М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
очень хороша в платье из органди, вышитом букетами,
с белой розой и кружевной наколкой на голове (этот
очень изящный головной убор ей дала м-м Пашкова) ;
она играла тонко и уверенно. Надин в белом закрытом
платье, в темном переднике и в маленьком чепчике
с розами играла торговкуподержанными вещами. Андре
играл восхитительно и как всегда был обворожителен!
280
Уходя со сцены, я из-за кулис, украдкой рассматри
вала зрителей; „физиономии у всех были внимательные,
оживленные и смеющиеся, а когда закончились все три
акта, зрители, все еще продолжая смеяться, восклицали:
«Уже?!»Затем все снова поднялись в большую гостиную
выпить чаю. Его сервировала на длинном столе Фиона 29,
которую мы весьма изящнонарядили ради такого
случая. За это времямы переоделись, так что никто
не томился в ожидании.
В «Карантине» Левицкий приятно нас поразил: он
был очарователен. Подстегиваемый лихорадочным
страхом, он играл, словно в бреду,и дурачился à la
Поль Мине 30, которого напоминал дородностью, па
риком с зачесанными на лоб прядями (этот парик при
давал ему чрезвычайно глупый вид) и, наконец, своим
костюмом женихас криво приколотым букетом. Все
хохотали над ним и над маленьким Абамелеком, восхи
тительным в роли доктора,распевавшим во все горло
с истинно комической непринужденностью. Андре
в роли Габриеля был весел, трогателен, остроумен,
влюблен, а пел так, что, право, не будь я его сестрой,
я бы просто влюбилась.
Что до меня, я была в костюме невесты:белое
платье, кружевная фата с белой розой поверх локонов,
падающих на плечи. Во время длинной сцены между
мной и Андре зрители то и дело повторяли: «Хорошо,
очень хорошо, очаровательно, — и, мне кажется, они
были искренни.Виктор Балабин сказал мне, что он
желал бы, чтобы этот «Карантин» длился сорок дней.
Я доверяю больше лицам, нежели словам, и уверяю
тебя, у всех они были весьма оживленными.
После спектакля все снова поднялись в гостиную,
где ели мороженое, станцевали два экосеза, и к двум
часам ночи все разъехались...
Петербург, четверг, 13 октября< 1838 г.> , полночь
...Во вторник утром за нами заехала м-м Пашкова,
повезла нас к себе завтракать, а затем проводила до
железной дороги. Мы совершили очень приятное путе
шествие с Абамелеком и бедным Лермонтовым, осво
божденным наконец-то из-под 21-дневногоареста,
которым его заставили искупить свою маленькуюсаблю:
вот что значит слишком рано стать знаменитым!.. 31
281
Петербург, пятница, 21 октября< 1838 г.>
...Мы продолжаем вести наш обычный скромный
образ жизни: по утрам — визиты (я больше не спорю
из-за них с маменькой, лишь бы вечера оставались
свободными); вечерами в наших красивых комнатах
у горящего камина я чувствую себя совсем счастливой,
особенно когда приходит охота читать или работать...
<...> По-прежнему к десяти часам приезжают гости, но
их немного. Впрочем, в это воскресенье было человек
десять: Шевичи, Озеровы, Путята, Одоевская 32, Левиц
кий, Лермонтов, Серж Баратынский и Веневитинов...
Петербург, пятница, 4 ноября< 1838 г.>
...Итак, постараюсь пока вспомнить, что мы делали
на этой неделе. В субботу мы получили большое удо
вольствие — слушали Лермонтова (он у нас обедал),
который читал свою поэму «Демон» 33. Ты скажешь, что
название избитое, но сюжет, однако, новый,он полон
свежести и прекрасной поэзии. Поистине блестящая
звезда восходит на нашем ныне столь бледном и тусклом
литературном небосклоне. <...>
Вчера, в четверг, провела у нас вечер Сашенька
Смирнова 34 вместе с Лермонтовым и нашим милым
Абамелеком. Какая она веселая и как похорошела!..
Царское Село, понедельник утром, 26 июня
< 1839 г.>
...В субботу утром вся колония прекрасных дам
Царского совершила поездку в Петергоф, а мои братья
приехали из лагеря, чтобы провести эти два дня с нами...
В десять часов вечера мы сидели за чайным столом
с Валуевыми 35, м-м Клюпфель, Лермонтовым и Реп
ниным 36, как вдруг, ужасно некстати,появляется
верный Амос,прибывший курьером из лагеря с при
казом братьям явиться в Петергоф на завтрашний бал
«в чулках и башмаках». <...>
Вчера, в понедельник(ибо я пишу тебе уже во втор
ник), был дивный день. М-м Смирнова вернулась из
Петергофа (менее осчастливленная, чем давеча, потому
что на сей раз ей пришлось ожидать в толпе,затеряв
шись среди множества слишком интересных «особ»,
но не менее пикантная в своих многочисленных вуалях);
она видела дорогого Жуковского 37, который чувствует
себя великолепно и первыми словами которого были:
«Ну, что Карамзины? Катерина Андреевна все спорит?»
282
Ты же помнишь — это была его излюбленная тема.
Маменька нашла, что подобные воспоминания, после
восемнадцатимесячного отсутствия, не слишком любез
ны.Что до меня, то мне это даже нравится, потому
что эти слова характеризуют Жуковского и его
логику. <...>
За чаем у нас были Смирновы 38, Валуевы, гр. Шува
лов, Репнин и Лермонтов. С последним у меня в конце
вечера случилась неприятность;я должна рассказать
тебе об этом, чтобы облегчить свою совесть. Я давно уже
дала ему свой альбом,чтобы он в него написал. Вчера
он мне объявляет, «что когда все разойдутся, я что-то
прочту и скажу ему доброе слово».Я догадываюсь,
что речь идет о моем а л ь б о м е , — и в самом деле, когда
все разъехались, он мне его вручает с просьбой прочесть
вслух и, если стихи мне не понравятся, порвать их,
и он тогда напишет мне другие.Он не мог бы угадать
вернее! Эти стихи, слабые и попросту скверные, на
писанные на последнейстранице, были ужасающе
банальны: «он-де не осмеливается писать там, где оста
вили свои имена столько знаменитых людей, с боль
шинством из которых он незнаком; что среди них он
чувствует себя, как неловкий дебютант, который входит
в гостиную, где оказывается не в курсе идей и разгово
ров, но он улыбается шуткам, делая вид, что понимает
их, и, наконец, смущенный и сбитый с толку, с грустью
забивается в укромный уголок», —и это все. «Ну,
как?» — «В самом деле, это мне не нравится: очень
зауряднои стихи посредственные». — «Порвите их».
Я не заставила просить себя дважды, вырвала листок
и, разорвав его на мелкие кусочки, бросила на пол. Он
их подобрал и сжег над свечой, очень сильно покраснев
при этом и улыбаясь, признаться, весьма принужденно.
Маменька сказала мне, что я сошла с ума, что это
глупый и дерзкий поступок, словом, она действовала
столь успешно, что довела меня до слез и в то же время
заставила раскаяться, хотя я и утверждала (и это чистая
правда), что не могла бы дать более веского доказатель
ства моей дружбы и уваженияк поэту и человеку. Он
тоже сказал, что благодарен мне, что я верно сужу
о нем, раз считаю, что он выше ребяческого тщеславия.
Он попросил обратно у меня альбом, чтобы написать
что-нибудь другое, так как теперь задета его честь.
Наконец он ушел довольно смущенный, оставив меня
очень расстроенной. Мне не терпится снова его увидеть,
283
чтобы рассеять это неприятное впечатление, и я на