М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
стихов <«Смерти Поэта»>.
Через несколько дней после дуэли и смерти Пуш
кина Лермонтов написал это стихотворение, заключив
его стихом: «И на устах его печать!» Оно разошлось
по городу.
Вскоре после того заехал к нему один из его род
ственников, из высшего круга 1 (не назову его), у них
завязался разговор об истории Дантеза (барон Гекерн)
с Пушкиным, которая в то время занимала весь Петер-
* В 5 часу пополудни. «Одесский вестник», 1841, № 63. ( Примеч.
А. М. Меринского.)
177
бург. Господин этот держал сторону партии, противной
Пушкину, во всем обвиняя поэта и оправдывая Дантеза.
Лермонтов спорил, горячился, и когда тот уехал, он,
взволнованный, тотчас же написал прибавление к озна
ченному стихотворению. В тот же день вечером я посе
тил Лермонтова и нашел у него на столе эти стихи,
только что написанные. Он мне рассказал причину их
происхождения, и тут же я их списал; потом и другие из
его товарищей сделали то же; стихи эти пошли по рукам.
Вскоре после того как-то на одном многолюдном
вечере известная в то время старуха и большая сплет
ница Анна Михайловна Хитрова при всех обратилась
с вопросом к Бенкендорфу (шефу жандармов): «Слы
шали ли вы, Александр Христофорович, что написал про
нас (заметьте: про нас!) Лермонтов?» Бенкендорф пре
жде ее, вероятно, знал о том и не находил ничего в этом
важного. Рассказывали тогда, что будто он выразился
так: «Уж если Анна Михайловна знает про эти стихи,
то я должен о них доложить государю». Вследствие
этого доклада был послан начальник Гвардейского шта
ба <ныне> покойный Веймарн, чтоб осмотреть бумаги
Лермонтова, в Царское Село, где не нашел поэта (он
большею частию жил в Петербурге), а нашел только
его нетопленную квартиру и пустые ящики в столах.
Развязка вам известна — Лермонтова сослали на
Кавказ.
О причине прибавления этих окончательных стихов
я вскользь упомянул в небольшой записке, помещенной
в «Атенее» и набросанной мною в 1856 году, наскоро,
с недомолвками, еще под влиянием прежней ценсуры.
В. В. БОБОРЫКИН
ТРИ ВСТРЕЧИ С М. Ю. ЛЕРМОНТОВЫМ
Лермонтов, Лярский 1, Тизенгаузен, братья Чере-
повы, как выпускные, с присоединением к ним провор
ного В. В. Энгельгардта составляли по вечерам так
называемый ими «Нумидийский эскадрон», в котором,
плотно взявши друг друга за руки, быстро скользили по
паркету легкокавалерийской камеры, сбивая с ног по
падавшихся им навстречу новичков. Ничего об этом
не знавши и обеспокоенный стоячим воротником
куртки и штрипками, я, ни с кем не будучи еще знаком,
длинными шагами ходил по продолговатой, не принад
лежащей моему кирасирскому отделению легкокавале
рийской камере, с недоумением поглядывая на быстро
скользящий мимо меня «Нумидийский эскадрон», на
фланге которого, примыкающем к той стороне, где я
прогуливался, был великан кавалергард Тизенгаузен.
Эскадрон все ближе и ближе налетал на меня; я сто
ронился, но когда меня приперли к стоявшим железным
кроватям и сперва задели слегка, а потом, с явно поня
тым мною умыслом, порядочно толкнули плечом Тизен-
гаузена, то я, не говоря ни слова, наотмашь здорово
ударил его кулаком в спину, после чего «Нумидий
ский эскадрон» тотчас рассыпался по своим местам,
также не говоря ни слова, и мы в две шеренги пошли
ужинать. Строились по ранжиру, тяжелая кавалерия
впереди, и я по росту был в первой фланговой паре.
За ужином был между прочим вареный картофель,
и когда мы, возвращаясь в камеры, проходили неосве
щенную небольшую конференц-залу, то я получил
в затылок залп вареного картофеля и, так же не говоря
ни слова, разделся и лег на свое место спать. Этот мой
стоицизм, вероятно, выпускным понравился, так что
179
я с этого первого дня был оставлен в покое, тогда как
другим новичкам, почему-либо заслужившим особенное
внимание, месяца по два и по три всякий вечер, засыпа
ющим, вставляли в нос гусара, то есть свернутую
бумажку, намоченную и усыпанную крепким нюхатель
ным табаком. Этим преимущественно занимался шалун
Энгельгардт, которому старшие не препятствовали.
Вот моя первая встреча с Лермонтовым.
Домашнее образование под руководством швей
царца и швейцарки, пропитанных духом энциклопе
дистов, сделало то, что русская литература была для
меня terra incognita *, и я из нее знал только «Юрия
Милославского», которого мы в Горном корпусе читали
вслух во время летних каникул, проведенных в стенах
корпуса. Что ж удивительного, что я даже не интере
совался издаваемым в последние месяцы пребывания
Лермонтова в школе рукописным журналом под назва¬
нием «Всякая всячина напячена», редактором коего
был, кажется, конно-пионер Лярский. <...>
Я жил во Владикавказе. <...> Однажды базарный **
пришел мне сказать, что какой-то приезжий офицер
желает меня видеть. Я пошел в заезжий дом, где застал
такую картину:
М. Ю. Лермонтов, в военном сюртуке, и какой-то
статский (оказалось, француз-путешественник) сидели
за столом и рисовали, во все горло распевая: «A moi
la vie, à moi la vie, à moi la liberté» ***.
Я до сих пор хорошо помню мотив этого напева,
и если это кого-нибудь интересует, то я мог бы найти
кого-нибудь, кто бы его положил на ноты. Тогда это
меня несколько озадачило, а еще более озадачило, что
Лермонтов, не пригласив меня сесть и продолжая рисо
вать, как бы с участием, но и не без скрываемого высо
комерия, стал расспрашивать меня, как я поживаю,
хорошо ли мне.
Мне в Лермонтове был только знаком шалун, руко
водивший «Нумидийским эскадроном», чуть не сбив
шим меня с ног в первый день моего вступления
* неизведанная земля ( лат.) .
**Так назывался приставленный к взятому для офицеров
и проезжих дому унтер-офицер. ( Примеч. В. В. Боборыкина.)
***Да здравствует жизнь, да здравствует жизнь, да здрав
ствует свобода! ( фр.).
180
в юнкерскую школу, а потом закатившим мне в затылок
залп вареного картофеля. О Лермонтове, как о поэте,
я ничего еще не знал и даже не подозревал: таково
было полученное мною направление. В краткое мое
пребывание в полку, в Царском Селе, я благодаря обра
тившему на меня внимание нашему полковому библио
текарю поручику Левицкому прочитал Тьера, Байрона
и еще кой-что, более или менее серьезное. Во Влади
кавказе читал, кроме «Русского инвалида» и «Пчелы»,
«Revue Britannique» и как-то случившиеся у Нестерова
«Etudes de la Nature» Bernardin de St-Pierre 2. Все это,
вместе с моею владикавказскою обстановкою, не могло
не внушать мне некоторого чувства собственного до
стоинства, явно оскорбленного тем покровительствен
ным тоном, с которым относился ко мне Лермонтов.
А потому, ограничась кратким ответом, что мне
живется недурно, я спросил, что они рисуют, и узнал,
что в проезд через Дарьяльское ущелье, отстоящее
от Владикавказа, как известно, в двадцати—сорока
верстах, француз на ходу, вылезши из перекладной
телеги, делал croquis * окрестных гор; а они, остановясь
на станциях, совокупными стараниями отделывали
и даже, кажется, иллюминовали эти очертания 3.
