Поздний развод

Он перестал прихлебывать свой кафе и отломил еще кусочек пирожного и, положив его в рот, стал медленно жевать, всем своим видом выражая глубочайшее удовольствие от этого процесса.
– Но в конечном итоге вы так ничего и не написали, – пробормотала я.
Он прикоснулся к мой руке:
– Я не был уверен, что они это правильно поймут… мне пришлось бы начать все объяснения с самого начала… и это при том, что они уже успели узнать обо мне… такие обычно очень болезненно реагируют на неприятности в семейных отношениях. Я все-таки написал одну страницу… и отправил ее в корзину для бумаг… но дал себе слово, что однажды я объяснюсь начистоту. И вот теперь я здесь, один, наедине с тобой… и ты так мила… и то, как ты расцеловала меня… так сердечно, прямо посредине улицы, без малейшего колебания. Ты не только красива – это бывает… но у тебя есть характер… и я очень рад тому, что все получилось именно так и что наше знакомство состоялось, так сказать, тет-а-тет, без свидетелей, потому что, случись здесь Аси, он немедленно стал бы спорить со мной. Всю свою жизнь он только этим и занимается. Мне кажется, это началось с момента его появления на свет, прямо с колыбели. К счастью, сейчас у него для этого есть достаточно студентов, с ними он может спорить сколько угодно, и я полагаю…
Мощь этого потока своеобразной речи захлестнула меня, я была к подобному не готова, а потому сидела оцепенев, заливаясь краской, солнце слепило меня, гул вокруг оглушал, то и дело я ловила на себе чьи-то взгляды. Аси скоро доберется до дома. Все свалилось на меня так неожиданно. Голова моя шла кругом. Эмоции захлестывали. Он положил в рот остатки пирожного, допил кофе и сидел с закрытыми глазами, улыбаясь чему-то, известному лишь ему одному. Затем открыл глаза и огляделся.
– Но я… я не поняла… кто пытался вас убить?
Он пристально поглядел на меня. Достал зажигалку и сильным движением пальца зажег.
– Ты на самом деле не знаешь? Никто ничего тебе не говорил? Никогда? Похоже, что Аси всерьез заботится о нашей семейной чести. Как давно вы женаты? Что-то около двух лет, верно? Если за это время ты его не бросила, думаю, что и в дальнейшем не сделаешь из-за этого, ха-ха-ха!
Этот внезапный и странный смех изумил меня.
– Из-за… этого?
– Не бери в голову. Если они ничего тебе не сказали, значит, это не имеет значения. Давняя история. Все в прошлом.
Но внезапно он прямо на моих глазах переменился, придвинулся ко мне вплотную, весь окутанный облаком дыма, и лихорадочно начинает бормотать, выплевывая слова:
– Ты спросила меня – «кто?» Она, кто же еще. Как ты полагаешь, почему она находится там, где она сейчас, а я – здесь, рядом с тобой? Интересно, заикались ли они хоть раз об этом при тебе. Похоже, что нет. Ну хорошо, тогда… тогда… когда-нибудь, годы спустя, когда меня уже не будет, Цви расскажет тебе, как он своими глазами увидел меня валяющимся на полу возле кухни в луже собственной крови…
Он ослабил галстук, расстегнул две пуговицы на рубашке и продемонстрировал мне розовые полосы на горле и груди, хорошо видные среди седых волос, – лучи солнца играли у него на лице. Он снова дотронулся до моей руки.
– О чем это я? А, да, я остановился на вашей свадьбе. Меня этот вопрос мучил тоже все это время. Что происходит? Мой сын женится, а я в это время за тридевять земель от него сижу в какой-то дыре среди зимы и пытаюсь наказать вас, хотя на самом-то деле наказываю лишь себя самого. Что должны думать все свидетели свадебного торжества об отсутствующем по неведомой причине отце жениха? И что должна думать об этом невеста? Но однажды, говорю я себе, однажды я все ей объясню. Через год или через десять… вернусь и объясню. Когда закончится вся суета, я сяду с ней в каком-нибудь маленьком кафе в Иерусалиме – так я себе это представлял – и мы поговорим с глазу на глаз. Без свидетелей. Я не имел в виду вот это обычное кафе, я думал о том, маленьком и уютном, которое теперь превратилось в банк, и я – один на один с религиозной красавицей, потому что ты и в самом деле просто чудо… Да, теперь я понимаю, почему они все непрерывно подчеркивали это… А я вот спрашиваю тебя? Себя? Кто ты на самом деле? Нам следует попытаться хотя бы узнать это… познакомиться с тобой получше…
 
Посетители кафе беззастенчиво пялились на нас. Парочка, сидевшая неподалеку держась за руки, не была исключением – похоже, что мужчина попросту не мог оторвать от меня глаз.
И тут меня осенило. Передо мной был герой рассказа. А может быть, – и это было бы много лучше – герой повести или даже романа. Если только случится, что он останется или надолго задержится у нас в Израиле, я на полную катушку постараюсь использовать этот факт, всего его или отдельные его черты могут целиком и уже прямо сейчас перейти на бумагу, равно как и его манера говорить, не исключая простого воспроизведения отдельных его высказываний. Без каких-либо изменений. Аси… он не в силах был объяснить мне ничего. Тысячу раз я спрашивала его, на что похож его отец, и все, что я от него услышала, вызывало в воображении некий блеклый стереотип. И вот теперь он сидит передо мной, и я вижу героя, незаурядную личность, – персонаж из романа! Я бросаю на него взгляд: густые брови, аккуратные маленькие усы, прерывистый поток его речи. Передо мною сильная личность. Несомненно чистосердечная и искусная одновременно. Я крепко схватила чашку горячего кофе. Теплая струйка согрела желудок. Аси не прикасался ко мне уже две недели. Саквояж, пристроившийся возле моей ноги, отдавал мне свое тепло. Посетители кафе носились туда и сюда, едва не задевая мои волосы. Становилось все теплее. Внезапный аромат весны наполнил воздух. Я чувствовала, как меня охватывает странное возбуждение. Расстегнула одну пуговицу на блузке, потом другую. Слова, рвавшиеся наружу, принесли мне физическую боль. Потеряв над собою контроль, я вытащила из сумки блокнот и быстро записала: «внезапно пробудившееся желание. Причина – будущий герой повествования». Закрыла блокнот и убрала его обратно. Он понимающе улыбнулся.
– Поймала фразу? Когда я был в твоем возрасте, я даже спать ложился, не выпуская из рук такого же блокнота.
Ну, эти времена, подумала я, для него давно уже позади.
– Нам надо идти. Время бежит. Аси будет злиться…
Он попросил принести счет. Пять сотен? Пораженный, он смотрел на полоску бумаги. Похоже, вы здесь неплохо устроились, если такие сумасшедшие цены не смущают вас. Он вынимает свой бумажник и достает из него несколько долларовых купюр, но официантка отказывается принимать их. Тогда плачу я, наотрез отказываясь взять доллары, которые он протягивает мне. «Только один человек в этом семействе знает действующий на сегодня курс доллара – это Кедми, – говорит он. – Водитель такси поступил так же, и Яэли пришлось за меня заплатить, и, как и ты, она отказалась от долларов… Надо зайти в банк и поменять мою валюту». «Аси сделает это, – говорю я. – Так что не надо тратить на это время. Он убьет меня за то, что я так долго вас задержала». Мы движемся по направлению к автобусной остановке и присоединяемся к толпе ожидающих, сгрудившихся возле металлического ограждения. Я делаю попытку – увы, неудачную – поймать такси. Он разглядывает лихорадочно кипящую жизнь улицы. Подходит автобус. Толпа бросается к машине и начинает штурмовать входную дверь. Я беру у него шляпу и помогаю ему пробиться вперед, подталкивая в спину. И нам сопутствует успех – мы внутри. Он исчезает в то короткое время, пока я плачу за нас обоих.
В автобусе некуда яблоку упасть, десятки людей работают локтями и с веселым остервенением пихают друг друга. Я вижу его – он ухитрился добраться до заднего сиденья и даже найти себе место. Тут же он одалживает газету у соседа и разворачивает ее, успев при этом подмигнуть мне. Где я? Куда я попала? А вдруг у него размягчение мозга и он окажется очередным в этой семье сумасшедшим? А затем капля за каплей это передастся мне. Я не тебя имею в виду, персонаж из мрака. И это не притворная стыдливость. Это форма самозащиты, но ведь я берусь описывать твоего отца. Моего будущего как-никак героя. И конечно, в прозе, только в прозе может быть это исполнено… Да ведь еще и ребенок тут же, даю слово, ребенок тоже появится, это может быть сделано благодаря достижениям науки, в частности анестезии: здесь темная магия прозы. Все, что у тебя является чистым, я превращаю в нечистое, а все нечистое в тебе я очищаю. Все, что для тебя запретно, я делаю разрешенным, но что тобою разрешено, запрещено у меня, твою любовь я превращаю в ненависть, а то, что ты ненавидишь, наполню любовью, твое благословение у меня превращается в проклятие, но то, что ты проклинаешь, благословляю я. Я принимаю то, что отвергаешь ты, – и все это я делаю, не боясь твоего гнева. Что такого должен был он сделать, чтобы вызвать у нее желание убить его? Ослепительный свет, отражаясь от поверхности моря, заставляет меня на миг зажмуриться. И в это короткое мгновение я снова вижу давнюю картину – вижу Аси и отвращение в его глазах, ее пронзительный взгляд, белое хлопчатобумажное платье. И застарелый запах лекарств, и банку с джемом, что моя мама дала Аси, а я положила на траву у ее ног, сам он наклоняется к ней и говорит: «Мама, это Дина, мы пришли пригласить тебя на свадьбу». Это было впервые прозрачным зимним днем, она сидела, завернувшись в одеяло, в кресле возле огромного дерева. Она слушала и даже улыбалась. Она выглядела абсолютно нормальной до тех пор, пока не зашло солнце, и настроение у нее резко изменилось, что же должен был он совершить, чтобы вызвать у нее желание прикончить его, – здесь-то и таилась разгадка, тот самый скелет в шкафу, то, что они прятали, оставив его плавать в луже собственной крови в коридорчике рядом с кухней, как отталкивающе все это, но ведь в этом и суть ситуации, которую я хочу превратить в рассказ, потому что я подошла к случившемуся некогда вплотную, и я в одном шаге от развязки, и теперь могу лишь молить Всевышнего, чтобы у меня хватило сил на этот шаг. Я вышла замуж в семью, которая на деле оказалась законченным сюжетом для литературного произведения, развязку которого они прятали вместе с человеком, плававшим возле кухни в луже собственной крови. Автобус затормозил, пассажиры стали валиться друг на друга. Какого-то пузана бросило на меня, а может быть, он и сам ничего против этого не имел, он был багрового цвета, и я ощутила жар его огромного тела. Я не смогла, да и не пыталась отодвинуться от него, весь автобус так или иначе лежал друг на друге, но это вдруг показалось таким забавным, что все расхохотались, и автобус стал похож на растревоженный пчелиный улей, заполненный смехом.