Свои

  
НОВЫЙ СТАРТ
 
— Ты выиграл, — сказала мне Органайзер.
— Мы выиграли, — посчитал нужным добавить я.
— Спасибо, что помнишь об этом.
— А некоторые забывают?
— Забывают практически все. Когда увидимся?
— Завтра на студии.
Мне хотелось осмыслить случившееся. День летний, солнечный, можно пойти на Выставку достижений народного хозяйства. Выпью пива, возьму шашлыку. Я уже знал, каких артистов приглашу, кто будет оператором и художником-постановщиком.
Есть договоренность и с директором. Мне нечего осмысливать. Я мог только действовать. Из суеверия я ничего не говорил Каратистке, что для нее специально пишется роль. Главная женская роль.
— Роль написана специально для меня? — не поверила она.
— Да. Завтра я жду твой ответ. Почитай сценарий.
— Я скажу тебе через час. Я читаю быстро.
— Через час меня еще не будет.
Катерине ТТ, вероятно, уже сказал о роли для нее.
— Сценарий вам опустят в почтовый ящик, — сказал я.
— У меня сломан замок на ящике, пусть занесут, — ответила она.
— Я не знаю, когда освободится ассистент, может быть, только к вечеру.
— Я весь вечер дома.
Мне не хотелось бы, чтобы ТТ узнал от нее, что я сам развожу сценарий. Не режиссерское это дело. А если завез и остался выпить чашку кофе, значит, что-то хотел от женщины. Я знал, с каким трудом ТТ досталась эта молодая женщина, и, наверное, страх потерять ее был больше всех других страхов в его жизни.
Но вначале я все-таки осуществил свою последнюю мечту. Я набрал телефонный номер и сказал:
— Здравствуйте. Это режиссер…
— Здравствуй, — ответила Подруга. — А я ждала твоего звонка еще с утра.
— Почему?
— А потому, что я еще утром узнала, что тебе утвердили сценарий и что в сценарии есть роль для меня.
— Да, — подтвердил я. — Есть роль. Я недалеко от Аэропорта и могу забросить сценарий.
Я ожидал чего угодно, только не молчания в телефонной трубке.
— Алло! — сказал я.
— Я думаю. У меня только два часа свободного времени. В шесть я должна выйти из дома. Перенесем на завтра, а?
Но я хотел сегодня, я хотел уже много дней.
— Я буду через двадцать минут.
Хотя от Выставки до Аэропорта я мог добраться минут за двадцать с трудом — если мгновенно выйду, сразу сяду в такси и не попаду ни в одну из пробок. Начинался час пик.
Мне повезло. Я почти у подъезда общежития остановил такси и через двадцать минут вышел у подъезда дома Подруги. Лифт ремонтировали. Я бегом поднялся на седьмой этаж и нажал на кнопку звонка. Подруга в прозрачной нейлоновой сорочке открыла дверь и спросила:
— Кофе сейчас или после?
— После, — сказал я и в очередной раз порадовался понятливости московских женщин.
— Твое полотенце синее, слева, — сказала Подруга.
На раздевание и душ я потратил, наверное, не больше двух минут. Подруга, уже без сорочки, стелила на тахту чистую простыню. Она не разогнулась, когда я вышел из ванной. Женщина инстинктивно всегда готова к защите. Если опасность впереди, она сжимает коленки, если сзади — ягодицы. Так было со всеми женщинами, но Подруга обернулась, улыбнулась мне и продолжала раскладывать простыни. Наверное, ей много раз говорили о ее достоинствах, и она их демонстрировала. Великолепные ноги, ягодицы и даже то, что женщины обычно не любят показывать.
— Не торопись, — сказала Подруга. — У тебя почти час.
Но я уже не мог сдерживаться, я хотел ее, она напоминала мне пани Скуратовскую.
Обессиленный, я отшатнулся на прохладные простыни. Подруга принесла тазик с горячей водой, вытерла меня влажным полотенцем. И мне стало прохладно. Она прошла на кухню. Сейчас принесет кофе, я хотел не горячего и горького, а холодного. Подруга принесла фарфоровый молочник и налила в высокий узкий стакан холодных сливок. Неужели есть женщины, которые все понимают? Если они есть, на них женятся, чтобы не упустить. Пани Скуратовская тоже все понимала, но чаще делала наоборот, не то, чего я хотел.
— Как ты поняла, что я хочу холодного молока? — спросил я.
— Ты же деревенский, — ответила Подруга. — Я подумала: а как у вас в деревне, когда мужик оттрахает свою бабу, что он пьет с устатку? Наверное, молоко или квас. Пиво в деревне дефицит. Вот и принесла сливок.
 
— Ты слишком умная для актрисы. Тебе это не мешает?
— Мешает, — ответила Подруга. — Но актерство — зависимая профессия, ты это и сам знаешь. Что бы ни требовал режиссер-идиот, приходится исполнять. Я ведь тоже еще не звезда.
— Когда у меня будут идиотские требования, ты мне скажи.
— Никогда. Это все равно что сказать, что у мужчины член маленький. Он это запомнит на всю жизнь и никогда не простит. Вот у тебя член замечательных кондиций, и вообще, ты замечательный любовник.
Подруга посматривала на часы.
— Тебе пора? — спросил я.
— Извини, я тебя предупреждала.
Она вышла из ванной свежей, села перед зеркалом и начала наносить макияж.
— В это время у подъезда сидят старухи. Я бы не хотела, чтобы они видели нас вдвоем. Ты иди первым. Или посиди минут десять, после того как я уйду, а двери захлопнешь. Можешь даже поспать.
— Я пойду первым.
Подруга поцеловала меня.
— Не дуйся. Ты можешь прийти завтра.
Не знаю, почему я задержался у ее дома. Потом шел за нею. На станции метро ее ждал сухопарый старик в синем блейзере и серых брюках. Он поцеловал ее, и они вошли в вагон. Лицо старика показалось мне знакомым. Я тогда уже знал довольно много известных мужчин, да и женщин тоже. И вспомнил. Очень известный театральный драматург. Следовательно, ему около семидесяти. Органайзер говорила, что Подруга пытается устроиться в один из московских театров. Все нормально. Старики для того и существуют, чтобы через них молодые женщины устраивали свою жизнь. Я тогда не думал, что сам стану стариком.
А впереди был еще целый вечер, как минимум, шесть часов, прежде чем лягу спать.
Я шел по Москве, думая сразу обо всем. Надо снимать квартиру с телефоном, не набегаешься вниз к вахтеру, да и в общежитие дозвониться невозможно. Я договорился с кинооператором, с которым знаком с первого курса Киноинститута, своим когда-то спарринг-партнером. Он снял одну картину, пейзажи замечательные, но у меня главное — лица, как он снимет портреты, я не знал. Запечатленное на пленке только частично можно исправить монтажом. Конечно, мне нужен не начинающий, а оператор экстра-класса, таких не больше пяти — семи, все они снимают или расписаны, как минимум, на год вперед. Оператор, с которым я договорился, не москвич. Он мог снять Москву замечательно, но для этого надо любить этот город лучше всего с детства, но и у провинциала видение может быть острее, неожиданнее. Съемки начнутся осенью, а закончатся накануне зимы. Но какая будет осень — долго желтеть листвой или дождливой и хмурой осенью средней полосы, о такой прошлой осени я не мог вспомнить без тоски. Конечно, у меня будет группа, сорок человек с осветителями, ассистентами, помощниками, администраторами, вторым режиссером, но все решения должен принять я и настаивать на них, добиваться этих решений. А если я ошибаюсь? Из ничего я должен создать новую жизнь, которой не было до меня и никогда не будет после меня.
Я спустился в метро и увидел своего сокурсника по актерскому факультету. Сокурсник происходил из знаменитой актерской семьи. Высокий, загорелый, светлоглазый, фотографии таких мужских лиц печатают в рекламах горных курортов и новых моделей автомобилей. Они хорошо смотрятся, но не запоминаются. После института он стал работать во МХАТе, еще студентом его сняли в популярной комедии, используя поразительную схожесть с отцом.
Рядом с ним стояла худенькая, высокая и красивая девушка лет восемнадцати. У меня таких не было и, наверное, не скоро будут.
— Как ты? — спросил он.
— Так себе.
— Служишь на театре?
— Не служу.
— В кино?
— Очень относительно.