Созвездие Стрельца
– Думаю, не совсем. Но знаний вам не хватило.
– Мы их всех не обязаны знать! – еще более сердитым тоном повторила Вера.
– Скандал случился только из-за Салова и Наумова?
– Еще из-за Баниониса, – подала голос Леся.
– Банионис тоже был вчера на премьере? – усмехнулась Тамара. – Там прямо, я смотрю, реинкарнация происходила.
– Я же не знала! – Леся вытерла слезы. – К нему все подходили, здоровались, я подумала, он звезда. Спросила, кто это, мне сказали, Донатас Банионис. Я написала и сразу переслала.
– Могли бы в редакции поправить, если такие умные! – сердито сказала Вера.
– Да? – Тамара пожала плечами. – Считаешь, вот этой Лесе можно не знать, что Баниониса нет в живых, а точно такой же Лесе в редакции – нельзя? А та Леся считает, что ей тоже можно.
Тамара допила кофе и встала из-за стола.
Она ожидала лифта, безостановочно путешествующего по этажам, и сердилась на себя страшно. Зачем вступила в бессмысленный разговор? Что хотела доказать этим неколебимым девочкам? Поставить их на место? Они на своем месте, других на этом месте быть не может. Достаточно открыть газету, в которой они все работают, чтобы понять, почему. И даже необязательно открывать – по первой полосе все ясно. И что она может изменить?..
– Что вы про Леську вообще знаете?!
Тамара обернулась. Вера смотрела испепеляющим взглядом. Щеки у нее пылали.
– Ничего не знаете и знать не хотите! – воскликнула она.
– А почему я должна хотеть про нее знать? – пожала плечами Тамара. – Она делает репортаж о премьере фильма и не считает нужным проверить, может ли там присутствовать Банионис. Даже в Гугл не дает себе труд заглянуть, прежде чем отправлять материал. Она не интересуется, как фамилии режиссеров, которые сняли фильм «Бег». А я должна ею интересоваться?
– Вы так собой гордитесь! А на самом деле никакой вашей заслуги нет! Вы все готовенькое от родителей получили. Школу престижную, универ дорогой – на тебе, деточка, разжеванное, открывай только ротик!
Тамара хотела сказать, что, когда она училась, университеты были бесплатные. Но не стала этого говорить. Дорогие или бесплатные, в данном случае неважно – родители занимались ее образованием, Вера права. И «Таинственный остров», который мама подкладывала на тумбочку у ее кровати, когда ей было восемь лет, и то, как папа сказал, что «Три мушкетера» могут сначала показаться скучными, но потом не оторвешься, надо только научиться читать такие книги, – все это значило немало, спорить не о чем.
– И связей у вас миллион, и муж богатый, и вообще!.. – Верин голос срывался на крик. – А нам что делать?! Что Леське делать, если она из Волгограда, и у ее отца обыкновенный шиномонтаж?
– Если вам нужен мой совет: Леське не надо писать о том, чего она не знает. – Тамара видела, как серые, чуть навыкате Верины глаза белеют от ненависти. Она видела такое впервые, и ей стало не по себе от этого зрелища. – Вам никто никогда этого не говорил? Странно.
– Да кто ее спрашивает, что она знает, чего не знает?! Послали – иди пиши! Она, может, тоже по Франциям хотела бы ездить! Только всё такое вы захватили! А ей, между прочим, тоже хочется в жизни закрепиться.
Так тесно, так неразрывно соединялись в этих словах справедливость и глупость, так прочно скреплялись они завистью, что Тамара почти растерялась. Но только почти – растеряться она все-таки не успела.
– Леська тоже денег хочет, не вы одна такая умная! И как ей прикажете зарабатывать, если ее всему этому вашему… – Вера покрутила рукой у себя над головой. – Если этому всему ее не учили?
Тамарина растерянность тут же улетучилась. Растворилась в белой ненависти Вериных глаз.
– Есть много способов честного заработка, – глядя в эти невиданные ею глаза, сказала она. – Можно научиться делать маникюр. Можно – прически. Можно шить. Печь пирожные. Совершенно не обязательно быть журналистом человеку, который этого не умеет и учиться не собирается.
Вера замолчала. Тамара подумала даже, что та согласилась с ее словами, и удивилась, что это произошло – она не ожидала согласия.
– Мы вас все равно пережмем, – словно гвозди вбивая, проговорила Вера. – Время теперь наше. Таких, как мы. И ничего вы нам не сделаете. Что ее на планерке унижали, Леська потерпит. А все равно тут все наше будет.
Лифт наконец добрался до этажа. Не глядя больше на Веру, Тамара вошла в открывшиеся двери.
Ничего особенного нет в этих девочках. Такие были всегда.
Она говорила себе это и понимала, что сама себя обманывает. Разные бывали, многих она перевидала за тридцать лет, но таких не было. То есть были, конечно, в том смысле, что нет ничего нового под луной. Но очень уж давно здесь такие были, она их не застала. Лет этак сто назад. Пришли и страну перевернули с ног на голову. Да, не только они пришли тогда, много было талантливых, ярких, новых. Но верх взяли именно эти, с белыми глазами, с готовностью всех пережать и закрепиться любой ценой.
И вот – снова они.
«Хватит об этом думать! – Тамара, кажется, произнесла это вслух; таксист удивленно скосил на нее глаза. – Ты этого не изменишь. У тебя есть своя ниша, и всегда она у тебя будет, что бы все эти бойкие девочки о себе ни мнили. Всегда нужны будут те, кто умеет – лечить, строить, писать. В любые времена».
Ей неприятна была банальность этих слов, и сама она была себе поэтому неприятна.
Дома был не только Олег, но и Марина.
– Брюки твои принесла, – сказала она, увидев, что мама не ожидала ее появления. – Те, кюлоты. Вдруг ты их захочешь с собой взять.
– Что они, единственные у меня? – Тамара пожала плечами. – Но что зашла, хорошо. Пообедаешь.
Маринка выглядела похудевшей и какой-то понурой. Неужели не забыла еще своего майора? И вот как это выяснить, если на все расспросы она отмалчивается?
Олег просматривал что-то на планшете, сидя на диване в гостиной. Проходя в кухню, Тамара увидела у него на экране таблицы – биржевые сводки или котировки какие-то, может.
Вряд ли ее испорченное наглыми девчонками настроение передалось мужу и дочери, скорее, они заняты собственными неурядицами. Как идут его дела, Олег в подробностях никогда не рассказывал, да если бы и рассказывал – что она понимает в работе его заводов? И очень ли хочет в этом разбираться? Не больше, чем он хотел бы разбираться в дебютных спектаклях европейских режиссеров. Их с мужем житейские обстоятельства пересекаются мало. Хорошо или плохо, но это равновесие, его могло не быть, однако оно установилось, и это приемлемо для обоих.
Марина спешила, потому что договорилась идти с подружкой на «Стрелку».
– А что там будет? – спросила Тамара.
– Не знаю, – ответила та. – Ленка сказала, какой-то лондонский диджей. В баре на крыше посидим, пока осень золотая.
В баре на крыше института «Стрелка» Тамара и сама любила бывать. Красивее, чем открывался оттуда, не было для нее в городе вида.
Она вспомнила, как оказалась на этой крыше впервые, и не вид даже вспомнила, а то, как пронзительно поняла тогда, что любит Москву. До того дня она просто знала, что живет в Москве всю свою жизнь и ей здесь хорошо, и всегда это было так естественно, что даже знанием не называлось, и тем более не называлось любовью. А в тот день она смотрела на простор внизу, на Москва-реку, на храм Христа Спасителя, довольно бестолковый, похожий на чернильницу с крышкой-колпачком, и понимала, что любит все это, потому что любит жизнь. Да, любит все это вместе со своей единственной жизнью, и не только со своей, но с огромной всеобщей жизнью, частью которой она себя ощущает.
– Вы с Леной одни идете? – спросила Тамара.
– Компанией, – ответила Марина.
И понимай как знаешь.
– Во сколько у тебя самолет? – Олег заглянул в кухню. – Водитель спрашивает, когда за тобой приехать.
– В половине седьмого из Шереметьева, – ответила Тамара.
– А куда ты летишь? – спросил муж.
Всегда он был такой. Подробности того, куда она едет, о чем пишет и что ее волнует, никогда не интересовали его. Это ее не обижало – ей были важны другие его достоинства. А потом и они стали безразличны.