Поздний развод

– Как и в прошлом году?
– Ну да… примерно… – Он как-то нелепо размахивает руками, не зная, похоже, что делать с ними. Уж не настиг ли и его приступ идиотизма… или это следствие простуды?
– Ты живешь все там же? Это место…
– Миннеаполис.
– Где это?
– На севере.
– Я хотела бы когда-нибудь найти его на карте. Аси… может быть, у тебя в портфеле найдется карта?
– Сомневаюсь… Я не…
– Может быть, такая карта найдется в одной из этих книг?
Яэль уже была на ногах.
– Я тебе, мама, покажу, где это. На Пасху я приду и принесу с собою атлас.
– Это возле границы с Канадой, – волнуясь, объясняет отец. – Совсем рядом с Канадой. Но внутри страны. Ты можешь нарисовать это? Представить?..
Но она не может. Яэль бросает на ряды книг взгляд, полный отчаяния. В окне опять маячит лицо великана. Кто-то (не исключено, что старый его приятель) пытается оттащить его – слышно, как они перебраниваются друг с другом. Отец смеется и запускает пальцы в мохнатую собачью шерсть Горацио, примостившегося у его ног.
– Доктор, если я его правильно понял, сказал, что ты скоро сможешь вернуться домой. Яэль сказала мне, что он настроен очень оптимистично…
Ответа не последовало. Молча, скрестив руки на груди, мама смотрела вслед Яэли, бредущей вдоль книжных полок. Она остановилась в углу комнаты.
– Где-то здесь должна быть карта. Аси уверен, что она должна найтись…
Вновь я оказался вовлеченным в их схватки. Махнув на все рукой, я стал рыться в книгах, грудой наваленных в углу. Дешевые романы. Бесконечные биографии. Безжизненные тома, помеченные штампами отдела культуры Министерства национального здравоохранения, о давно забытых политиках, которых не касалась рука читателя со дня, когда они были выпущены в свет на деньги политических партий. Ни одна из них ничего мне не говорила. Преодолевая собственный страх, отец поднялся с места и присоединился ко мне, поняв, что без карты никакого продолжения не состоится. Кончилось тем, что я нашел маленькую карту в одном из томов детской энциклопедии. Я показал карту ей, попутно называя громким голосом все, что имело хоть какое-то отношение к Миннеаполису. Она нагнулась, стараясь разглядеть все получше. Отец стоял возле нас, подтверждая все, что я говорил.
– Там очень холодно?
– Очень.
– Тогда тебе есть смысл перебраться сюда. Южнее. – И она положила руку на Бразилию.
Отец несколько неуверенно улыбнулся нам. А мне становится совершенно ясно, что именно ему она обязана своим безумием.
– Нет, мама. Ты показываешь нам на Бразилию.
– Бразилию? – Она сконфуженно смеется.
– Я не слишком хорошо вижу. Господи, это и впрямь Бразилия. Мои очки сломались на прошлой неделе, и нет никого, кто мог бы их починить.
С этими словами она достает из кармана свернутый носовой платок, разворачивает его и демонстрирует нам свои очки. Одно стекло безнадежно разбито. Отец осторожно берет очки, внимательно рассматривает их, а затем погружается в глубокое раздумье.
– Надо не откладывая попробовать починить их, – выносит он вердикт, обращаясь почему-то к Яэли. – Позаботиться об этом безотлагательно, вот что мы обязаны сейчас сделать.
Разбитое стекло по частям выпадает ему на ладонь. Он пытается собрать осколки вместе и втиснуть их в оправу.
– Это просто немыслимо – оставить маму без очков, – непрерывно повторяет он.
Признав свои усилия бесполезными, он вновь заворачивает очки в носовой платок и передает маленький сверток Яэли. Мама наблюдает за ним со своей язвительной улыбкой, которую я так всегда ненавидел. Она угасла в тот момент, когда наши взгляды встретились. Из всей семьи один лишь я мог противостоять ей.
– Расскажи мне о тамошней зиме, Иегуда. В свой прошлый визит ты так мило описывал падающий снег…
– Я?.. Описывал?
– А ты не помнишь? Я тогда была очень больна. Я многого не запомнила, но то, как ты описывал снег… да… это было так…
Он оборачивается к нам за помощью, бросает взгляд на окно, к которому прижата добрая дюжина лиц, смотрит на свои часы, я перехватываю его испуганный взгляд, обращенный ко мне; следующий его взгляд обращен к Гадди, он крепко прижимает его к себе, ерошит его волосы; похоже, что он мучительно пытается понять, чего же она в итоге хочет. На столе, где стоял чайник, лежит несколько смятых листков бумаги. Нет сомнения – это творения адвокатского таланта Кедми. Он было тянется к этим листкам, затем, передумав, садится вместо этого рядом с мамой, придвигая свой стул к ней вплотную, начиная одновременно рассказывать ей о снеге и время от времени поглядывая на нас, словно извиняясь за то, что сам не в состоянии объяснить ситуацию, в которой мы по его вине оказались. Но весь его вид говорит: запаситесь терпением, как я… Он не потерял еще, похоже, надежды, что все закончится благополучно. Ему нужно перевести общее внимание на некий отвлеченный пример… лучше исторического плана… лучше подальше от проблемы, которую знаменуют лежащие на столе несколько помятые листы соглашения о разводе.
 
– Родезия… – начинает он издалека, – возьмем, к примеру Родезию. – Но мама неожиданно перебивает его, и пример Родезии остается невыясненным.
– А сколько ты зарабатываешь сейчас, Иегуда?
Отец, запнувшись на полуслове, замирает.
– Ну так сколько?
– Ну… тысячу примерно, долларов в месяц.
– А сколько это будет в израильских лирах?
– Примерно сто двадцать тысяч.
Я вижу, что мама поражена. И более того – испугана. Отец успокаивает ее:
– Там это не так уж много. Можно даже сказать, совсем немного.
– Но ты… доволен? Ты счастлив?
– Ну, знаешь!.. Счастлив?.. А что это такое – счастье? Никогда не задумывался… никогда не примерял это выражение к себе. Да и сам смысл этого понятия до конца мне не ясен. Но там… живя там, я спокоен… умиротворен, если ты понимаешь, о чем я. На меня там нисходит покой… Но это совсем не означает, что я не скучаю по всем вам… по тебе, по детям…
Он нервничал все сильнее, и по его загнанному взгляду я понял, что он пытается понять, достиг ли он своим ответом поставленной цели или провалил испытание.
– Ну а эта женщина… у тебя есть с собой ее фотография?
– Какая женщина?
– Эта… твоя дама… которую ты любишь. С которой живешь… и о которой ты при мне никогда не заикался… хотя, возможно…
– Ее зовут Конни, – безнадежно сказал отец.
– Конни? – Она вопросительно посмотрела на нас. – Я спрашиваю, потому что он обещал привезти мне ее фотографию – в тот последний свой приезд.
Я вскочил на ноги, но на нее это не произвело ни малейшего впечатления. Внезапное возникновение в этой истории третьего персонажа – очень плохой знак. Следует немедленно развести их, как в боксе, по разным углам. Отец определенно в нокдауне. Ошеломленный последним ударом, он просто смотрит на нас. Но он потрясен.
– Какую еще фотографию, мама, ты хочешь увидеть? И вообще – как все это понимать?
– Он в последний свой приезд обещал мне. И теперь я хочу это фото увидеть.
Я резко поворачиваюсь к нему. Я сдерживаюсь, но это стоит мне дорого.
– У тебя, надеюсь, есть с собой это фото?
Он бледнеет, краснеет, вытаскивает свой бумажник, из которого в конце концов появляется небольшой снимок из тех, что снимают для паспорта. Она берет его, держит на вытянутой руке, вглядывается и молчит, продолжая изучать. Гадди смотрит тоже – ему очень интересно, что это еще за американская тетя. С фотографии на них смотрит привлекательная пухленькая блондинка. Мама разжимает пальцы, и блондинка падает на пол. Отец ухитряется в ту же секунду поднять фотографию с пола. Он снова протягивает ее матери, но та не выражает никакого желания дотронуться до нее, и тогда отец быстро убирает ее в карман.
– А фотография ребенка у тебя тоже есть?
– Ребенка???
Яэль вздрагивает:
– Какого ребенка, мама?
– Его ребенка. Нового…
– О чем ты говоришь?
– О чем, о чем… О его новом ребенке.