Свои

Я, трезво оценивая свои актерские возможности, все-таки считал, что я нечто большее, чем актер эпизода. Но пока ни один серьезный критик не сказал, что я кинорежиссер. Раскрывая по утрам газеты, я боялся, что однажды кто-то из трезвых и авторитетных напишет, что король-то голый. Я-то знал, как внушал после своей премии за главную мужскую роль, что я актер по случаю, а так я режиссер, и пока никто не усомнился в этом. Я понял, что внушить можно что угодно. Но сейчас мне были необходимы подтверждения моих режиссерских амбиций.
Меня приняли в Союз кинематографистов за роль председателя колхоза. ТТ послал меня представлять мой музыкальный фильм в клуб автомобильного завода «Москвич». Рабочим фильм понравился. На трибуну вышел молодой парень и сказал, что в стране не хватает музыкальных фильмов, создателей такого замечательного произведения надо поощрить, и поэтому коллектив завода выдвигает фильм на Государственную премию РСФСР имени братьев Васильевых. Проголосовали единогласно. Я понимал, что речь рабочего подготовлена в парткоме завода, но решение о выдвижении на премию принимала, как я теперь понимаю, Организация, потому что фильм почти полгода не выпускали на экраны кинотеатров, но когда фильм собрал почти сорок миллионов, из меня окончательно решили делать известного человека.
Премию получили я, Каратистка, Вечный Князь, сценарист и кинооператор. Деньги мизерные, но каждому по медали — говорили, что российская лауреатская медаль из чистого золота, а медаль Государственной премии СССР только позолоченная.
После получения премии мне позвонила пани Скуратовская.
— Здравствуй, мой умный, — сказала она, как говорила прежде. Она никогда не называла меня по имени, а только «умный», переиначив мою фамилию Умнов. В зависимости от обстоятельств и времени, я это расценивал и как уважение, и как насмешку.
— Здравствуй, пани, — ответил я, тоже как прежде.
— Поздравляю с премией.
— Спасибо.
— Ты уже три фильма снял как режиссер?
— Два фильма.
— И для меня не нашлось в них ни одной роли? Как это понимать?
— Впрямую.
— Ты меня заменил этой блондинкой с хорошей задницей? Мы ведь с ней похожи. Но копия всегда хуже, чем оригинал.
— Ты звонишь потому, что у тебя есть проблемы?
— У меня есть проблемы, — согласилась пани и предложила: — Давай поужинаем. И обсудим.
— Когда? — спросил я, хотя хотел сказать: «Сейчас посмотрю свое расписание на неделю». — Где ты хочешь поужинать?
— В Доме кино, наверное. Я редко там бываю, но кормят в их ресторане хорошо.
— Ладно. В восемь в ресторане Дома кино.
— Нет. В восемь в фойе. А ты придешь хотя бы за десять минут. Я не хочу, чтобы на меня смотрели как на идиотку и спрашивали, кто я такая.
— Тебя знают как актрису А если и не знают, то на тебе написано, что ты актриса.
— Это для умных. А вахтерши, идиотки, могут принять меня за обыкновенную блядь.
— Я не опоздаю, — заверил я ее.
Как и обещал, я приехал раньше, помог ей снять пальто, бывшее модным, когда она от меня уходила. Она подошла к зеркалу, поправила волосы, провела ладонями по бедрам, расправляя платье. Она сформировалась окончательно, может быть, к двадцати семи она достигла пика своей физической формы. Крепкие бедра, ягодицы, не плоские и не торчащие, высокая грудь, тонкая талия. Рассматривая себя в зеркало, она одновременно наблюдала и за моей реакцией.
— По-прежнему хороша? — спросила она.
— Да.
— У нас на театре один старый актер говорит: девка, ты так налилась, что тебе в любое место ткни — сок пойдет. Рожать тебе надо. Надо, конечно. — Произнеся этот монолог, она сделала паузу и, вздохнув, добавила: — Не от кого только.
Как я потом определил из нашего разговора, она от меня ожидала ответа: «Почему не от кого? Можно от меня».
Когда мы жили вместе, не очень надеясь, я все же предлагал ей родить, может быть, ребенок привязал бы ее ко мне.
В зеркале я видел ее внимательный взгляд, она ожидала ответа, но я промолчал.
— Ты еще не родил детей? — спросила она.
— Еще не родил. Ты же наверняка все обо мне знаешь.
 
— Не все, не все…
Она заказала себе вырезку по-суворовски, огромный кусок жареного мяса, овощной салат, красную икру, семгу.
— Я осилю сто граммов водки, — закончила она, но тут же поправилась: — Лучше сто пятьдесят, а тебе сколько?
— Я за рулем.
— У тебя машина! Как замечательно!
— Как твой майор или уже подполковник, а может быть, уже полковник?
— Подполковник. Он за рубежом. А в какой стране, не знаю.
— Он уехал туда один?
Я знал, что за рубеж без жен обычно не посылают.
— Почему один? С собственной женой и детьми.
— Он с нею не развелся?
— Не развелся.
— А мне кто-то из актеров говорил, что у вас была свадьба.
— Не было у меня свадьбы. И вообще, у меня ничего не было и нет.
— Не понял…
— Забудь! Не было у меня никакого подполковника. И никого нет. И живу я на одну актерскую зарплату. Подрабатываю немного на радио. В общем, и скучно, и грустно. В театре что-то не складывается. Занята мало. Надо бы переходить в другой, но предложений нет. ТЫ и сам знаешь: чтобы тебя заметили, надо сняться в кино, и сняться удачно, или непрерывно мелькать в телевизионных программах, или вести какую-то передачу. Но когда становишься ведущей на телевидении, обычно приходится уходить из театра.
— Что ты хочешь от меня?
— Как и всегда, всего. Прости меня. Я тебя недооценила. Нет, я чувствовала, у тебя что-то есть. Есть агрессия, а это самое главное и у животных, и у людей. Но все вокруг говорили: не получится из тебя хорошего актера. И Классик говорил. А он редко ошибался. На тебе ошибся. И когда в меня влюбился, как ты говорил, гэбешник, я подумала: ну буду офицерской, а впоследствии, может быть, и генеральской женой, получится в театре — замечательно, не получится — буду только женой. Я знала, что женитьба на актрисах никогда не поощрялась ни в армии, ни в органах. Но у него же отец секретарь ЦК КПСС. Я думала, он-то все устроит. Но не устроил, потому что его сын женился на дочери тоже ответственного работника ЦК партии. Так сказать, династический брак. И чтобы оторвать его от меня, ему предложили очень выгодную работу за рубежом, куда надо, естественно, выезжать с женою.
— И он уехал с женою?
— И он уехал с женою, даже не сказав мне, когда уезжает и в какую страну. Ну, в какую страну, он сказать не мог. Он хорошо знает испанский. Значит, где-то в Южной Америке. Вот и вся моя история. Я готова выслушать твою.
— У меня нет истории. Просто жил.
— С кем?
Я уже научился говорить только то, что хотел сказать.
— Снимался, писал диссертацию, как режиссер снял два фильма.
— А кто тебя толкает? — спросила она. — Я в везенье не верю. Нужно быть очень знаменитым актером, чтобы тебе дали возможность поставить фильм. Ты не знаменитый актер, но тебе дали. Говорят, ты не женат. Значит, не тесть толкает. Может быть, ты любовник дочери генсека? Но вроде мы знаем всех ее любовников. Ты по этому списку не проходишь. Откуда такое везенье? Премия, звание — заслуженный артист республики.
— Может быть, из-за моего дурного характера.
— Я понимаю. Дурной характер надо иметь обязательно, чтобы боялись, но как я замечала, дурной характер обычно появляется, когда актер становится звездой. А до этого он обычно добрый, отзывчивый, услужливый.
— Я таким никогда не был.
— Закажи мне еще водки.
Я заказал.
— Трудно и скучно быть одной.
Она почти была готова заплакать. Но собралась, припудрила покрасневший носик. Со мною здоровались. Ее рассматривали с интересом.
— Ты замечаешь, с каким интересом тебя рассматривают?
— Конечно, замечаю. Но это все шелупонь. Помоги мне!
— Чем?
— Сними в своем фильме. Дай мне хорошую роль.
— Теперь я буду снимать не раньше чем через год.
— Я подожду. Я уже научилась ждать. Порекомендуй меня в другой фильм, другому режиссеру. На этот раз я тебе буду верна.