Чистилище. Охотник

– Слева заходи! – заорал Иван, видя, что его товарищи рассыпались в стороны. Это была обычная тактика – разбежаться, чтобы не мешать друг другу и не дать мутанту возможности уничтожить весь скучившийся отряд в считаные секунды.
Сева Лодочник на миг замер, выбирая первую жертву. Иван, воспользовавшись этой короткой заминкой, сдернул с пояса болас, сделанный из прочных кожаных ремней и трех камней, крутанул его над головой и швырнул в ноги мутанту. Великан в эту секунду прыгнул за бегущей к костру девушкой, но ремни, обвившие ноги, бросили его на землю. Он с размаху ударился головой о торчащий из земли камень, но тут же вскочил и принялся сдирать путы, яростно рыча, скаля острые зубы и дергая головой из стороны в сторону, – он выбирал новую жертву.
– Слева! Слева заходи! – кричал Иван, понимая, что надо защитить, заслонить собой разбегающуюся толпу, в которой были дети и юные женщины – главная ценность общины. – Не давайте ему подняться!
Два охотника уже растягивали сеть. Кузнец Рамиль осторожно заходил сбоку, держа перед собой хитрую пятиметровую рогатину со специальным захватом. Братья Шуховы готовили арканы. А Вова Самарский целился в мутанта из своего автомата, но не стрелял, ждал. Патроны были великой ценностью. Огнестрельное оружие можно было применять только в случае крайней необходимости, и за каждый выстрел, даже сделанный на охоте, приходилось отчитываться перед Советом.
Иван быстро глянул на корчащегося Гришу Карпенко. В его широко открытом рту клокотала кровавая пена. Еще несколько секунд, может быть, минута – и охотникам придется иметь дело не с одним мутантом, а с двумя.
Вот бы Сева прямо сейчас накинулся бы на Гришу, да и сожрал бы его!
Но мутант словно понял, что у него вот-вот народится сородич. Сорвав ремни боласа, он прыгнул к бьющемуся в конвульсиях человеку и, кажется, приготовился его защищать.
Широкая петля аркана упала мутанту на плечи. Веревка тут же натянулась. Сева Лодочник резво повернулся, кинулся к братьям Шуховым, но они плеснули в мутанта горящей жидкостью, состоящей в основном из жира, смолы и скипидара, и отскочили.
Охваченный огнем мутант словно обезумел. Он бросался из стороны в сторону, пытаясь схватить разбегающихся охотников. Его обожженные глаза побелели, он почти ничего не видел, но одолеть его все равно не получалось: аркан лопнул, рогатина с захватом сломалась, сеть порвалась, сбилась в ком. Охотники, уворачиваясь от лап неистово ревущего великана, всё еще пытались его изловить: обряд должен был состояться; Кодекс предписывал, что первая жертва должна быть привязана к столбу в центре площади и убита тем охотником, на которого укажет Совет.
Пытаясь изловить мутанта или хотя бы не дать ему убежать с площади, охотники на несколько секунд забыли о Грише Карпенко, оставили его без присмотра.
Он поднялся с земли за спиной Ивана Рыбникова. Пока он стоял, его еще можно было принять за человека – наверное, поэтому никто не окрикнул охотников, не предупредил их об опасности. Но когда Гриша Карпенко пошевелился – стало понятно, что это уже не человек.
Он странным образом повернул голову – словно шею себе свернул – и с места прыгнул на Ивана в тот самый момент, когда тот пытался тесаком прорубить череп Севы Лодочника.
Иван, получив страшный удар в спину, отлетел на пять метров, ударился головой о тотемный столб и потерял сознание. Новообращенный мутант прыгнул к нему, жадно вцепился зубами в то, что показалось ему самым вкусным, и, дернув головой, вырвал себе первый кусок пищи, утоляя звериный голод…
 
6
 
Чайки кричали и кричали, будто чуяли скорый побег пленника и пытались предупредить охранников. Нолей посматривал на птиц, мечтал о мести – эх, запустить бы со всей дури в этот живой котел трехглавый болас, чтобы перья и пух во все стороны полетели…
Веревка лопнула, когда он в очередной раз попытался развести связанные за спиной руки.
– Будет тебе обед, – громко сказал бородатый охранник, выходя из деревянной палубной надстройки, которую все здесь называли кают-компанией. Подобных построек на палубе была целая деревня – некоторые использовались под жилье, в других располагались склады и подсобные помещения.
 
Нолей замер. Веревка уже сползала с запястий – ему приходилось придерживать её двумя пальцами. Он боялся, что охранник заметит это. И тогда про обед придется забыть. Тогда опять начнутся издевательства и побои. Убить его не убьют – он им еще нужен. Но уж лучше бы убили…
– Спасибо, – сказал Нолей.
Охранник встал у него за спиной, замолчал. Пленник не решался повернуть голову. Ему чудилось, что его освобождение замечено, и он представлял, что соглядатай сейчас с издевкой следит за ним, ждет каких-то действий и готовит первый удар. Это было похоже на изощренную пытку.
– Что на обед? – не выдержал Нолей. Он повернул голову. Охранник безмятежно смотрел куда-то в сторону. Что он там видел в море? Кита? Тюленя? Или наблюдал за дракой чаек и поморников?
– Каша и тюря. Как обычно.
Веревка упала на палубу, точно под ноги охраннику – Нолей не смог удержать её онемевшими пальцами. Он заерзал. Сколько времени у него оставалось, прежде чем охрана заметит его освобождение, – секунда? пять? десять? Может, надо прямо сейчас признаться, что у него развязаны руки? Сказать, что веревка лопнула сама! Тогда, может, поверят. Может, не станут бить.
– Попить бы, – пробормотал Нолей. В горле действительно пересохло. И не столько от жажды, сколько от страха.
– Ладно, пей.
Бородач встал сбоку, достал из кармана бутылку, свинтил крышку.
Удивительно, что он еще не заметил валяющуюся веревку. Наверное, птицы его отвлекали.
Нолей присосался к горлышку полиэтиленовой бутылки.
На поясе рыжего охранника висел убранный в ножны кортик. Даже руку протягивать не нужно – просто подними её – и достанешь.
– Не жадничай, – сказал бородач.
Нолей кивнул. Вода потекла у него по подбородку. Он набрал её полный рот – впрок.
– А это у тебя тут что? – пробормотал охранник, заглядывая под стул, к которому был привязан пленник. Бородач еще не понял, что это разорванная веревка – не успел этого понять, так как Нолей выплюнул воду ему в лицо и поднял руку, ухватив близкий кортик.
– Ты! – взревел взбешенный охранник и подался назад; узкий клинок словно сам выскользнул из ножен, оказавшись в руке пленника.
Нолей довольно неуклюже ткнул кортиком куда-то перед собой, попал во что-то мягкое и, сделав неимоверное усилие, тут же поднялся на связанные ноги и повалился вперед, цепляясь за хрипящего бородача. Они упали вместе – Нолей навалился сверху, продолжая тыкать клинком дергающееся тело, а другой рукой затыкая широко открытый рот врага. Охранник кусал его пальцы, Нолей совал их всё глубже, пока бородач не затих.
В кают-компании раздался взрыв хохота. Там, похоже, шла пирушка. Может, у кого-то был день рождения. Или моряки отмечали какой-то свой, оставшийся от былых времен праздник. Потому, видимо, и согласились покормить пленника. Возможно, прямо сейчас кто-то из них направляется к двери, держа в руках миску с горячей тюрей.
Нолей торопливо принялся развязывать узлы на ногах. Веревка не поддавалась, она разбухла от морских брызг. Перепилить её кортиком тоже не получалось – он был тупой, им можно было только колоть, словно штыком.
Нолей всё же распустил острием один из узлов. Дальше дело пошло быстрей – и через десять секунд он уже стоял на ногах. Они плохо его слушались, подгибались. Пульсирующая боль не позволяла нормально идти. Нолей перекатился к борту, уцепился за него, опять поднялся, всё поглядывая назад на палубные надстройки, надеясь, что его не замечают из корабельной рубки.
Судно шло вдоль береговой линии. До берега было километра два. Может быть, три.
Двигался корабль практически бесшумно. Однако Нолея это не удивляло. Он не знал, как должны работать судовые дизели – никогда в своей жизни он не видел подобных машин, только в школе что-то ему рассказывали, но он редко ходил в школу.