Безвозвратность

Я поторопилась войти в кабину машиниста. Стоило мне закрыть за своей спиной дверь, как Уилфред сразу же обернулся и посмотрел на меня через плечо.
– Хильда, я рад тебя видеть… Но разве сейчас ты не должна быть пристегнутой?
– Верно, – я села на посадочное место рядом с единственным машинистом – вторых машинистов и их помощников уже больше пяти лет как нет, из-за введения в эксплуатацию новой электронной системы, страхующей главного машиниста на всех уровнях. – Послушай, тут такое дело… Одна пассажирка среднего класса утверждает, будто при отправке поезда стала свидетельницей массового самоубийства: будто бы люди спрыгнули с пятнадцатого перрона на рельсы…
– Может, она пьяна?
– Нет, конечно нет, я бы заметила и не пришла бы в таком случае…
– Может, очередной городской перформанс.
– Ну, знаешь, как-то подобное чересчур для перформанса…
– Ладно, понял, сейчас свяжусь со станцией. – Он начал вызывать станцию по портативной рации, сразу же пошли гудки. Пока никто не отвечал, он решил продолжать разговор: – Какая сегодня заполненность?
– Пять из восьми мест в бизнес-классе и восемь из двадцати мест в среднем классе.
– Тринадцать занятых мест из двадцати восьми. Что ж, бывало и больше, хотя позавчера мы вообще ехали почти впустую – всего шесть пассажиров.
– Зато всех их мы смогли бонусом разместить в бизнес-классе, – улыбнулась я, на что Уилфред ответил мгновенной улыбкой. – И всего пассажиров не тринадцать: ты не учёл себя и меня, плюс парочку питомцев, и к тому же, одна из пассажирок беременна.
– Что ж, в таком случае можно сказать, что пассажиров пятнадцать и…
– Можно считать, что шестнадцать, – заулыбалась я.
– Как скажешь, – машинист вдруг посмотрел на меня мягким взглядом, который присущ его мягкому темпераменту, но в этот раз он как-то так улыбнулся, что я отчего-то смутилась.
Гудки, вызывающие железнодорожную станцию, продолжали шипеть в рации.
– Послушай… – мой давний знакомый резко начал и вдруг запнулся.
От неожиданности я вся встрепенулась и сразу же решила прийти ему на помощь:
– Да, Уилфред?
Я обратилась к нему по имени. Обычно мы обращаемся друг к другу исключительно по фамилиям – Рэйнольдс и Мур, – но я видела, каким взглядом этот мужчина, старший меня всего на год, иногда посматривал на меня. Я никогда не задумывалась об этом, конечно нет, ведь до сегодняшнего дня я была замужем! Но вот это мой последний рейс, и он не знает об этом, хотя проработал со мной бок о бок целый год, с самого момента открытия станции надземной железной дороги в Лиссабоне – мы с ним стали одними из немногих, сумевших пройти аттестацию для работы на надземном рейсе супер-класса. Через несколько часов мы прибудем в Прагу, но вместо того, чтобы привычно занять свой заранее забронированный компанией номер в четырехзвездочном отеле, я отправлюсь в Вену, и мы больше никогда не увидимся…
– Я тут подумал… Может быть, ты будешь не против выпить со мной чашечку кофе? Я знаю отличный ресторан в Праге, в котором подают чудесный ужин… Не подумай, я знаю, что ты замужем. Просто… – снова запнулся.
И я опять решила прийти на помощь:
– Что “просто”, Мур?
– Просто я услышал от Хелены о том, что ты, ну, знаешь… Ты, вроде бы, разводишься со своим мужем. Вот я и подумал, почему бы не пригласить тебя на чашечку кофе… Прости, моё предложение, должно быть, может показаться тебе крайне бестактным… Оно таким и является, – всегда отличавшийся мнительностью Мур окончательно растерялся и смутился. Смущение его было настолько велико, что внезапно перебросилось и на меня:
– Почему бы и не выпить чашечку кофе с коллегой? – вдруг улыбнулась я, почти ощутив, как к моим щекам приливает румянец.
Уилфред резко посмотрел на меня своими добрыми, чёрными глазами:
– Правда хочешь поужинать со мной или ответила так из сочувствия?
– Ну знаешь… Такие вопросы не очень прилично спрашивать у женщины перед первым свиданием, – сказав так, я окончательно порозовела, зато мой собеседник мгновенно просиял: я обозначила его приглашение официальным свиданием, да ещё и согласилась принять это приглашение! Неужели я могу быть такой смелой?! Неужели кто-то действительно может хотеть пригласить меня на свидание, да ещё при этом и смущается, и опасается моего отказа?! В груди вдруг возникло странное чувство, какого я не испытывала, кажется, целую жизнь…
 
Не знаю, сколько ещё я бы не обращала своего внимания на шипение в рации и не отрывала своих глаз от смущенного профиля Мура, своеобразную красоту которого я до сих пор почему-то совсем не замечала, если бы этот сладостный момент не прервал ужасный бой – кто-то с устрашающей силой колотил в дверь и требовал немедленно открыть её!
 
ГЛАВА 3
  
ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
 
РЕБЕЛ ГОНСАЛЕС – 29 ЛЕТ
 
– Береги себя. Поезжай домой и выспись, – с этими словами я прервала продолжительное объятье с отцом, который пришел провожать меня, несмотря на то, что мой рейс отправляется в полночь, а утром ему вставать в семь часов.
– Ты тоже подремай, ведь после ночной смены отдохнула всего ничего, – замечает мой старик.
– Я обязательно посплю в пути, – улыбнувшись и потерев его по плечу, пообещала я, не подозревая о том, что сейчас даю своему самому дорогому человеку обещание, которое не сдержу.
Внешне я совсем не похожа на отца. Он низкий и крупный, а я высокая и поджарая, у него широкий нос, а мой нос совсем тонкий. Даже цвет моей кожи немногим светлее, чем у него: мой отец доминиканец, а мать пуэрториканка с ямайскими и индийскими корнями. Внешними данными я больше пошла в мать – средняя красота, зато исключительная стройность, – а внутреннее составляющее во многом скопировала у отца, хотя, конечно, он намного добрее меня.
Всю свою жизнь мой отец проработал водителем кареты скорой помощи. Может быть, по причине желания быть ближе к отцу, чтобы присматривать за ним, я в итоге и выбрала профессию хирурга. Когда я стала дипломированным специалистом и поступила на работу в клинику, он так сильно гордился мной, что даже расплакался, рассказывая о моих успехах моей крёстной матери. Чтобы дать мне это образование, он многим пожертвовал и очень много работал. И несмотря на то, что он был отцом-одиночкой, он сумел дать мне не только лучшее образование, но и достойное воспитание. Боюсь, он даже не подозревает, что я горжусь им намного больше, чем он может гордиться мной.
Мать бросила нас, когда мне было девять лет. Она взяла мою двухлетнюю сестру и сбежала с ней посреди ночи, в Парагвай, где и затерялась на долгие годы. Мы думали, что они навсегда исчезли из нашей жизни, но вдруг, совершенно неожиданно, спустя двадцать лет абсолютной тишины, мать с сестрой заявились на порог отцовской квартиры… Сначала была радость – гораздо позже пришло осознание: мы оказались совершенно разными и совершенно чужими друг другу людьми. Уже спустя неделю после внезапной встречи мать и сестра обокрали квартиру отца, и вновь испарились, на сей раз не оставив даже записки. Это произошло месяц назад, а отец до сих пор не отошел от удара в спину – он не верил в то, что восстановление отношений с матерью его детей возможно, да и не хотел подобного, но он искренне радовался нахождению моей сестры, истинное лицо которой я смогла рассмотреть слишком поздно, отчего и не сумела предотвратить урона для отца… После пережитой драмы мой старик вдруг резко осунулся: его плечи теперь всегда опущены, а в его глубоких глазах читается тягостная печаль.
– Через неделю ты приедешь ко мне в Прагу, – улыбнулась я, повторно пожав родительское плечо. – Мы будем жить в пригороде, в чудесном домике.
– Тебе точно втрое увеличили заработную плату?
– Ты ведь знаешь, что я никогда тебе не вру. В Праге хирургов ценят больше, чем в Лиссабоне. И к тому же, на днях ты продашь квартиру, так что о деньгах переживать не стоит.
– И всё же, Чехия – совсем чужая страна.