Избранное. Компиляция. Книги 1-11 (СИ)
* * *Полтора часа спустя она остановила свой автомобиль на улице, соседней с Сандерленд-авеню. Ей пришлось искать нужное место на плане Оксфорда: она не знала этой части города. Вплоть до этой минуты ее подгоняло сдерживаемое возбуждение, но, выйдя из машины в предрассветных сумерках — ночь выдалась тихой и прохладной, — она ощутила вдруг вспыхнувшее дурное предчувствие. А если все это сон? Или чей-нибудь тщательно подготовленный розыгрыш?
Однако сомневаться было уже поздно. Она сама отрезала себе дорогу назад. Взяв с сиденья рюкзак, с которым она часто совершала походы по Шотландии и Альпам, Мэри подумала о том, что у нее хотя бы есть опыт жизни под открытым небом; если все сложится так, что хуже некуда, она всегда сможет сбежать, отправиться в холмы…
Смешно.
Но она закинула рюкзак на спину, заперла машину, повернула на Банбери-роуд и прошла по ней метров двести-триста до развязки, налево от которой уходила Сандерленд-авеню. Так глупо она не чувствовала себя еще никогда в жизни.
Однако, свернув за угол и увидев те странные, будто с детской картинки, деревья, на которые наткнулся приехавший в Оксфорд Уилл, она поняла, что по крайней мере какая-то правда во всем этом есть. На лужайке под деревьями, у дальнего конца дороги, стояла маленькая квадратная палатка из красно-белого нейлона — такими пользуются электрики, когда работают под дождем, — а неподалеку от нее, у обочины, был припаркован белый фургон с затемненными стеклами и без опознавательных знаков.
Лучше не медлить. Она направилась прямиком к палатке. Когда она была уже почти у цели, задняя дверца фургона распахнулась и оттуда вылез полицейский. Без каски он выглядел очень молодым, и фонарь под плотной зеленой листвой наверху светил ему прямо в лицо.
— Могу я спросить, куда вы идете, мэм? — сказал он.
— В палатку.
— Боюсь, это невозможно, мэм. У меня приказ никого близко не подпускать.
— Отлично, — сказала она. — Я рада, что вы охраняете это место. Но я с физического факультета — сэр Чарльз Латром попросил нас провести предварительный осмотр и составить отчет, прежде чем они займутся этим вплотную. Важно сделать это сейчас, пока вокруг не слишком много людей; надеюсь, вы понимаете причины такого решения.
— Понятно, — сказал он. — Но нет ли у вас какого-нибудь документа, удостоверяющего личность?
— Конечно! — ответила она и скинула со спины рюкзак, чтобы достать оттуда бумажник. Среди документов, которые она взяла с собой из лаборатории, была старая библиотечная карточка Оливера Пейна. Пятнадцать минут работы за кухонным столом — и благодаря фотографии, вырезанной из ее собственного паспорта, получилось нечто весьма похожее на подлинное удостоверение. По крайней мере, она на это надеялась. Полицейский взял ламинированную карточку и внимательно всмотрелся в нее.
— Доктор Олив Пейн, — прочел он. — Вы, случайно, не знаете доктора Мэри Малоун?
— Знаю. Мы коллеги.
— А где она сейчас, вам известно?
— Дома, в постели, если она в здравом уме. А что?
— Мне сообщили, что она уволена из вашей организации и ее нельзя допускать сюда. Вообще-то мы даже получили приказ задержать ее, если она здесь появится. Увидев женщину, я, естественно, подумал, что вы — это она, понимаете? Прошу прощения, доктор Пейн.
— Ничего страшного, — сказала Мэри Малоун. Полицейский еще раз посмотрел на карточку.
— Похоже, все в порядке, — сказал он и протянул ей документ. Ему явно было слегка не по себе и хотелось поговорить. — А что там внутри, вы знаете?
— Только с чужих слов, — ответила она. — Потому я и пришла сюда — чтобы увидеть это своими глазами.
— Да, разумеется. Пожалуйста, доктор Пейн.
Он отступил и позволил ей отстегнуть полог. Она надеялась, что он не заметит, как у нее дрожат руки. Прижимая к груди рюкзак, она шагнула внутрь. Обмани часового — что ж, с этим она справилась, но не имела ни малейшего понятия о том, что окажется в палатке. Она была готова найти там что-то вроде археологических раскопок, или мертвое тело, или метеорит; но ничто в ее жизни и снах не могло подготовить ее к этой квадратной, примерно метр на метр, дыре в воздухе и к тихо спящему городу у моря, который она обнаружила, ступив туда.
Глава тринадцатая
ЭЗАХЕТТР
Когда луна поднялась над горизонтом, ведьмы закончили подготовку к заговору, с помощью которого надеялись исцелить рану Уилла.
Они разбудили его и велели положить нож на землю, туда, где на него падал бы свет звезд. Лира сидела неподалеку, помешивая варево из трав, кипящее в котелке над костром; ведьмы стали дружно хлопать в ладоши, притоптывать и ритмично вскрикивать, а Серафина склонилась над ножом и запела высоким, пронзительным голосом:
— Чудо-нож! Твое железо породила мать-земля: из ее добыто чрева, жарким пламенем согрето, изошло оно слезами, оросилось кровью с потом, а потом его ковали, в ледяной воде купали, обжигали и калили, и клинок твой стал багряным! Вновь и вновь ты ранил воду, возвращался в жерло топки, наконец вода устала и взмолилась о пощаде. А когда, сразившись с тенью, ты рассек ее на части, те, кто видел этот подвиг, нарекли тебя чудесным. Но смотри, что ты наделал! Отворил ворота крови! Мать твоя к тебе взывает — слышишь из земного чрева, из глубоких недр железных этот зов, укора полный? Слушай!
И Серафина притопнула и стала хлопать в ладоши вместе с другими ведьмами, и они издали жуткий, свирепый вой, точно когтями разодравший воздух. У сидящего в их кругу Уилла озноб пробежал по коже.
Потом Серафина Пеккала повернулась к самому Уиллу и взяла его раненую руку в свои. Когда она запела в этот раз, он едва усидел на месте — таким пронзительным был ее высокий чистый голос, так ярко горели ее глаза, — но подавил панику, и заклинание продолжалось.
— Кровь! Внемли и стань, как прежде, озером, а не рекою! Не стремись сбежать на волю, возведи себе преграду, чтоб сдержать порыв безумный. Череп над тобою — небо, твое солнце — глаз открытый, а твое дыханье — в легких! Мир твой — тело. Покорись же и вернись в его пределы!
Уиллу казалось, что он чувствует, как все клеточки его тела откликаются на этот призыв, и он тоже мысленно напрягся, веля своей убегающей крови услышать его и повиноваться.
Серафина отпустила его руку и повернулась к маленькому железному котелку над костром. Оттуда поднимался горький пар, и Уилл слышал, как бурлит колдовское зелье. Ведьма запела:
— Шелк паучий, лист дубовый, лебеда и мох олений — все сраститесь воедино, сделайтесь одной стеною, прочной дверью на запоре, станьте крепкою преградой на пути потока крови!
Потом ведьма взяла свой собственный нож и разрезала молодой побег ольхи вдоль по всей длине. Нежная белая древесина заблестела под луной. Ведьма смочила ее дымящейся жидкостью, приложила разрезанные половинки друг к другу и сжала их вместе от корня до верхушки. И ольха снова стала целой.
Уилл услышал тихий вскрик Лиры и, обернувшись, увидел в руках у другой ведьмы зайца, напуганного до полусмерти. Он отчаянно вырывался, задыхаясь и тараща глаза, но ведьма и не думала его отпускать. Сжимая правой рукой его передние ноги, а левой — задние, она повернула обезумевшего зверька животом вверх.
Нож Серафины полоснул по часто вздымающемуся брюшку зайца. У Уилла закружилась голова, а Лира крепко держала Пантелеймона: из сочувствия тоже приняв облик зайца, он брыкался и изворачивался у нее в руках. Настоящий заяц затих — глаза его выкатились, грудь поднималась и опускалась, обнаженные внутренности блестели.
Но Серафина снова зачерпнула варева и накапала его в зияющую рану, а потом закрыла ее пальцами и стала разглаживать мокрую шерстку, пока от раны не осталось и следа.
Ведьма, державшая зайца, бережно опустила его на землю и разжала руки; зверек отряхнулся, повернул голову, чтобы лизнуть себе бок, дернул ушами и принялся жевать травинку, словно вокруг не было ни души. Вдруг он заметил обступивших его людей, стрелой метнулся прочь и, вновь совершенно здоровый, быстро ускакал в лесную тьму.