всего объема нашего производства таких машин» [486].
26 сентября Моргентау сообщил Гарриману по телеграфу: «Президент хочет рассмотреть вопрос о том, чтобы советское правительство получило доллары для покрытия текущих нужд» [487].
Когда 28 сентября Гарриман и Бивербрук прибыли в Москву, город подвергался бомбежке. Как позднее вспоминал Гарриман, «ночью мы могли видеть вспышки русских зениток» [488]. Рузвельт вручил Гарриману свое письмо Сталину очень оптимистичного содержания. Письмо заканчивалось словами: «Я хочу воспользоваться этим случаем в особенности для того, чтобы выразить твердую уверенность в том, что Ваши армии в конце концов одержат победу над Гитлером, и для того, чтобы заверить Вас в нашей твердой решимости оказывать всю возможную материальную помощь» [489].
Гарриман и Бивербрук в течение трех вечеров подряд встречались в Кремле со Сталиным и Молотовым. Для таких мероприятий Сталин всегда предпочитал позднее время суток. На первой встрече, которая началась в 19:00, был представлен и обсужден список потребностей Советского Союза. Сталин заявил, что мощь германской авиации превышает на 50 процентов советский потенциал, а положение с танками и того хуже: у Германии в три или даже в четыре раза больше танков, чем у Советского Союза, а, по мнению Сталина, «танки в войне являются решающим фактором… в большей степени, чем авиация». Для обсуждения конкретных нужд были сформированы шесть комиссий: по авиации, по сухопутным войскам, по ВМС, по транспорту, по сырью (включая продовольствие) и оборудованию, а также по медицинскому снабжению. Гарриман заметил (не комментируя этого факта), что Сталин проявил особую заинтересованность в получении большого количества колючей проволоки: по четыре тысячи тонн ежемесячно. На следующий вечер в ходе второй встречи Сталин отказался от предложения поставить Советскому Союзу полевые орудия и минометы и подчеркнул острую потребность в значительном количестве зенитных и противотанковых орудий. Он также попросил, чтобы Соединенные Штаты направили большие объемы сырья. Гарриман счел эту просьбу вполне обоснованной и поддержал ее. (Позднее он объяснит Рузвельту: «Заявленные количества достаточно скромные, если учесть масштабы усилий российской стороны и потери русских» [490].) Во время обсуждения Бивербрук обратил внимание на то, что Сталин, должно быть, получил плохие известия о продвижении германских войск: «Он выглядел очень встревоженным, ходил по кабинету, непрерывно курил и, как показалось нам обоим, испытывал сильнейшее напряжение… Он трижды говорил по телефону, каждый раз сам вызывая нужный ему номер» [491]. Затем он предупредил, что должен покинуть их в девять часов вечера. Скорее всего, ему сообщили то, о чем будет объявлено на следующий день: Гитлер отдал приказ о начале решительных действий по захвату Москвы.
На следующий вечер во время третьей встречи Сталин держался более уверенно, а когда Гарриман подробно ответил на каждую из семидесяти позиций перечня необходимых поставок, Сталин сказал, что у него есть новая просьба относительно грузового автотранспорта: русские остро нуждались в грузовиках в количестве от восьми до десяти тысяч машин ежемесячно. Накануне Гарриман телеграфировал Рузвельту: «Сталин убежден, что у немцев в три раза больше танков». Рузвельт отреагировал немедленно, разрешив утроить количество ежемесячных поставок танков. Когда Бивербрук и Гарриман завершили работу со списком, внеся в него новые данные, они заметили на лице Сталина «выражение удовлетворения». «Вы довольны?» – спросил Бивербрук. Сталин улыбнулся и кивнул. А Литвинов, выполнявший обязанности переводчика, вскочил с кресла и воскликнул: «Теперь мы выиграем войну!» [492]
Настроение Гарримана тоже заметно поднялось, как только они завершили согласование списка позиций планируемых поставок. Он сказал своему секретарю, что только что закончил, быть может, самую важную работу в своей жизни. Секретарь заметил: «Он выглядел словно кошка, поймавшая мышь» [493].
Последний вечер завершился банкетом в огромном зале Кремлевского дворца, построенного Екатериной Великой в XVIII веке. Зал, в который вела роскошная лестница, освещался шестью дореволюционными люстрами, а кресла во всем их имперском великолепии были покрыты сусальным золотом. Председательствовал Сталин, сидя между Гарриманом и Бивербруком за огромным столом во всю длину зала. На нем был простой, но хорошо сшитый серый френч с голубоватым отливом. При встрече он каждому пожимал руку, лично приветствуя большинство из гостей.
Как заметил Гарриман, «количество и качество блюд было впечатляющим, но еще поразительнее была атмосфера банкета… Одно из величайших сражений в истории происходило не более чем в ста пятидесяти километрах отсюда. Поражала огромная уверенность этих людей в себе и во время банкета, и в течение всего вечера… Царила атмосфера безопасности, взаимного доверия и непоколебимой стойкости» [494].
Это впечатление усилилось, когда в середине банкета вдруг завыли сирены воздушной тревоги. Затем во дворе Кремля захлопали зенитные орудия, а когда они на время замолчали, Сталин предложил тост: «Джентльмены, за артиллеристов!»
Организованный в стране, которая находилась в отчаянном положении, банкет отличался роскошью. Была бесконечная череда самых экзотических закусок, начиная с икры и филе разных рыб и кончая молочным поросенком. Были поданы горячие супы, лосось, цыплята, утки, куропатки, овощи, грибы в сметанном соусе, мороженое и пирожные. В завершение банкета на стол подали свежие фрукты, доставленные самолетом из Крыма.
Перед каждым сидящим за столом стояли бутылки с перцовой водкой, красным и белым вином, русским коньяком и шампанским на десерт.
Сталин пил из очень маленькой рюмки, размером примерно в двойную порцию бренди. Первый тост он произнес с рюмкой перцовой водки, отхлебнув только немного, а остальное плеснул в один из своих бокалов размерами побольше. В дальнейшем он наполнял себе небольшой бокал красного вина, причем делал это довольно часто. Затем из того же бокала пил шампанское. Один из бокалов с шампанским он отставил в сторону, «чтобы выпустить пузырьки». Он ел икру вилкой, и довольно много. Сталин выглядел расслабленным и время от времени оглядывал зал.
Во время тостов Сталин вставал, его бокал оставался на столе, а когда тост ему нравился, что происходило в большинстве случаев, он хлопал в ладоши, а затем уже пил из бокала. Свой тост за Рузвельта он закончил словами «Да поможет ему Бог!», – чем так поразил Гарримана, что тот потом проверил каждое слово, чтобы быть уверенным, что он правильно расслышал.
* * *В тот же день Рузвельт дал пресс-конференцию, на которой рассказал об оказании России «самой серьезной помощи, какая только возможна». Он также заметил, что религия разрешена советской конституцией.