Изумрудный шторм
Мы поскакали к восточной окраине Кап-Франсуа, где располагались главные фортификационные сооружения. Остров, который Колумб назвал Эспаньолой, был поделен на две колонии – испанский Санто-Доминго на востоке и французский Санто-Доминго, или Гаити, на западе. Местность здесь была гористая, и французская колония делилась на три части. На севере, западе и юге располагались плантации, каждая – в окружении гор и холмов. Чернокожие уже захватили западную и южную части и теперь сосредоточили все свои усилия на захвате последнего форпоста белых на севере. Весь остров уже находился в их руках, за исключением Кап-Франсуа.
Решающее сражение должно было состояться на восточных окраинах города, на небольшой равнине между рекой и горами.
Пока мы скакали туда, жара стояла страшная, а пейзаж убаюкивал своей пышной и даже немного приторной красотой. Этот остров походил на роскошную мозаику из всех оттенков зеленого – тростниковые поля, сады и джунгли сверкали и переливались, как мой изумруд, под ясным синим небом. Птицы вспархивали и перелетали с места на место, подобно ярким язычкам пламени, а цветы, казалось, вбирали в себя всю палитру красок. Кругом виднелись апельсины, лимоны, манго и бананы – спелые, сочные, соблазнительные, как в садах Эдема. Порхали разноцветные бабочки, жужжали и гудели насекомые…
Прелесть этого зеленого пейзажа нарушали столбы дыма, видневшиеся в отдалении. Но было трудно сказать, вызвано ли то военными действиями или это фермеры выжигают плантации. Гаити – не остров, а мечта, которую ненависть превратила в настоящий кошмар, и рай стал входом в ад.
Мы проскакали по улице Эспаньоль, мимо бесконечных рядов могил. В середине дня, когда нельзя укрыться в тени, кажется, что солнце прожигает насквозь даже соломенную шляпу. И вот мы оказались на окраине города, где находились французские укрепления, а за ними среди истоптанных травянистых полей тянулись военные палатки, где было жарко, как в печи. В центре размещались артиллерийские орудия, рядом с которыми высились аккуратно сложенные пирамиды из пушечных ядер. Солдаты прятались от солнца под навесом. Мушкеты тоже были сложены пирамидами.
– Мы роем окопы утром, в более прохладное время суток, – пояснил полковник Окуэн, заметив, что я окинул бездельников неодобрительным взглядом. – К тому же половина моих людей недомогает, и все они сильно истощены. Рацион заметно урезали.
Полезная информация, но Дессалин, без сомнения, уже знает об этом.
– Когда вы рассчитываете предпринять наступление на осаждающих? – поинтересовался я.
– Уже не рассчитываем: болезнь косит наши ряды. Армия Дессалина растет, а наша все уменьшается. Он крепнет и наглеет, мы слабеем и осторожничаем. В его руках уже целый остров, а потому он обладает свободой маневра; мы же имеем в своем распоряжении лишь эти брустверы длиной в полмили.
– А сколько всего у вас людей?
– Около пяти тысяч. Черных в три раза больше. Лишь с помощью французского военного искусства пока что удается сдерживать натиск противника. У нас дисциплина лучше, и если б нам прислали подкрепление, события могли бы развернуться по-другому. Однако теперь мы воюем еще и с Англией, так что вряд ли получим помощь из Франции.
– На что же вы тогда надеетесь?
– С официальной точки зрения, когда Дессалин обрушит свою армию на наши укрепления, пушки должны сделать свою кровавую работу. А потом мы будем преследовать врага с собаками.
Стало быть, рекомендовать Дессалину фронтальную атаку не следует, понял я.
– Ну, а с неофициальной?
– Ждать, что выпадет случай как-то договориться с противником прежде, чем нас всех здесь перебьют.
Мы оказались возле клеток с мастиффами, пожирающими людей собаками, которых Рошамбо перевез сюда с Кубы. Это были настоящие монстры размером с небольшого пони, огромные злющие твари, заливающиеся бешеным лаем и сотрясающие решетки, пока мы проезжали мимо. Лошади наши жалобно ржали и вставали на дыбы, а затем чисто инстинктивно поддавали ходу. Думаю, каждая такая собака весила около ста пятидесяти фунтов. Они наваливались на прутья решеток с яростным рыком и такой силой, что, казалось, это заграждение вот-вот не выдержит и твари вырвутся на свободу.
Эти собаки напомнили мне еще одного монстра, огромного пса, владельцем которого являлся мой старый враг, Аврора Сомерсет, и я содрогнулся при этом воспоминании.
– Но как вам удается их контролировать? – спросил я у своего спутника.
– Порой не удается, – рассказал он. – Несколько раз они набрасывались на наших людей, и нескольких псов пришлось пристрелить. Но черные боятся их больше целого кавалерийского полка. Кроме того, среди наших лошадей начался падеж.
– А через реку эти псы переплыть могут?
– Смутьяны тоже знают, как отстреливать собак.
– А что если не всю армию Дессалина удастся уничтожить пушками во время лобовой атаки?
– Тогда это все напрасно, – с безнадежным вздохом ответил Габриель. – Поражение начинается за недели и даже месяцы от реальной сдачи противнику.
– Да, не слишком ободряющая стратегия.
– Как и нынешние времена. – Полковник натянул поводья, а потом взглянул мне прямо в глаза. – Я рад показать вам все, что могу, мсье, но, говоря по правде, все это страшно угнетает. А потому, думаю, нам не стоит задерживаться здесь до вечера, потому как вы должны вернуться к своей жене. Наш генерал испытывает особое пристрастие к чужим женам.
– Я доверяю Астизе.
– В том-то и проблема. Если она даст ему достойный отпор, вы наживете в лице Рошамбо злейшего врага. Мне дали приказ охранять вас, но ведь приказ могут и отменить. А мне, знаете ли, страшно не хочется, чтобы ваша супруга стала вдовой.
– Это вы о чем?
– Рошамбо и адмирал ла Туше недавно устроили танцы на борту адмиральского флагманского корабля – палубу там превратили в сад. Повсюду кадки и вазоны с деревьями и цветами, с такелажа свисают лианы и вьющиеся растения… Словом, прелестный пейзаж, призванный забыть о войне. Но одна юная красавица, не слишком любящая своего мужа, явилась на бал в платье из Парижа, наряде настолько откровенном, что казалась голой. И эта Клара весь вечер протанцевала с нашим командиром, а на следующий день ее мужа отправили возглавить отряд, который должен был выкурить черных из джунглей. Они попали в засаду, и никто не вернулся.
– Ну, а Клара?
– Он соблазнил ее, а затем отправил в Париж.
– Но Астиза любит меня. – Даже произнося эти слова, я не был до конца в них уверен. Вспомнились ее слова: «А что, если наш брак ошибка?»
– Ну, тогда вы счастливчик. – Окуэн тоже произнес это не слишком уверенным тоном. – Но, знаете ли, соблазнить можно кого угодно. Чего на свете она желает больше всего? Рошамбо непременно узнает и исполнит это ее желание.
«Сын», – сразу же пришло мне в голову.
– Я не собираюсь добровольно совершать вылазки и нарываться на неприятеля, – ответил я вслух.
– И еще не стоит так уж безоговорочно верить жене или хотя бы одному слову нашего почтенного генерала. Нет, я вовсе не проявляю к ней неуважение. Это просто дружеский совет, мсье, потому как здесь на острове процветает предательство. Страх толкает людей на самые чудовищные поступки.
– Я нисколько на вас не обижен, полковник Окуэн. Генерал Рошамбо честно предупредил меня самой своей манерой поведения. Он что, так ненасытен?
– Думаю, это человек, который просто не знает, что делать. Поэтому убивает и мучает негров, из страха, что они могут сделать с ним то же самое. Он понимает, что все это рано или поздно плохо кончится, но остановиться не в силах. Думаю, генерал идет этой проторенной дорожкой, чтобы по ночам его меньше мучили кошмары. Слуги слышали, как страшно он кричит во сне.
Мне нравился реалистичный взгляд на мир моего спутника. Но самые разумные люди редко остаются в выигрыше.
– Надеюсь, вы понимаете, что этот наш разговор следует держать в тайне, – продолжил Окуэн. – Я солдат и всего лишь исполняю приказы. Но все же пытаюсь говорить правду, чтобы защитить невиновных.