Сокол и Ласточка
— Толково устроено, а? — заорал Гарри. — Рудник считался секретным и очень крепко охранялся. Если б не боцман-испанец, мы с Праттом нипочём бы его не нашли.
Летиция показала на смутную тень, метавшуюся на той стороне водяной ширмы. От писца нас отделяло не более десяти шагов.
— Этот болван меня не услышит! — так же громко произнёс Логан. — Водопад всё заглушает!
Я уже смотрел в противоположном направлении, вглядывался в утробу пещеры, но даже моё острое зрение не могло ничего разобрать в абсолютной темноте.
— Сейчас… Мы оставили факелы справа от входа…
Ирландец сделал шаг-другой и растворился во мраке. Послышался шорох, стук огнива. Рассыпались искры. Потом вспыхнуло ровное пламя. Багровый свет озарил сосредоточенное лицо штурмана и уходящий вверх неровный каменный свод.
— Помогите мне, Эпин. Нужно расставить факелы полукругом… Только не уходите вглубь — провалитесь.
Смысл этого предостережения стал понятен, когда темнота рассеялась.
Пещера была очень большая, овальной формы. Две дюжины факелов, укреплённых среди камней на расстоянии десяти шагов друг от друга, занимали половину её периметра и давали довольно огня, чтобы рассмотреть всё чрево горы кроме самой верхушки, куда не достигал свет.
Здесь было сухо и прохладно — не то, что в каньоне. Но поразила меня не разница в температуре и влажности а совсем другое.
Дно этой естественной полости было выровнено и напоминало каменную площадь или двор замка. И всё это пространство чернело дырами колодцев, выдолбленных в шахматном порядке, с одинаковыми промежутками. В своё время я прочёл некий познавательный трактат по горнорудному делу, поэтому сразу понял, что это следы работы старателей.
В месте, где ищут руду, обыкновенно пробивают вертикальные разведочные шурфы. Если канал упирается в жилу, его расширяют, превращая в шахту. Вот почему одни колодцы заметно шире других.
— Их тут шестьдесят четыре, — со вздохом сказал Логан. — Все разной глубины — от 10 до 50 ярдов. Год назад, отстав от своих, я вернулся в пещеру и рассчитывал, что без труда отыщу тайник, но увы. Правда, это спасло мне жизнь…
Летиция подошла к одному из отверстий и заглянула внутрь.
— Вы говорили, что добыча занимала два десятка сундуков. Ни в один из колодцев такой груз не влезет.
— Сразу видно, что вы ничего не смыслите в рудном деле. От шахты в разных направлениях ведут квершлаги, горизонтальные уровни, до встречи с жилой. А потом ещё штреки вдоль месторождения. Так что места внизу достаточно. Однако должны были остаться какие-то следы! Я спускал фонарь на верёвке во все дыры, но ничего не заметил! Ума не приложу, куда чёртов Пратт мог запихнуть клад! Видно, придётся лазить в каждую яму и простукивать стены. Ничего, времени у нас довольно. Дезэссар высадится на берег не раньше, чем полнолуние позволит «Ласточке» войти в лагуну.
Насчёт времени ты, братец, ошибаешься, подумал я, вспомнив, что Чёрная Королева и её головорезы завтра проснутся — и вряд ли в радужном настроении. О том же, вероятно, подумала моя питомица.
— Вы говорили, что рассчитываете на мою сообразительность. Быть может, капитан Пратт делал какие-то намёки? Или оставил ключ? Исследовать шестьдесят четыре колодца, особенно если среди них есть глубокие, это работа не на два дня. Тут и недели не хватит. Да и как мы будем спускаться?
— Вот здесь, рядом с факелами, Пратт оставил подъёмное устройство. — Логан вытащил дубовые козлы с воротом-перекладиной, к которой крепилась рукоять. Показал крепкий канат и прицепленное к нему сиденье. — Эту штуковину изготовил плотник с «Бешеного», на все руки мастер, царство ему небесное. Вообще-то, чтоб справиться с подъёмником, потребны двое: один садится на доску, другой остаётся наверху и крутит рычаг. Не представляю, как Пратт управлялся в одиночку. Наверное, сначала спускал груз, потом себя, а вытягивал обратно одной силой рук. Говорю вам, это был настоящий атлант…
Я закричал: осторожно, осторожно, ловушка! Но девочка и сама сообразила.
— Постойте-ка, — перебила она штурмана. — Вы что же, думаете, что один из нас будет лазить в шахты, а второй оставаться наверху? И как же, позвольте узнать, вы предполагаете распределить роли?
Логан обезоруживающе улыбнулся.
— В том-то и штука. Я же говорил: вы — единственный человек на всём корабле, от которого я не жду удара в спину. Никому другому я свою жизнь не доверил бы. Спускаться буду я. С моей раненой рукой я всё равно не смог бы крутить ворот. Так что в вашей воле взять, да и перерезать канат, чтобы старина Гарри бухнулся вниз и свернул себе шею.
Даже я при всей своей подозрительности успокоился. Летиция же, по-моему, была даже тронута такой доверчивостью.
— А что насчёт подсказки? — спросила она. — Неужто Пратт ни звуком не обмолвился о тайнике? Неужто вы его прикончили, ничего не выведав? В это трудно поверить.
Горькая обида — уж не знаю, истинная или притворная — звучала в голосе штурмана, когда он ответил:
— Хорошего вы мнения обо мне! Вы же знаете, Эпин: я человек с принципами. Никогда не стал бы убивать товарища из-за золота! Тем более, пока не узнал, где оно спрятано… — Кажется, Гарри действительно был оскорблён — сомнением в остроте его ума. — Всё произошло иначе. Мы плыли вдвоём по морю, сбежав от взбунтовавшейся команды. Джереми рассказал мне про свой договор с Чёрной Королевой. А я стал уговаривать его не совершать ужасную глупость. Раз уж так сложилось, отчего бы нам не забрать сокровища Сан-Диего себе? Никто кроме нас двоих не знает, где оно. Всё будет шито-крыто. Я говорил ему очевидные, здравые вещи. Но Пратт был сумасшедшим. «Я не пират, я слуга своего короля!» Схватил меня за горло своими железными ручищами и стал душить. Он убил бы меня, если б я, защищаясь, не всадил ему в бок нож. Это было не нападение, а оборона, клянусь девой Марией! Я не святотатец, я не стал бы разбрасываться подобными клятвами. Тем более, Джереми от этого удара не умер. То есть умер, но не сразу. Когда он разжал свои клешни и повалился на бок, я перевязал его, я поил его водой. Боже, как я умолял Пратта покаяться перед смертью и не уносить с собой в могилу тайну сокровища! Но он ничего мне не сказал… По правде говоря, он меня, скорее всего и не слышал, потому что до самой кончины был без сознания. К вечеру он испустил дух, и я, помолившись, кинул тело за борт…
— Значит, он был без чувств? Молчал?
— Нет, он бредил. Пратт всё время повторял одно и то же, будто болван с заводным механизмом. Я видал такую куклу в Ливорно: она могла сто раз подряд произнести «бонджорно, синьори». Вот и Джереми бубнил, бубнил какую-то ерунду. Я думал, с ума от него сойду.
— Что же он повторял?
— Детскую считалку. Сначала громко, потом тише, под конец шёпотом. Так и помер с дурацким стишком на устах.
— Что за считалка?
— Обычная, в Англии её все дети знают:
Прыг-скок, прыг-скокС каблука на носок,Не на запад, на восток,С оселка на брусок.Прыг-скок, прыг-скокИ башкой в потолок.— Да, я помню её по пансиону, — кивнула Летиция.
— Вы учились в пансионе? Где?
— Неважно. Только там в считалке немного иначе: «Не на запад, на восток, да с бруска на оселок». Ведь когда точат нож, сначала пользуются бруском, а уж потом доводят лезвие на оселке. Вы перепутали.
Гарри возразил:
— Вы думаете, я не знаю, как точат клинки? Но Джереми повторял именно так: «С оселка на брусок». Его голос намертво засел у меня в памяти… Ну что, приступим? Время-то идёт. Предлагаю сосредоточиться не на шурфах, а на шахтах. Их тут всего одиннадцать. Пратту было бы удобнее поворачиваться в колодцах, которые пошире.
Они стали устанавливать подъёмник над шахтой, что была ближе всего ко входу. Я же размышлял про стишок.
С чего бы старому морскому волку в свой последний час твердить детскую считалку? Может быть, перед смертью непостижимые видения гаснущего сознания унесли его назад в детство? Однако я неплохо знаю людей этого склада. Их душа от грубой, жестокой жизни так черствеет, что не сохраняет в себе никаких чувствительных воспоминаний. Если в померкшем мозгу Невезучего Корсара и метались какие-нибудь картины, они могли быть связаны только с одним: с колоссальным сокровищем, которое Фортуна подбросила ему — и тут же отобрала.