Свои

Позавтракал бутербродами с немецкой колбасой и чаем «Липтон». Надел новую шелковую рубашку, ботинки «Саламандра», тогда я считал, что «Саламандра» — лучшая обувная фирма в мире, может быть потому, что тогда других фирм, кроме советского «Скорохода», я еще не знал. Легкая куртка не сковывала движений, и я тогда тоже впервые осознал, почему зарубежные мужчины так элегантно непринужденны. Они носили удобную, подобранную по своим стандартным или нестандартным телам одежду, а мы покупали что было, подкорачивали, подшивали, сужали.
  
УРОКИ МАСТЕРОВ
 
Я хорошо усвоил уроки Афанасия, который всегда привозил из-за границы подарки секретаршам, референтам, своим ассистентам. Секретарша кафедры получила красивую коробку шоколадных конфет и почти мгновенно переменила ко мне отношение, благожелательно сообщив, что Классик будет во второй половине дня, это меня устраивало на данный момент. Я зашел к Альбине, заведующей аспирантурой. Ее историю мне рассказал Афанасий. Я еще долго пользовался информацией Афанасия, как теперь мои ученики используют мою информацию.
Альбина была любовницей ректора института. Когда-то они вместе работали в нашем посольстве в Вашингтоне, кем она служила в посольстве, никто не знал, даже Афанасий. У нашего ректора, тогда атташе по культуре, и Альбины возник роман. Его предупредили, он не послушался, и его отправили на родину и назначили заместителем председателя Госкино по международным связям. Когда вернулась Альбина, он взял ее к себе референтом.
По-видимому, его снова предупредили, но он снова не послушался. Назначение ректором института было понижением. В учебное заведение переводили перед пенсией, а он, тогда сорокалетний, еще полный сил, мог сделать карьеру или в МИДе, или в разведке. То, что Альбина перешла в институт вместе с ним, уже посчитали чуть ли не вызовом системе. Конечно, он мог развестись, но его жена, дочь одного из заместителей председателя КГБ, давно болела, регулярно лежала в психиатрических клиниках, и, как считал Афанасий, развод мог ее превратить в обычную сумасшедшую.
Роман ректора и Альбины у студентов вызывал восхищение, у преподавателей — понимание, до тех пор пока в издательском отделе института не появилась чем-то похожая на Альбину блондинка, только на двадцать лет моложе. Это произошло совсем недавно. Иногда Альбина неделями не приходила в институт, говорили, что начала пить.
Я вошел в ее кабинет. На столе перед Альбиной лежала газета «Правда» с рецензией. Я сразу увидел, что абзац с моей фамилией обведен красным фломастером.
— Сколько экземпляров газеты купил? — спросила Альбина.
— Три.
— Актеры, о которых пишут в газете, скупают чуть ли не весь тираж. Поздравляю. Успех на тебя подействовал благотворно.
— В чем это выразилось?
— Во взгляде. Женщины всегда чувствуют победителя.
— Спасибо. — И я протянул завернутый в подарочную бумагу и перетянутый бумажной розовой лентой сверток: — Привет из Германии.
Альбина развернула бумагу. Фарфоровая коробка с притертой пробкой, заполненная дорогим английским чаем, и сегодня, когда есть почти все, что мне хочется или нравится, меня бы обрадовала. Альбина улыбнулась, любуясь белым фарфором, расписанным яркими цветочками, открыла крышку, втянула запах чая и сказала:
— С бергамотом. Мой любимый сорт. ТТ сказал, что я люблю с бергамотом?
— Да, — признался я.
— Вы обо мне говорили?
— Вы ему очень нравитесь. И мне тоже, — добавил я.
— Я тебе в матери гожусь.
— Когда вы идете по коридору, как-нибудь оглянитесь — вы увидите, какими взглядами вас провожают студенты.
— Какими?
— Совсем не сыновними.
Альбина надела очки и, может быть, впервые за годы моей аспирантуры внимательно на меня посмотрела и опустила глаза. Тогда ей было только слегка за сорок, как я теперь понимаю, это лучший женский возраст.
— Классик просил меня подготовить приказ о твоем отчислении из аспирантуры, — сказала Альбина.
— Я готов. За этим и пришел.
— Напиши заявление, чтобы тебе продлили срок сдачи диссертации на месяц. Я попрошу у ректора.
 
Она взглянула на меня, пытаясь, вероятно, определить, насколько я знаю о ее изменившихся отношениях с ректором.
— Я не успею.
Альбина задумалась.
— У тебя есть деньги? — вдруг спросила она.
— Сколько? — спросил я, не очень понимая такого поворота в разговоре.
— Рублей триста.
— Есть.
— На киноведческом есть некто Венечка Швырев. Он пишет за других дипломы и диссертации. Заплати ему и забудь.
По-видимому, я долго молчал, и она предложила:
— Если нет денег, я одолжу. Отдашь, когда заработаешь.
— Есть сомнения…
— Какие?
— Он поможет один раз, а потом всю жизнь будет мне об этом напоминать. И я, боясь скандала, буду всю жизнь ему платить.
— Интересное предположение. Я знаю, как минимум, пятерых, которым он или писал, или переделывал диссертации, и ни одному такая мысль не пришла. Не боись. Во-первых, что-то ты все-таки написал. Обычно Венечка печатает сразу на машинке. Тебе надо представить три экземпляра. Больше четырех экземпляров его машинка не берет. Да он и не печатает четвертый, экономит на бумаге. Но все-таки, когда будешь брать диссертацию, спроси и четвертый экземпляр.
— Все-таки я попробую написать сам.
— Не напишешь, — сказала Альбина. — У тебя нет культуры исследований.
— А может, и не надо? ТТ говорил, что в киногруппах только смеются над очень учеными. Актера берут не потому, что у него есть диссертация, да и режиссера тоже.
— А тебе что, очень важно, что и кто о тебе будет говорить? Секретари ЦК защищают диссертации, потому что ученая степень хоть как-то определяет стоимость человека, не случайно за степень доплачивают. К тому же ты не все время будешь сниматься или ставить. Простои иногда растягиваются на годы. Ученая степень всегда прокормит. Афанасий и народным был, и профессором, а докторскую все-таки защитил.
— Он сам написал? — спросил я.
— Некорректный вопрос, — ответила Альбина. — О покойниках говорят хорошо или ничего. Все. Пиши заявление о продлении срока, — и протянула мне руку.
Я поцеловал ей руку. Я был уже у двери, когда она спросила:
— Как тебе показался ТТ?
— Он надежный. И умнее, чем о нем думают.
Альбина мне не ответила, и я вышел. Я устал от этого разговора. Вечером в общежитии я нашел Швырева, показал ему написанные мною главы. Он быстро листал, делая пометки.
— Мне надо две недели, — сказал он.
— У меня есть месяц.
— Вполне. С тебя аванс в сто пятьдесят рублей.
Я отсчитал деньги.
Венечка уложился в две недели. Он развил мои немногочисленные открытия. Я понял принцип написания диссертации. Немного новых фактов и много цитат по этому поводу из других источников. Венечка ссылался на работы классиков марксизма, много ссылок было на статьи профессоров института — членов ученого совета и даже на высказывания Классика.
— Чаю или кофе? — предложила Альбина.
— Чаю.
Я перешел в другую субстанцию, если мне чай предлагала самая независимая женщина в институте.
Альбина заварила чай.
— Я послала диссертацию на внешний отзыв рецензентам. Предзащиту на кафедре проведем в конце месяца.
— А Классик читал?
— Классик хочет тебя завалить на предзащите.
— Он уже читал диссертацию?
— Естественно. За что он тебя ненавидит?
— Меня ненавидит Великая Актриса.
— Понятно, — сказала Альбина. — Ты с нею переспал, а потом увлекся какой-нибудь молоденькой актрисулькой с вашего курса.
— Актрисулька, естественно, была, но с Великой Актрисой я не спал.
— Почему? — спросила Альбина.
Я хотел ответить, что со старухами не сплю, но Актриса была не намного старше Альбины, это бы ее обидело.
— На первом курсе не получилось, а потом они меня невзлюбили.
— Бывает, — согласилась Альбина.
— А завалить меня реально? — спросил я.