Изумрудный шторм
Я уже давно заметил, что когда человек хочет оправдаться в самых низменных своих поступках, он все сваливает на Бога. И чем подлее его устремления, тем жарче он доказывает, что продиктованы они желанием и волей Божьей. А наиболее алчные представители рода человеческого с пеной у рта кричат о том, то неуемная жажда к накопительству – дело самое что ни на есть богоугодное. Исходя из всего этого, можно сделать вывод, что Господь благословляет армии с обеих сторон, а также всех царей и королей без разбора, а на бедняков так и вовсе не обращает внимания. Бен Франклин и Том Джефферсон весьма скептически относились к этой идее, однако наверняка в глубине души считали, что смысл их жизни тоже не чужд некоему божественному помыслу. Я знал, что некоторых рабов удалось обратить в христианство, но их новый Бог, похоже, не слишком стремился улучшить или хотя бы облегчить им жизнь. И меня всегда интересовало, что они думают о своей судьбе. Что это за жизнь такая – пахать, как какое-то животное, без всякой надежды на перемены?
– Да, организовать все это наверняка очень сложно, – заметил я, поскольку нуждался в помощи Лавингтона.
– Если вы вдруг перестанете употреблять в пищу сахар, для нас это станет сущим проклятием, – признался губернатор. – Ваши южноамериканцы наверняка понимают, что я имею в виду. Спросите жителей Вирджинии. Спросите своего президента Джефферсона. Французы ударяются то в анархию, то в тиранию, Гейдж, а потому им никогда не победить. Вы и я, мы с вами им этого не позволим.
– Что заставляет меня вновь вспомнить о Санто-Доминго, – сказал я. Мне нужно было беспокоиться не о судьбе рас и наций, а о пропавшем сыне. И каждая минута, проведенная на фабрике, лишь отодвигала поиски Гарри.
Лавингтон кивнул.
– Давайте отъедем в сторонку, чтобы черные не слышали.
– Лично я не понимаю, о чем они говорят. А они нас понимают?
– Больше, чем вы можете себе представить.
И вот мы двинулись по просеке между полями тростника к каменистому уступу, откуда открывался вид на поросшую лесом долину. Внизу раскинулось Карибское море; его гладь сверкала и переливалась оттенками синего и голубого, точно глаза ангела, пляжи были белее сахарного песка. Каким мог бы стать этот остров без его безжалостной, бесчеловечной экономики? Наверное, сущим раем на Земле. Даже на ветру я продолжал потеть под камзолом и жилетом, этой униформой, в которой было положено встречаться с губернатором. Я то и дело отпивал воду с ромом из фляжки.
– Сидней Смит сообщил, что вы были последним человеком, видевшим Лувертюра живым, – сказал Лавингтон. – Это правда?
– Да. И не признать этого могут только стражники, убившие его, – отозвался я.
– В своем рекомендательном письме Смит также упомянул о том, что вы нашли часть древних сокровищ, которые, как считают французы, хранят некие важные стратегические секреты.
– У этого мерзавца по имени Леон Мартель сильно развито воображение. Но в целом да, это так.
– Вам известно, где находятся остальные сокровища?
– Нет. – Я решил не упоминать о загадочной прощальной фразе Лувертюра: эту карту мы с Астизой решили придержать до тех пор, пока не узнаем больше. – Но если Черный Спартак знал об этом, возможно, и другие черные на Санто-Доминго тоже могли знать. Поэтому нас сюда и послали.
– Слышал, они хотят назвать его Гаити… Только представьте себе, выбирают собственное имя! – Губернатор призадумался, как человек, вдруг заподозривший, что весь налаженный уклад его жизни ускользает с наступлением девятнадцатого столетия. Все стареют, всех нас рано или поздно побеждают перемены…
– Мне нужен пропуск на этот остров, чтобы я мог связаться с тамошними генералами, – заметил я. – Насколько мне известно, место Лувертюра занял некий человек по имени Дессалин.
– Черный мясник. Он еще хуже Туссен-Лувертюра.
– Но ведь и он тоже побеждает. Французы отступают.
– Да. – Лавингтон прикусил нижнюю губу.
– Я узнаю все, что можно, у французов, а затем передам эту информацию Дессалину в обмен на их секреты, – сказал я ему. – И, возможно, наконец, узнаю, существуют ли сокровища и как их раздобыть.
– Ну, а затем что?
– Затем обращусь за помощью к вашему гарнизону, чтобы мне помогли доставить их по назначению. – То была ложь, но необходимая. Я представления не имел, что начнется, если черные, французы и англичане передерутся из-за сокровищ, однако не считал, что кто-либо из них заслуживает их больше меня. Я рассчитывал использовать тайну местонахождения сокровищ, чтобы вернуть Гарри и изумруд до того, как все остальные до них доберутся, и забрать все, что смогу унести. А еще я наделся отплатить Мартелю, убить мерзавца, как только Гарри окажется у меня.
– Но как вы собираетесь убедить Дессалина? – спросил губернатор.
– Ну, во-первых, я американец, и черные на протяжении целого десятилетия волнений не прерывали торговли с моей страной. Они непременно выслушают меня. Во-вторых, я пытался спасти Лувертюра, а им далеко не безразлична его судьба. И в-третьих, я собираюсь шпионить за французами, а затем сообщить о состоянии их боеспособности предводителям негров.
– Вы собираетесь помочь черным выиграть? – Эта мысль привела моего собеседника в смятение.
– Я собираюсь помочь британцам одолеть французов. Старая, как мир, игра во врага и союзника. Вам это известно.
Лавингтон неуверенно кивнул.
– Но вы белый. И Дессалин может посадить вас на кол без всяких разговоров, как проделывал со многими другими.
– Зато чисто по-дружески. – На самом деле я и сам боялся оказаться на Санто-Доминго, просто выбора у меня не было. – Стоит нам выдать позиции французов, и каждый захочет вздернуть нас на виселице. Чума на них на всех. Не надо было отнимать у меня сына.
Астиза улыбнулась, и эта перемена в ее настроении не укрылась от внимания губернатора.
– Ваша жена должна остаться здесь, – заявил Лавингтон. – Моя супруга с удовольствием составит ей компанию.
– Вы очень добры, – сказал я, избавив тем самым жену от необходимости дать ответ.
– Здесь, в именье, вам будет очень уютно и комфортно, – сказал ей губернатор. – И безопасно.
– Меня куда больше беспокоит безопасность сына, – возразила моя жена.
– Да, понимаю, – согласился наш спутник, и я немного удивился, что он не стал настаивать на приглашении и подчеркивать, что женщина тоже должна знать свое место. Но в целом Лавингтон был не так уж и глуп, и, видимо, он опасался, что Астиза может внушить его супруге вредные идеи. – Впрочем, есть одно обстоятельство, говорящее в пользу вашей поездки с мужем.
– Какое именно? – удивилась моя жена.
– Командир французов Рошамбо испытывает слабость к красивым женщинам.
– О чем это вы? – воскликнул я, хотя прекрасно понял, куда он гнет.
– Он – сын того самого генерала, который помог американцам победить и обрести независимость в Йорктауне. Но не унаследовал от отца ни ума, ни порядочности. Его стратегией является террор, и он восстановил против себя весь остров. Вот и отвлекается от невзгод, волочась за женщинами.
– Вы, что же, считаете, что я буду торговать своей женой? – вспыхнул я.
– Полагаю, господин губернатор просто предлагает мне сыграть отвлекающую роль, – сказала Астиза.
– Именно! Рошамбо – это слабое место французов, а не их сила, – подтвердил Лавингтон. – Вместо того, чтобы предпринять нападение на Дессалина, он устраивает бесконечные балы и карнавалы. Если вы хотите выведать стратегические секреты французов, думаю, лучше всего это получится у миссис Гейдж. Она немного пофлиртует и узнает куда как больше, нежели вы с телескопом и записной книжкой.
Что ж, Астиза уже исполняла роль возлюбленной Лувертюра. И нам нужно было получить доступ к Дессалину.
– Но только пофлиртовать, ничего больше, – сдался я.
– Ну, разумеется! – закивал губернатор.
– Я знаю, где и когда надо остановиться, Итан, – напомнила моя жена.
– Рошамбо управляют одни эмоции, – добавил Лавингтон. – А такие люди особенно уязвимы.