История всемирной литературы Т.5
Основоположником польского сентиментализма был Франчишек Карпиньский (1741—1825), названный современниками «поэтом сердца». Его поэтическое ви́дение, стиль и образность отмечены оригинальностью (с западным сентиментализмом поэт ознакомился позже, овладев французским языком). Идиллии, лирические стихи, песни Карпиньского 60—70-х годов, опубликованные впервые в 1780 г., поэтически преломили личную драму поэта (неудачные увлечения, неустроенность, скитания), а также его характер (повышенная эмоциональность, «чувствительность», нерешительность и в то же время известное самолюбование) и воззрения (христианское милосердие, вынесенная из бедного родительского дома и усиленная годами учебы в иезуитской школе патриархальная религиозность). Наивная восторженность, болезненная чуткость к каждому проявлению несправедливости, к нарушениям гуманной (по убеждению поэта — предопределенной свыше) гармонии — все это в сочетании с эмоциональным, проникнутым лиризмом и грустью поэтическим языком увлекало читателей, было покоряюще новым сравнительно с декларативно поучающим пафосом гражданственной классицистической поэзии.
Творчество Карпиньского 80-х годов, отличаясь формально-стилистической отточенностью, не свободно от влияния рококо, от которого поэта, однако, отделяла этическая трактовка категорий вкуса и чувства, наличие гражданственных мотивов (описание доли крепостных, поддержка реформ, трагедия поражения и разделов Польши). Одновременно в его лирике появляются мотивы, стихотворные размеры, образы и метафоры, характерные для устного народного творчества. Особую известность приобрела религиозная лирика Карпиньского, где вера отождествляется с гуманностью и общественной справедливостью. Некоторые из его религиозных песен до сих пор живут в крестьянской среде. С сентиментализмом связаны и комедии Карпиньского «Оброк» и «Альцеста», тогда как историческая трагедия «Болеслав III» (как и трагедии Князьнина) создана по классицистическим канонам. Специфическая родословная пулавского сентиментализма, связь с просвещенно-аристократическим меценатством, продолжив гуманно-просветительскую концепцию личности и общества, в то же время обусловили как переплетение с рококо, так и отсутствие революционных, бунтарских тенденций, характерных для многих западноевропейских сентименталистов.
Предромантизм как тип мировосприятия зарождается в 80-е годы внутри направлений классицизма, сентиментализма, рококо и на их стыке, поэтому на начальной стадии в нем отсутствует единое стилевое русло. Предромантизм появляется там, где эмоциональное и рациональное выступают не в гармонии, а в противоречии. Вместе с утратой веры в реальность разумной гармонии утрачивается социально-философский оптимизм Просвещения, его вера в рациональное устройство мира. Действительность представала как нечто чрезвычайно сложное и непостижимое. На первый план в системе мировосприятия выдвинулись элементы агностицизма и — как следствие — иррациональное (фантазия, религия, мистицизм). Раскованное воображение, не ограничиваемая теоретическими предписаниями творческая фантазия, стремление к необычности, живой интерес к национальному своеобразию, а в связи с этим обращение к фольклору и истокам национальной истории (Средневековье, готика), иногда в сочетании с идеями провиденциализма, — эти характерные особенности предромантизма проявляются и в поэзии последних десятилетий XVIII в. (некоторые творения Карпиньского, Князьнина, Воронича и др.), и в прозе (сочинения В. И. Маревича; романы Ф. С. Езерского — «Говорэк герба Равич», 1789, «Жепиха, мать королей», 1790; М. Д. Краевского — «Лешек Белый», 1789—1792). С развитием этих веяний усилился в Польше интерес к поэзии Юнга и Д. Макферсона, готическим романам и романам ужасов.
Особенностью польского предромантизма был обозначившийся и в нем сарматизм как составная часть общего мировосприятия. Однако этот сарматизм не был идентичен тому, который определял облик польской культуры конца XVII — первой половины XVIII в. Концепция просветительского космополитизма, столь сильная в первый период польского Просвещения, в силу привязанности основной массы шляхты к национальным традициям и в результате общественно-политической специфики польского Просвещения (нависшая над страной угроза уничтожения независимости), оказалась несостоятельной. Значительную роль в этом играли и общеевропейские факторы, связанные с процессом формирования наций, что проявлялось и в культуре, литературе, искусстве. Именно тогда пробуждается в этой связи широкий интерес к фольклору и зарождается фольклористика как наука. Тем самым логика исторического развития польского общества способствовала нарастающей интеграции реформаторских и традиционалистских концепций культуры после размежевания в первый период. Просветители с 80-х годов начали уделять особое внимание проблемам национальной специфики (что ранее было отличительной чертой программ традиционалистов). И вот внутри концепций традиционалистского лагеря появился своего рода «просвещенный сарматизм», а внутри реформаторского лагеря — «сарматизированное Просвещение». Такого рода общественно-политические веяния в культуре отразились не только в предромантической литературной линии, но и в творчестве классицистов (например, у Красицкого наиболее полно в романе «Пан Подстолий»), а также в сентиментализме (характерные примеры — «Ода к усам» Князьнина и «Жалобы сармата» Карпиньского).
Сентименталистские тенденции, а отчасти рококо наложили отпечаток на творчество выдающегося режиссера, актера, драматурга, педагога и первого историка национальной сцены Войчеха Богуславского (1757—1829), который еще при жизни снискал славу «отца польского театра». Бедный шляхтич, королевский гвардеец, он в 1778 г. становится актером национального театра, переводит и переделывает Мольера, Бомарше, Мерсье, Дидро, Гольдони, Лессинга, Коцебу, Шекспира, Шеридана и других; Богуславский был соавтором и постановщиком первой польской оперы «Осчастливленная нищета» (основной текст Богомольца, музыка М. Каменьского, 1778). В 1781—1782 гг.
Богуславский выступал на львовской сцене. Возвратясь в Варшаву, он поставил три итальянские оперы, принесшие ему славу основателя польской оперной сцены. В 1783—1784 гг. Богуславский — директор Национального театра. Содействуя развитию национальной драматургии, он с успехом ставит Заблоцкого, Трембецкого, Выбицкого и авторов варшавской бытовой комедии, осваивая и популяризируя новые для польской сцены жанры (опера, комическая опера, балет, водевиль, мещанская драма). С 1784 по 1790 г. Богуславский со своей труппой гастролирует в провинции, способствуя распространению новых воззрений и вкусов, а затем по просьбе депутатов сейма и короля возвращается в Варшаву.
Связанный с патриотической партией и радикальным окружением Коллонтая, Богуславский вовлекает театр в борьбу периода Четырехлетнего сейма, смело вводит политический репертуар (Немцевич, Выбицкий). Видное место заняла в нем его комедия «Доказательство народной благодарности» (1791) — своего рода продолжение «Возвращения депутата» (но уже в духе «сарматизированного Просвещения»), — прославлявшая победу патриотической партии и провозглашение просветительской Конституции. В драме «Генрих VI на охоте» (1792) идеалы и мораль простолюдинов противопоставлены лицемерию и низости феодалов, что вызвало временный запрет постановки победившей Тарговицкой конфедерацией. Особенным успехом пользовалась не сходящая по сей день с польской сцены (как и «Генрих VI») комическая опера «Краковяне и горцы» (1794). Фольклорные мотивы переплетались в ней с жанровыми сценками из жизни простого народа, веселые же куплеты с актуальным политическим подтекстом вызывали бурный восторг и патриотический энтузиазм зрителей. Зрелищная красочность, специфическая атмосфера и тип драматургической условности отмечены здесь элементами рококо. Поставленная накануне восстания Костюшко, эта комедия была запрещена Тарговицей, как ранее трагедии «Триумвират» и «Брут» Вольтера, которые в переделке Богуславского приобрели аллегорический смысл и актуальное политическое звучание. Сентименталистская концепция сюжета, героев, драматургического конфликта, языка, стиля и сама трактовка темы, особенно в «Генрихе VI» и «Краковянах и горцах», свидетельствовали о воздействии новых эстетических тенденций также и на драматургию, развивавшуюся вне Пулав.