Цена крови

В нескольких шагах от них, беспомощно молотя ногами, кричала раненая лошадь, и только когда ее ужасные вопли прекратились, где-то в уголке сознания у него мелькнула догадка, что один из слуг, видимо, перерезал ей горло. Он был слишком потрясен, чтобы рыдать, и лишь молча смотрел на лицо несчастного Эдгара, на котором застыло выражение удивления.
Помимо его воли в голове у него похоронным звоном прозвучали слова пророчества. Суровая судьба ждет сыновей Этельреда – всех, кроме одного.
– Какой же ты глупец, Эдгар, – прошептал он. – Проклятый молодой глупец!
А затем он заплакал, не обращая внимания на двух мужчин, стоявших рядом с ним, молчаливых и беспомощных. В конце концов он протянул руку и закрыл глаза Эдгара, после чего приказал своим людям скакать в дом за помощью. Он остался дожидаться их у тела брата, бормоча под нос молитвы и за Эдгара, и за себя. Но, ради всего святого, как он скажет своему отцу, что еще один принц нашел свою смерть в Корфе?
Октябрь 1008 года
Элмесета, Саффолк
Эмма лежала, свернувшись калачиком, в своей кровати под толстым шерстяным покрывалом, но не спала, просто отдыхала. Рядом с ней, лежа на животе и выставив вверх попку, крепко спал Эдвард, и лицо его было полностью спрятано в шелковистых светлых кудрях. В этот миг они были лишь вдвоем, закутанные в одном коконе теплой постели, как будто во всем мире больше никого не существовало.
За стенами поместья, как и всю прошлую неделю, висела сырая стена тяжелого тумана, пойманного, словно в сеть гигантского паука, ветвями вязов, давшими название данной местности [6]. Эта густая дымка разрисовывала любое время дня в один и тот же тусклый серый цвет, и ей казалось, что само время попало под домашний арест, а солнце и луна остановились навеки.
У нее опять случился выкидыш. Уже во второй раз после рождения Эдварда лоно ее само освобождалось от своей крохотной ноши почти сразу после того, как она понимала, что беременна. Сейчас все было не так больно, как когда это произошло впервые, но эта пустота под сердцем напоминала незаживающую рану.
Эдвард возле нее беспокойно заворочался, и, глядя на него, такого беззащитного во сне, она чувствовала, как любовь к нему внутри нее нарастает, пока, смешавшись с болью потери, та не переполнила ее, и тогда на глазах ее выступили слезы.
А что, если и с этим ее сыном что-то случится? Как она сможет жить дальше? Священники советовали ей молить Всемогущего о безопасности для Эдварда; но, хотя Эмма постоянно молилась Богу и щедро одаривала Его церковь, она не особенно доверяла Ему в этом вопросе. Ей казалось, что Он ведет себя слишком беспечно, когда речь идет о детях. Если она когда-либо потеряет Эдварда, лишь другое дитя сможет оказаться тем звеном, которое связывает ее с этим миром. Потому-то она ежедневно просила Пресвятую Деву о втором ребенке. А после каждой новой неудачной беременности она чувствовала себя еще крепче привязанной к сыну и все больше отчаивалась в отношении второго ребенка, ибо знала, что не сможет удерживать Эдварда рядом с собой всегда. Дети никогда не остаются с родителями.
Закрыв глаза, она вспомнила такого живого, пышущего энергией шестнадцатилетнего Эдгара и тот момент, когда Этельстан вошел в тронную залу своего отца с вестью о смерти своего брата. С серым от горя лицом он преклонил колено у ног короля и поведал ему ужасную историю о безрассудной скачке Эдгара вниз по склону холма в Корфе; ей тогда хотелось обнять его и дать ему утешение, в котором он так нуждался в тот миг. Но, даже если бы она только на словах высказала лишь малую часть того, что творилось у нее на сердце, этого было бы слишком много и она выдала бы себя. Ей пришлось привлечь все свое самообладание, чтобы остаться неподвижной и молчать, сидя возле короля. А когда глаза Этельстана лишь на какое-то мгновение встретились с ее глазами, она увидела в них такую боль, что ей захотелось разрыдаться – но не по Эдгару, а по Этельстану.
 
Этельред же, напротив, набросился на своего сына, проклиная его и обвиняя в том, что ей казалось совершенно очевидным несчастным случаем – деянием все столь же беспечного Господа. Этельстан стоял на коленях, бесстрастный и безмолвный, принимая на себя все эти обвинения и покорно склонив голову под потоком злобы и осуждения. Она была вынуждена слушать все это молча и беспомощно, хорошо понимая, что любое сказанное ею слово сейчас только повредит.
Когда у короля закончились оскорбительные слова и он велел Этельстану уйти, она хотела последовать за ним и как-то успокоить его, чтобы хоть немного сгладить горечь отцовских речей; но ее долгом было находиться рядом с королем, потому что и он нуждался в ней тоже. Он скорбел, как может скорбеть король – злой, обиженный на судьбу, рассерженный на Бога. Он грозил сравнять все постройки в Корфе с землей, а деревню – сжечь дотла, кричал, что это проклятое место, где его сыновей ждет только смерть.
Она молча слушала и мысленно жалела его, потому что понимала: слова эти порождены ужасным страхом. Если считать Эдгара, то из семи сыновей от первого брака короля трое уже умерли. Ходили слухи, что Господь наказывает короля через его сыновей. Об этом перешептывались по темным углам королевского поместья, а также, как она подозревала, на рыночных площадях и в деревнях по всей стране. Новость об очередной смерти королевского отпрыска лишь подольет масла в огонь. Этельред уже и сам верил во все это, и она видела, как изнутри его снедает страх. Бывали плохие дни, когда он, вздрогнув, вдруг неподвижно замирал, уставившись пустым взглядом в пространство, словно читая там свое ужасное будущее. Он был похож на попавшую в западню птицу, которая слепо и отчаянно борется против своей неизбежной судьбы. Она догадывалась, что он боится того, что ему предвещают все эти смерти, боится, что королевский род Кердика сойдет на нет и будет предан забвению.
В тот день ей пришло в голову рассказать ему, что она ждет ребенка, но какой-то добрый ангел уберег ее от этого. Вместо этого она молилась за Эдгара и бедного Этельстана, а когда ее муж во мраке ночи принялся искать способ преодолеть свою собственную смертность, она отдала ему свое тело – в кои-то веки скорее из сострадания, чем из одиозного чувства супружеского долга.
Эдвард на кровати рядом с ней тихонько вздохнул и, проснувшись, прижался к ней, осыпая своими детскими поцелуями мамины губы и подбородок. Впрочем, их идиллия была вскоре прервана явившейся в комнату няней, которая сообщила, что из Нортумбрии прибыл отец Мартин и просит аудиенции. Эдварда увели, чтобы покормить и поиграть с ним, а Эмма, заверив предварительно няню, что после трех дней отдыха чувствует в себе достаточно сил, чтобы поговорить со священником, послала ее за Марго, дабы та помогла ей одеться.
– Он расскажет последние новости про Эльфу и Хильду, – сказала она Марго, когда та, все еще протестуя против того, чтобы Эмма вставала, все же принесла ее синий шерстяной сиртель.
Прошел уже почти год, как отец Мартин и Хильда уехали в группе придворных, сопровождавших двенадцатилетнюю Эльфу к ее мужу в его северные владения. Бедняжка Эльфа… На пиру в день свадьбы она еще пыталась скрыть свой страх, но для Эммы было очевидно, что она в ужасе от своего нового мужа, – что неудивительно, если учесть, что Ухтред был грубым мужчиной и жестоким воином, в природе которого, судя по всему, не существовало даже намека на какую-то нежность. Несколько дней накануне церемонии она пыталась дать Эльфе советы, но Эдит, которая много месяцев полностью контролировала свою младшую сестру, а сейчас к тому же и сама недавно вышла замуж, полностью узурпировала эту задачу. На все свои попытки поговорить с Эльфой Эмма получила отказ, и ей оставалось лишь наблюдать за этим бракосочетанием со стороны, предчувствуя беду.
Когда Эльфа появилась рядом со своим мужем на следующий день после свадьбы, она выглядела болезненно бледной и апатичной. Что-то покинуло ее в эту ночь, пропала какая-то искра юношеской надежды, и осталась лишь пустая шелуха. Поговорить с нею не было никакой возможности, поскольку весь свадебный кортеж тут же убыл на Север. Эмму утешало только, что в окружение молодой невесты там будет входить Хильда, много лет прислуживавшая дочерям короля. Хильда определенно сможет помочь девушке и станет для нее человеком, которому та сможет довериться, если в этом появится нужда.