Сокол и Ласточка

Очевидно, та же мысль пришла в голову и Летиции, потому что она метнула на собеседника гневный взгляд, сбросила с плеча его руку и сбежала с мостика.
Я же остался наверху, заняв позицию на бегин-рее бизани. Отныне, решил я, буду смотреть в оба за всем, что происходит на квартердеке, а понадобится — полечу подслушивать к окнам кают-компании. Надо быть настороже. Что-то здесь не так.
Двое суток не покидал я своего поста. Не спал, не ел, а попил только один раз, когда над морем пронёсся шумный и стремительный ливень.
Ничего примечательного я не увидел и не услышал, если не считать разговора между штурманом и писцом. Тут я, уж можете мне поверить, не упустил ни слова. Но ничего нового, кроме того, что уже было сказано доктору, Логан не сообщил. Правда, в беседе с Клещом он всё напирал на какие-то особенные выгоды захода на Мартинику, но это, вероятно, было уловкой, чтоб распалить алчность чиновника, получающего процент от добычи.
Признаться ли? Мне было жаль Летицию, не выходившую из каюты, и жаль её бедного отца, но о заходе на Мартинику я размышлял не без удовольствия.
Ах, Малые Антилы! Как они напоминают мой родной остров, мой потерянный рай! Та же буйная зелень, влажное тепло, многоцветные облака. Какое разнообразие птиц! А сколько попугаев! Мы, попугаи, обитаем только в самых благословенных уголках земли. Можете на меня обижаться, но скажу честно: если там, где вы живёте, не водятся попугаи, мне вас жаль. Доброго слова это место не заслуживает. Иногда я подумываю о том, чтобы в старости, покончив с морскими странствиями, поселиться где-нибудь на Гваделупе или Доминике и мирно доживать свой век. Вот только где найти питомца, который разделит со мной вечернюю пору моей жизни?
На третий день с западной стороны в синей рассветной дымке проступили очертания скал. То был какой-то из островков Петит-Терр, что составляют часть Наветренной гряды — внешнего бордюра Вест-Индии. Зелёные зубчики суши разбросаны тут повсюду. Большинство из них необитаемы, многие даже не имеют названия.
Я перелетел на марс и клюнул нокового матроса (он беспросветно дрых) в темя.
Бездельник вскинулся, заорал:
— Земля! Ахой, прямо по курсу земля!
Зазвенел колокол. Корабль проснулся. Все высыпали на палубу.
Я, само собой, уже сидел над квартердеком — подслушивал.
На мостике собрались все офицеры. Те, у кого имелись подзорные трубы, сосредоточенно вглядывались в контуры острова.
— Вроде бы Лоханка, — сказал наконец Логан. — По карте должна быть она… Коли так, обходим с юга, берём зюйд-зюйд-вест и часа через три будем на траверзе Ботона. Там до вечера и простоим. Водой на Ботоне не запасёмся, но зато там отличная укромная бухточка.
— Зачем терять время? — спросил Гош. — чего не повернуть сразу на Мартинику?
— Надо соблюдать осторожность. Хоть воды и французские, но сила на море у проклятых англичан. Днём лучше отсидеться в тихом месте, а плыть ночью, — объяснил ирландец. — Будем скакать мышью от укрытия к укрытию. Кстати сказать, так оно способней для корсарского дела. Если мимо проплывёт кто-нибудь подходящий, мышка может превратиться в кошку. Цап-царап, и готово.
Все, включая капитана, выслушали это суждение с почтением — бретонцы в карибских водах были новичками, а штурман явно знал, что говорит.
* * *
С полудня мы встали на якорь в тесной бухте Ботона, под укрытием скал, так что с моря «Ласточки» было совсем не видно.
Вся команда кроме вахтенных отправилась на берег — походить по твёрдой земле, искупаться, поискать съедобных плодов и хорошей воды.
Воспользовались случаем и мы с Летицией.
— Ах, Клара, до чего мне надоели мужчины с их грубыми запахами, руганью, гоготом и испанской болезнью, — тихо говорила моя питомица, вдыхая аромат цветов и трав.
Я поднялся над пальмами, полетал взад-вперёд, чтобы проверить, нет ли какой опасности, но чужих не обнаружил. Лишь кое-где виднелись следы костров, скорее всего оставленные буканьерами, которые часто охотятся в подобных местах на косуль или диких свиней.
Островки вроде Ботона почти всегда не заселены. Для мирных собирателей жемчуга или рыбаков жить на отшибе опасно — слишком много по морю шастает лихих людей. А для порта нужна большая гавань с хорошими глубинами и надёжной защитой от бурь. Здесь же кроме малюсенького заливчика, где не разместились бы даже два корабля, все лагуны были мелки и бесполезны. Зато поразительно красивы: с ярко-голубой водой, песчаным дном, изумрудными берегами.
— Кларочка, погляди, какая прелесть! Я искупаюсь, а ты кричи, если кто-то подойдёт.
Девочка разделась и долго плескалась в укромной лагуне, вскрикивая от восторга. Как же она, бедненькая, соскучилась по чистоте, по одиночеству, по наготе.
Я знаю, что женщины прикрывают тело одеждой не из стыдливости, как думают мужчины, а чтобы выглядеть привлекательней. Это вроде брачного оперенья у птиц. Не то чтобы я мог считать себя таким уж знатоком женских статей, но всё же могу уверенно сказать: подавляющее большинство красоток в платье выглядит гораздо привлекательней, чем в своём природном виде.
Однако Летиция представляла собою исключение. Рассматривая её упругое, гибкое тело, я пришёл к выводу, что моя питомица принадлежит к редкой разновидности женщин, кому одежда только вредит. Плавая и ныряя в прозрачной воде, девочка была похожа на грациозного дельфина необычной золотистой окраски.
Залюбовавшись этой милой картиной, я чуть не прошляпил людей, ломившихся к нашей лагуне через заросли. То-то был бы сюрприз!
По счастью, кто-то из них заорал:
— Эпин! Доктор! Куда вы подевались?
Это были наши матросы, чем-то напуганные.
Летиция стрелой выскочила из воды, кое-как натянула штаны и рубаху, после чего подала голос:
— Здесь я! Что стряслось?
Выяснилось, что один болван-марсовый (долговязый увалень по кличке Маяк) вздумал купаться прямо в бухте, чего делать ни в коем случае нельзя, потому что здесь повсюду кишат акулы. На мелководье эти хищные твари не заплывают, но горе тому, кто захочет нырнуть со скалы в глубоком месте.
Рыбина просто прошмыгнула мимо, задев Маяка своим шершавым боком и ободрав ему кожу. Можно не сомневаться, что после разворота она бы его сожрала, поскольку вода аппетитно окрасилась кровью, но товарищи успели вытянуть матроса на берег.
Теперь он орал благим матом — соль разъедала рану.
Летиция блестяще справилась с этой несложной, но непривычной для неё травмой. Промыла больное место пресной водой, смочила целебным раствором, перевязала чистой тряпкой, и инцидент был исчерпан.
После этого никто из моряков не осмеливался купаться даже в безопасных лагунах.
Пообедав, все завалились спать — прямо на тёплой земле. Прикорнул было и я, удобно устроившись на ветви кипариса. После качки и ветра эта колыбель показалась мне очень уютной, и я провалился в глубокий, безмятежный сон, какой бывает только на суше.
Мне привиделось небо, и я летал в нём, то взмывая в густую синеву, то плавно падая вниз, так что замирало сердце. Это мой любимый сон. Я вижу его, только когда всё вокруг хорошо и на душе покой.
Но вдруг в дальнем конце небосвода показалась туча, вся лиловая от накопившейся грозовой силы. Туча шипела и посвёркивала молниями, словно вылетевшее из пушки калёное ядро. Дра-да-да-дах! — разразилась она раскатистым громом.
И снова: дра-да-да-дах! Дра-да-да-дах!
Я встрепенулся и открыл глаза.
Небо было ясным. Ничем не омрачённое солнце едва начинало клониться к западу.
Дра-да-дах! — ударил где-то неподалёку новый разряд грома.
Воздух слегка качнулся. Я заморгал, чтобы прогнать остатки сна — и увидел, что матросы поднялись и быстро бегут к шлюпкам.
Вскочила и Летиция, спавшая под моим кипарисом.
— В чём дело? — крикнула она.
Никто ей не ответил.
— Живо на корабль! Живо! — махал рукой боцман.
Моё чуткое обоняние уловило запах пороха, а потом снова донеслись звуки пушечного залпа. Где-то неподалёку шёл бой!