Квиллифер

Я дал крону мальчику.
– Отдай маме, – сказал я и добавил полпенни. – А это тебе.
Мальчишка взглянул на серебряные монеты у себя на ладони.
– Сутенер, – сказал он мне и снова вытер нос.
Меня уже обозвали с утра вором, которым я не был, а теперь вдобавок какой-то мальчишка объявил сутенером. Я решил, что на сегодня с меня довольно оскорблений.
– Это для твоей матери, – сказал я, заканчивая разговор, и решительно зашагал к дубовым воротам высотой в двенадцать футов.
Я легко перелез через них и соскочил вниз.
Через две минуты я уже преспокойно шагал по Королевской улице.
Я шел и восторгался родным городом Этельбайтом, великолепной драгоценностью в устье реки Остры. Дома стояли в определенном порядке, и их верхние этажи нависали над улицами. Фронтоны чаще всего имели вид ступенчатых щипцов или тянулись вверх изящными кривыми пьедиментами, деревянными башенками или колокольнями. Овальные чердачные окна в виде бычьего глаза или с узкими витражными стеклами блистали в лучах восходившего солнца. На полукруглых деревянных балках, богато украшенных резьбой, можно было разглядеть жонглеров, акробатов, богов и причудливых животных или торжественные и респектабельные лица бюргеров-домовладельцев.
Город построили на мягкой почве дельты, и почти все дома либо клонились вбок, либо опирались друг на друга или вставали на дыбы, точно медведь перед атакой на врага. Моряки шли по тротуарам, словно их несло течение, они широко расставляли ноги, шагая по тротуарам, словно все еще находились на раскачивавшейся палубе корабля. Точильщики ножей, торговцы моллюсками и устрицами, старьевщики, продавцы пирогов и каштанов расхаживали по улицам, толкая свои тележки, каждый громко выкрикивал ту или иную зазывную фразу, рекламируя свой товар. Монахи в одеждах из грубой шерсти, служители культа Паломника, обутые в веревочные сандалии, неспешно и с достоинством, в привычном молчании прогуливались по улицам.
Слуги торопились исполнить самые разные поручения, богатые спешили кто куда в каретах и носилках, дети бежали в школу, подмастерья искали место, где можно выпить кружечку эля. Повсюду свободно бродили собаки и свиньи, питавшиеся отбросами, кошки восседали на высоких карнизах, с презрительным видом наблюдая за всеми. Пьяные мужчины пели, пьяные женщины перекрикивались друг с другом, дети вертелись под ногами. Куда-то торопились возчики, которые гнали свои фургоны, ломившиеся от товаров и проплывавшие мимо, подобно галеонам, в людском потоке.
Длинные ноги легко несли меня сквозь толпу. Я наслаждался знакомыми видами родного города, не забывая при этом от души радоваться тому, как удачно и благополучно сумел сбежать от погони. Черная бархатная шапочка ученика не покидала моей головы в течение всех ночных приключений. Снятая с веревки туника была в бледную бело-зеленую полоску и сейчас плотно облегала мои широкие плечи; стеганый камзол уже утратил прежний, когда-то темно-бордовый цвет. Я уже начал думать, что слишком щедро расплатился за новую одежду.
Я остановился возле магазинчика Крука, книгопечатника и книготорговца, но дверь оказалась закрытой. Вдохновленный стихотворными сборниками, которые ему поставляли из столицы, бизнесмен Крук придерживался поэтического распорядка дня.
Пожалуй, зайду к нему сегодня позднее, решил я.
– Эй, Квиллифер!
Повернувшись на голос, я увидел, что мое внимание пытается привлечь зеленщица миссис Вейн. Я увернулся от тележки продавца устриц и перешел улицу, чтобы с ней поговорить.
Миссис Вейн была крупной женщиной в накрахмаленном белом фартуке и квадратной шляпе, прикрывавшей уши, и такими же ярко-красными щеками, как яблоки, грудой сваленные у ее ног. Я сразу обратил внимание на другой сорт яблок, бело-зеленых, заботливо уложенных на солому, и почувствовал, как у меня потекли слюнки.
– Пиармины!
Зеленщица улыбнулась, показав кривые зубы:
– Да, по реке доставили первые пиармины. И ты прекрасно знаешь, что твоя мать просто обожает эти яблоки.
– Вы можете прислать нам домой две корзины? – спросил я.
 
Миссис Вейн кивнула.
– Я уже отложила их для вас, – заверила она меня.
Я наклонился над бочонком с кресс-салатом и чмокнул миссис Вейн в красную щеку. Она отстранилась, притворившись потрясенной.
– Какое ты нахальное существо! – воскликнула она. – Однако я, так и быть, разрешаю тебе взять эту грушу-форель.
Я принял из рук зеленщицы пятнистую грушу и, откусив большой кусок, принялся с аппетитом жевать, вытирая губы от сока потускневшим рукавом камзола.
– Пожалуй, вам стоит прислать нам корзинку груш. – Я откусил от форели еще кусочек, а другая моя рука незаметно достала яблоко-пиармин из его уютного соломенного домика.
Миссис Вейн заметила мое движение и укоризненно поджала губы. Я скорчил гримасу угодливого ребенка, и зеленщице осталось только пожать плечами.
– Через два-три дня появятся сливы, – намекнула она.
– В таком случае я зайду к вам снова через два-три дня. – И я снова ее поцеловал, а она вытерла грушевый сок со своей щеки.
– Ты одет не самым подходящим образом для конторы Дакета, – заметила она.
– Сегодня я буду морским волком. Я отправляюсь в путешествие по воде.
Миссис Вейн приподняла бровь.
– А твой хозяин знает? – спросила она.
– Я должен предпринять это путешествие именно по поручению хозяина, – ответил я. – А потому не могу больше задерживаться. – Я поднял украденное из корзины яблочко, внимательно его осмотрел и откусил кусочек бело-зеленого плода. Продолжая с наслаждением хрустеть пиармином, я добавил: – Пожалуй, будет лучше, если вы пошлете моей маме целых три корзинки.
– Они простоят всю зиму, – с довольным видом сказала зеленщица. – Если их хранить в прохладном помещении.
Я оглянулся через плечо и увидел двух мужчин могучего телосложения, которые проталкивались сквозь толпу. Мне показалось или они на самом деле были одеты в ливрею Грейсонов?
Пришло время уходить. Я помахал зеленщице рукой, лягнул свинью, которая обнюхивала свеклу, и продолжил свой путь по улице, поочередно откусывая то от груши, то от яблока.
Королевская улица привела меня на площадь Скаркрофт с фонтаном, окруженным мраморными статуями аллегорий и симпатичными кирпичными творениями архитекторов Этельбайта, блестевшими в лучах яркого утреннего солнышка.
Этельбайт, построенный в болотистой дельте, был богат огромными залежами глины, к тому же ее каждую весну приносила разливавшаяся река, и городские ремесленники и торговцы охотно использовали этот природный ресурс. Город производил кирпичи, миллионы каждый год: обычные красные для простых зданий, а также нежно-золотого цвета, синие или пурпурные, черные и коричневые.
Некоторые отличались особенно яркими оттенками – розовыми, желтыми и даже зелеными.
Площадь Скаркрофт представляла собой настоящую феерию шедевров каменщиков, ведь все здесь было сделано из кирпича, являвшегося главной продукцией города. Городская ратуша, увитая плющом, дворцы купеческих гильдий, великолепные особняки бюргеров и местных лордов, Храм, Двор птицы Ворсянки, Новый замок, Большой монастырь Семи миров паломника… Все они сверкали и переливались в лучах утреннего солнца, красные и золотые, черные и синие, розовые и зеленые, покрытые глазурью ярких оттенков. Разноцветные кирпичи выкладывали узорами, которые поднимались спиралями, чтобы поддержать верхние этажи, или вздымались вверх, удерживая на высоте дымовые трубы. Сама площадь была вымощена кирпичом в шахматном порядке, спиралями или с изображением мифических существ – мозаику выкладывали в огромном масштабе, на основе целых кирпичей, а не маленьких кубиков.
Мы также производили стекло, и благодаря искусству стекольщиков город напоминал драгоценный камень: свинцовое стекло, цветные витражи, рассказывавшие историю города, кабошоны, огранка из самоцветов, опаловое стекло с нанесенной на него гравировкой или покрытое эмалью. В результате вся площадь мерцала и переливалась под лучами солнца тысячами ослепительных граней.