Монстр в ее постели

Я отключаюсь и бреду на кухню. Там где-то попадались турка и кофе. Не помешает.
Приятный аромат наполняет кухню, и я замираю, вслушиваясь в него. Терпкий, пряный, бодрящий – я не пил хорошего кофе очень давно. Так давно, что даже простенькие зерна самого дешевого производителя кажутся напитком богов.
Надо принять душ. Побриться. Поспать столько, сколько получится, а с завтрашнего дня приступать к исполнению плана. Кажется, будто я несусь вниз с обрыва с головокружительной скоростью. И совершенно плевать, разобьюсь в итоге о камни или успею выбраться из тонущей машины, главное – вот эти несколько секунд полета.
Сладкая месть.
Зря адвокат боится, что я натворю дел. Убивать непросто, я не решусь на это второй раз. А все остальное никак не навредит. Все остальное – лишь забавная игра.
Когда за окном уже начинаются сумерки, в двери нервно поворачивается ключ. Кажется, соседка с перепугу забыла, в какую сторону нужно крутить. Я задумчиво хмыкаю, не двигаясь с места. Я думал, она не вернется. Перекантуется у друзей или родственников. Что в голове юной сексапильной блондиночки, что она явилась ночевать в его компании? И, главное, как удержаться и не трахнуть ее, потому что теперь, когда есть и спать уже не хочется, мысль о золотистых кудрях и тоненькой нежной шейке с бьющейся в такт ударам сердца венкой довольно навязчива.
– Исаев Вадим Егорович? – вдруг слышу мужской голос.
А вот это уже интересно.
В прихожей донельзя странная компания: какой-то мужик лет пятидесяти, а за его спиной – Дарья и мелкий пацаненок лет пяти-шести.
– Вы – Вадим Исаев? – спрашивает мужчина.
– Ну, допустим.
Мужик достает из внутреннего кармана удостоверение, и у меня сводит челюсть от волны ярости, поднявшейся внутри.
– Степанов Сергей Эдуардович, участковый. Необходимо с вами побеседовать.
– Развернулся – и вышел, участковый. Я не на учете, а значит, могу послать тебя нахрен. Что и делаю. Иди нахрен.
– Не можете, Вадим Егорович. За оскорбление сотрудника полиции при исполнении – административка. Желаете оформиться? Думается, вы не слишком-то хотите возвращаться за решетку, пусть и на пятнадцать суток. Поэтому давайте все же побеседуем. Дарья Сергеевна, я могу пройти на кухню?
– Да, конечно. Проходите.
Стерва. Привела-таки мента. Я надеюсь, ей все понятно по моему взгляду. Пусть забудет о том, что такое спокойная жизнь.
 
Глава вторая
 
Даша
– Простите, но я ничем не могу помочь. У нас нет отдельных комнат, а в общие спальни мы не селим детей без опекунов.
– Но я его сестра!
– Сестра не является законным опекуном ребенка.
– Ну пожалуйста! У нас дома авария, там невозможно жить! Нам некуда идти!
– Я вам сочувствую, однако не могу нарушить закон. Если бы вы были с девочкой, я бы, может, и закрыла глаза… но мальчик в женской спальне вызовет недовольство гостей, ровно как и девушка в мужской комнате. Поэтому извините, но без документов я не могу поселить вас с ребенком.
Я уныло бреду прочь. Это второй хостел, где нам отказывают, и везде нужны документы на ребенка! У меня есть Ванькино свидетельство о рождении, но в нем записана мама. Как только люди видят мой паспорт, они мгновенно сличают разные имена и начинают задавать вопросы.
– А что за авария у нас дома?
– Так… – вздыхаю я. – Трубу прорвало.
У меня нет денег снять квартиру, я могу рассчитывать только на койко-место в хостеле, но туда нас с братом не берут. И что делать? Не возвращаться же домой!
– Даш, ты грустная. Ты плакала?
– Нет, пыль в глаз попала, когда снимала клиентке покрытие.
– Я думал, ты сегодня не брала клиентов.
– Ну да, но она позвонила и попросила срочно отремонтировать ноготь. Тебе понравилось в школе?
– Я уже говорил. Понравилось. Но сложно.
– Верно. В школе сложно. Вам уже задали уроки?
– Только нарисовать рисунок.
– А на тему?
Хотя какая разница? Если все-таки придется снять жилье, то денег на краски все равно не останется. А за теми, что я покупала к школе, надо возвращаться домой.
 
Я рассчитывала набрать клиентов на начало сентября и подзаработать. Пусть без выходных, пусть до десяти вечера, чтобы потом поясница не разгибалась, а в глазах мельтешели черные мушки. В августе я угрохала все, что скопила, на Ванькину подготовку к школе. Я до панической атаки переживала, что он будет хуже других детей.
Мы купили форму, рубашки, спортивный костюм, рюкзак, все принадлежности, прописи, канцелярию. На день рождения брат просил красивый ланч-бокс, но я решила, что нет смысла ждать до октября, и купила к школе и его. На остатки денег и с парочки маникюров я закупилась продуктами, рассчитывая отправить Ваньку в школу, и ударить по работе.
Но кто теперь пойдет ко мне на маникюр?
– «Моя семья», – говорит Ваня.
Я мысленно ругаюсь. Моя семья. Круто. Прекрасный завершающий штрих поганого дня.
– Я хочу нарисовать тебя, Даш. И все. Можно?
Сердце сжимается от жалости к нему и от обиды на маму. Помнит ли ее Ванька? Часть меня эгоистично хочет, чтобы забыл, ведь это я забочусь о нем столько лет. Я взяла ответственность за нас обоих, хотя сама была почти ребенком. Я бросила идею учиться, быстро закончила курсы маникюра и на несколько лет забыла о том, что дышу и существую не только для брата. Это я вытащила его из пограничного с аутизмом состояния и добилась, чтобы Ванька пошел в обычную школу. Это я отказывалась от еды, лишь бы не бросать логопеда.
Я. Я. Я.
Эгоистичная дурочка.
– В школе будут задавать вопросы, Вань. Ты же помнишь, о чем мы договорились?
Он кивает.
– Никто не должен знать, что мама и папа ушли.
– Да. Мне никогда не отдадут тебя.
Я умело подделываю мамину подпись, имитирую ее голос, бережно храню копию паспорта и стараюсь лавировать в мире, где все решают документы, основания… судебные решения.
– Даш, а куда мы пойдем?
В голосе Ваньки отчетливо звучит страх. Он тонко улавливает мое настроение. Как же ему объяснить то, что я сама не до конца понимаю?
Мне дико страшно возвращаться домой. Но ночевать на вокзале – не выход, Ване завтра в школу, да и что мы будем делать дальше? У меня больше нет жилья. Собрать вещи и попытаться снять квартиру? Или попробовать сражаться за свой угол?
Я выбираю второй вариант.
Быстрый поиск в гугле приводит меня к участковому. Он неплохой человек, как мне кажется, но выглядит смертельно уставшим и равнодушным. Пока Ванька играет на моем телефоне в коридоре, участковый выслушивает мой сбивчивый рассказ и внимательно читает судебное решение.
– А от меня-то вы что хотите? – наконец со вздохом спрашивает он. – Подавайте апелляцию, ищите юриста. Такие случаи не редкость. Незаконного проникновения нет, кражи тоже. Что я должен сделать?
– Не знаю…
Надежда, что хоть кто-то поможет, стремительно тает.
– Вот и я не знаю, Дарья Сергеевна. Сочувствую, ситуация неприятная.
– У меня же ребенок! Как мы будем там жить?! Он сидел за убийство! Понимаете?! Убийство!
Немолодой мужчина действительно жалеет меня. И от этого обиднее всего: если бы ему было плевать, я бы разозлилась. Написала жалобу, устроила скандал, добилась каких-то действий! А когда тебя искренне жалеют, но не обещают помочь… тогда помогать и впрямь нечем.
– Ну, вот что, выселить его я не могу. Оставить вас здесь тоже. Но поговорю с этим Исаевым. Предупрежу, чтобы не чудил. Это все, что я могу сделать. Ну и дать вам мой номер. Если что-то случится, позвоните, я пришлю наряд. Хорошо?
Это не то, на что я рассчитывала, но хоть что-то.
Ванька порядком замерз, проголодался и устал. У меня адски болит голова и дрожат руки. Часть меня наивно надеется, что в квартире уже никого нет, что Исаев сбежал. И пусть бы он прихватил с собой все мое имущество, только оставил нас в покое!
Но нет. Когда мы заходим в квартиру, он выходит из кухни. И по взгляду я понимаю, что ничего хорошего от мужчины в моем доме ждать не придется.