Поздний развод

Очередь провожает меня взглядом. Но выйти наружу мне не удается. У самой кромки прибоя меня останавливает громкий выкрик:
– Дина!
Старый мой одноклассник по имени Ихиель держит прелестного голубоглазого мальчугана с крохотной кипой на голове, за ними женщина с продуктовой тележкой, заполненной до самого верха. Он подходит ко мне, светясь неподдельной радостью, немного раздобревший, с животиком, вспотевший… Одним словом, настоящий отец семейства, но малыш у него просто чудо природы. Начинает говорить о себе, и в голосе его неподдельная гордость. Он уже завершил учебу в колледже, выпускающем правоведов, и имеет все основания ожидать хорошего назначения в один из офисов на Западном берегу Иордана, где растут как грибы новые поселения – там как раз требуется человек на должность юридического советника округа Самария. Его жена – высокая и, на мой взгляд, несколько костлявая, лицо умное, но слишком уж бледное, на голове некое подобие шляпки, глядит на меня она с явным подозрением. «Это… Дина… – говорит Ихиель, почему-то чуть запинаясь. – Мы вместе учились… в одном классе. Как-то раз я говорил тебе о ней…»
«А у вас уже есть малыш!» – вырывается у меня. И что-то притягивает меня к ребенку на рукаху Ихиеля. «Можно мне подержать его чуть-чуть?» В своем голосе я различаю просительные ноты. Счастливый отец, светясь от гордости, осторожно передает мальчугана из рук мне в руки, в то время как расширившиеся глаза его жены полны тревоги. Этот малыш мог быть моим – в свое время Ихиель и я… словом, он был насмерть в меня влюблен. Ребенок у меня на руках невесом, этакий уютный и теплый клубочек плоти. Меня переполняет желание не выпускать его из своих рук, я легко прикасаюсь к его шелковистым волоскам, а он, прильнув ко мне, вглядывается в мое лицо, а затем медленно своей крошечной ручонкой стягивает со своей головы кипу и протягивает мне. Я улыбаюсь в ответ и целую его, а потом возвращаю отцу вместе с кипой, но не могу удержаться, чтобы не поцеловать его еще раз. «Он совсем меня не испугался», – говорю я родителям малыша. Я как-то не очень хорошо себя чувствую, пока Ихиель болтает о делах далекой школьной поры, сыпя уже давно позабытыми мною именами одноклассников. Кончается тем, что на обрывке бумаги он пишет мне номер своего телефона, прибавляя, что однажды встречал моего мужа… «Он ведь преподает в университете, не так ли?»
В супермаркете я провела не меньше часа с минимальным удовольствием. О чеке лучше всего не думать. И отец, и мама, как всегда, были правы. В итоге я поручила наполненную сама не знаю чем коляску арабскому юноше, чтобы он докатил ее до моего дома. Начинающийся закат обливал теплом цвета расплавленной меди; автобусы, поднимавшиеся из Нижнего города, освобождались от человеческого роя, улица полна детей. Я иду перед продуктовой тележкой, непрерывно подталкивающей меня в спину. Молодые арабы, идущие нам навстречу с пустыми уже тележками, судя по всему, знакомы с моим провожатым. Они дружески окликают его, похлопывая по спине, и что-то говорят, что заставляет его несколько принужденно улыбаться, он бросает на меня взгляд, мне кажется, что приятели предлагают ему поменяться местами, уж не моя ли красота тому причиной? Возле уличного фонаря я вынуждена остановиться – у меня вдруг сжимается сердце. Это несомненно какой-то знак. Что бы это могло значить? Я снова извлекаю всегда готовый блокнот и листаю его в поисках чистой страницы. Это возникло у меня в голове во время пребывания в супермаркете. Ее возраст – «тридцать-плюс» интеллектуальная внешность, типичная неудачница, недолгое время была замужем. Она крадет ребенка из продуктовой тележки, оставленной возле входа в магазин. Время вечернее, сумерки. Улица полна народа, заходящее солнце окрашивает все расплавленной медью.
Малышу восемь или девять месяцев от роду. В конце сюжета она должна его вернуть! Она носит очки, волосы коротко острижены. В глубине души она сама не понимает, что делает. Ощущение тепла от приближающейся весны, описание обуревающих ее чувств. Природа значит для нее очень многое. Она сирота, жива лишь ее мать. Всё еще… Она много курит… заядлый, так сказать, курильщик.
 
Сопровождающий меня молодой араб смотрит на меня со снисходительной улыбкой, придерживая ногой колесо тележки. Я без промедления отправляю блокнот обратно в сумку. Откуда это, черт побери, взялось: «заядлый курильщик»?
Аси был уже дома. Он сидел со своим отцом в неосвещенной гостиной; по всей комнате плыли клубы дыма. На отце была клетчатая рубашка, узел галстука он распустил. Я еще раньше заметила, что одевается он с большим вкусом, – похоже, он знал в этом деле толк. Я вошла в сопровождении молодого араба, тянувшего тяжелые картонные ящики с моими покупками. При виде этой картины Аси вскочил на ноги. «Ты что, сошла с ума? Где тебя носило?» Молодой араб замер, глядя себе под ноги. «Что это с тобою стряслось?» Аси был вне себя. «Что это за ящики? Покупки? Что этот тип притащил в комнату?» И он начинает рыться в покупках, комментируя каждый предмет. «Что это? Сыр? Но у нас уже есть сыр!» Он вываливает содержимое ящика на пол. «Какого черта! Кто все это будет есть? И кто все это способен съесть? Откуда у тебя оказалось столько денег?»
В эту минуту мне хотелось убить его. Мой помощник из супермаркета внес в комнату остатки содержимого продуктовой тележки и теперь стоял неподвижно, ожидая разрешения ситуации. Что он думает обо всех нас? Обо мне, об Аси… Аси… Как он может так себя вести? Как ему не стыдно? Особенно в присутствии своего отца. Возьми себя в руки, Аси… И тут до меня доносится хрипловатый музыкальный голос с балкона:
– Я – тельавивец, там родился и там, при всем моем уважении к Иерусалиму, надеюсь и умереть. А здесь с наступлением темноты меня охватывает какой-то необъяснимый метафорический страх… Какая-то тоска, тревога. Там я всегда старался в это время оказаться у моря, на берегу, в минуту прилива, вдыхая аромат цветущих апельсиновых рощ. А в Иерусалиме меня постоянно охватывает страх того, что вот-вот один из пророков явится по мою душу во время сна… ха-ха-ха… Должен признать, что здесь у вас открывается потрясающий вид. Не разрешайте никому строить хоть что-либо, что закроет вам этот обзор. Кстати, что это за огни там, на холмах вдалеке?
Я стояла рядом с ним.
– Кто-то однажды говорил мне… но я забыла. Это какое-то поселение на Западном берегу Иордана.
Я вдыхала запах его пота. Аси все еще продолжал копаться в моих покупках, из кухни доносилось его бормотание. Он был выше ростом и крепче сложен, чем Аси. Он сильно перегнулся через балконные перила, его клетчатая фланелевая рубашка трепетала на ветру.
Я легонько прикасаюсь к его плечу:
– Вам привет от Иегуди Левина.
– Какой Левин? Писатель?
– Он сказал, что когда-то был вашим студентом.
– Верно. Был. Много у меня было таких. Сейчас разбросаны по всему свету.
– А он… каким он был?
– Способный… даже слишком… очень высокого о себе мнения… и всегда окружен был девицами.
– До сих пор… – Я рассмеялась.
Аси присоединился к нам, вид у него был мрачноват.
– Откуда ты его знаешь?
– Аси… послал меня к нему показать кое-что из написанного.
– Так ты, значит, пишешь? – Он посмотрел на меня с добродушной улыбкой.
– Пытаюсь.
– И что же он тебе сказал?
– Сделал несколько замечаний…
– А что по сути? Главное?
Терпение не было основной из присущих Аси добродетелей.
– Кое-что ему понравилось.
Молчание. Мне хочется сменить тему разговора.
– Он сказал, что многому от вас научился. Что очень многим обязан вам.
Даже в темноте я видела, что он покраснел. Он не спускал с меня взгляда.
– Он так сказал? Левин? Ты не шутишь? Не могу поверить. Так он и сказал?
– Клянусь. Он говорил о вас с огромным уважением.
Я чувствовала, насколько он смущен.
Он улыбался. Я видела, что он хочет что-то сказать, но слова застревали у него во рту.
Достав платок, он вытер свой лоб.