Свои

Мимо изб пронеслись на таратайке двое полицейских и в конце деревни, на горке, залегли с карабинами.
Один с ручным пулеметом занял позицию на колокольне без креста на куполе.
Бабы бежали с речки, чтобы укрыться в домах, и тащили за собою детей. И только деревенский дурачок, улыбаясь, подошел к Полицмейстеру, сорокалетнему, старше всех полицейских, и снова заиграл и самозабвенно запел:
 
 
Наша поступь тверда,
 
И врагу никогда
 
Не гулять по республикам нашим.
 
 
— Заберем? — спросил полицейский.
— Это местный идиот, — ответил Полицмейстер. — Скиньте ему штаны и всыпьте.
— Шомполами? — спросил полицейский.
— Ремнем, он же мальчишка.
Дурачка тут же на «козле» для пилки дров отлупили ремнем по голой заднице. Дурачок кричал и плакал.
Полицмейстер и трое полицейских начали обход дворов, осмотр подвалов и чердаков.
Все сараи были уже заполнены новым сеном. Полицейские стреляли в сено — три выстрела — и прислушивались. Полицейских сопровождал Старик.
Полицейские приближались к дому Старика и наконец вошли во двор. Обыскивали подвал, чердак. Вошли в сарай. Полицейские сделали три контрольных выстрела. Полицмейстер наблюдал за Стариком.
— Еще три сверху, — сказал Полицмейстер.
— Если и мне веры нет, то пошел бы ты… — сказал Старик Полицмейстеру. — Завтра поеду к коменданту и сдам свою должность.
Старик вышел из сарая, сел на завалинку и закурил. Полицейский приготовился сделать очередные выстрелы, но Полицмейстер остановил его жестом, вышел из сарая, сел рядом со Стариком и тоже закурил.
— А я никому не верю, — сказал Полицмейстер. — Потому что, если придет твой сын или зять, не выдашь ведь?
— Не выдам, — согласился Старик.
— Поэтому и для тебя исключений не будет, — пообещал Полицмейстер и добавил: — Беглых пленных я найду, далеко они убежать не могли. Но еще одно указание вышло: забирать евреев, цыган и убогих и отсылать и лагерь.
— Мне-то что от этих указаний?
— Этот идиот Кирюха-музыкант ведь брат твоей Нюрки? А может, и Нюрка не совсем того?
— Чего несешь-то! Знаешь же, что Кирюшку матка уронила недельного от рождения, у него темечко было еще мягкое.
— И по сей день еще не затвердело…
Старик вошел в сарай, прислушался и сказал:
— Вылезайте, они уехали.
Ему не ответили. И не было никакого шевеления сена. Старик молча ждал. Чекист и Политрук показались почти одновременно, спрыгнули и улыбались радостно и растерянно. Старик молча их рассматривал, потом повернулся и, не сказав ни слова, пошел к дому.
Уже темнело. В доме зажгли керосиновую лампу. Чекист и Политрук лежали в сарае.
Они смотрели на стадо коров, которых гнали через деревню. Коров встречали женщины. Анна загнала во двор двух коров и подросшего теленка. Вынесла тазик с водой, промыла вымя и начала доить.
И была она снова в новом креп-жоржетовом ярком платье. Чекист смотрел на нее, и очень она ему нравилась и крепкими проворными руками, и волосами, заплетенными в косу, и тем, как она сидела на корточках.
— Старик сегодня ночью нас убьет, — сказал Чекист.
— Зачем? — спросил Политрук в явной растерянности.
— Мешаем мы ему. Ему надо сына сохранить. Одного он прокормит, в подвале может и несколько месяцев продержать, а когда все утрясется, выправит ему документы. Одного ему даже немцы простят, а троих никогда.
— Мы же уйдем.
— А если нас схватят? Можем выдать. Он не будет рисковать.
— Как нас можно убить?
— Запросто. Напоит самогоном, подмешает туда какого-нибудь дурмана, чтобы крепче спали, и секир-башка. Так что самогон не пить, вилы держать под рукой.
Когда совсем стемнело, Снайпер вынес из дома горшок щей, миски, бутыль самогона и закуску: огурцы, лук, соль.
Снайпер разлил самогон по кружкам. Политрук отметил, что им налил больше, себе же плеснул на донышко. Чекист пригубил самогона и спросил:
 
— Полицай нас не выдаст?
— Ему что, жить надоело? Он нам хоть и далекий, но родственник.
— Полицай где дежурит? — спросил Чекист.
— Мельницу и мост через реку охраняет, завтра он в ночь нас в надежное место отведет.
— Мы сегодня уходим, — сказал Политрук.
— Завтра уйдем. Ешьте, пейте.
— Сегодня уйдем, — повторил Политрук. — Ты с нами или остаешься?
— Конечно, с вами. Чего не пьете? Выпейте. Когда еще придется выпить? Я сейчас хлебушка еще принесу.
Снайпер шагнул к двери сарая. Чекист поймал его за рукав рубахи, дернул на себя, ловко завел ему руку и приставил к горлу бритву.
— А теперь правду. Ты должен нас зарезать?
— Ты что, ты что! — Снайпер пытался вывернуться.
— Не дергайся, — предупредил его Чекист. — Сам знаешь, что мне зарезать человека как два пальца обоссать. Скажешь правду, жить будешь, или пошли твои последние минуты…
— Никого резать не будут, — сказал Снайпер. — Мишка вас должен завтра стрельнуть в низине у ручья.
Чекист отпустил Снайпера и сказал:
— Пойдешь под трибунал за содействие врагу.
— Я еще не содействовал, — возразил Снайпер.
— Уходим, — сказал Политрук.
— Проводишь нас в безопасное место, — сказал Чекист.
— А что толку, — ответил Снайпер. — Мишка все время талдычил папашке: сдадим да сдадим властям, награду получим. А папашка сказал: нет. Тихо стрельнем.
— Отец у тебя гуманист, — сказал Политрук.
— Какой есть, — ответил Снайпер. — Мишка, если нас не застанет, все равно выдаст. За ночь мы далеко не уйдем. Надо Мишку решать. Он утром с дежурства возвращается. Мы его и завалим в низине у ручья.
— Голыми руками? — спросил Чекист.
— Почему голыми? — спросил Снайпер. Подтянулся и достал из-за стрехи сверток в мешковине. Развернул, и все увидели очень укороченный обрез трехлинейной винтовки.
— И давно он у вас? — спросил Чекист.
— Всегда, — ответил Снайпер.
— Мы это называли «мечта кулака», — сказал Чекист.
— Правильно называли, — согласился Снайпер.
…Утром на рассвете из сарая вышли все трое. Снайпер обрез засунул за пояс, а Политрук и Чекист шли с топорами.
Полицейский катил на велосипеде. За спиною у него был карабин, на поясе — кобура с наганом. Перед кустами в низине он вдруг разогнался, чтобы с ходу подняться на возвышение.
Снайпер нажал на курок, раздался щелчок, но выстрела не было.
— Капсюль отсырел, — шепотом сказал Снайпер.
Чекист и Снайпер смотрели вслед удаляющемуся Полицейскому, и только Политрук бросился за ним.
Услышав шаги и дыхание за спиною, Полицейский оглянулся, спрыгнул с велосипеда, попытался достать из кобуры наган, не успел, и оба упали в дорожную грязь. Мощный Полицейский мгновенно оказался сверху и все пытался достать наган из кобуры, но, как только он отпускал одну руку, Политрук вывертывался, и тогда Полицейский начал душить Политрука.
Чекист и Снайпер опомнились, бросились на помощь.
— Стреляй! — крикнул Чекист.
— А чего шуметь-то, — ответил Снайпер, достал большой узкий нож, примерился и ткнул Полицейскому под левое ребро.
Чекист и Снайпер забрасывали тело Полицейского сухим хворостом. Политрук сидел и пытался отдышаться.
Снайпер вытирал нож пучком травы.
— Для людей такой заготовлен? — спросил Чекист.
— Свиней забивать, — пояснил Снайпер. — Я хорошо забивал, меня многие звали.
Чекист, Снайпер и Политрук расположились на чердаке дома. Старую, снятую с петель дверь приспособили под стол. Ели перловую кашу, как едят после тяжелой работы проголодавшиеся мужики. Старик не смотрел на них. Анна подкладывала еду в миски. И снова она была в новом платье. Возле Снайпера лежал карабин, на поясе у Чекиста была кобура с наганом.
Чекист облизал ложку, собрал хлебные крошки и сказал: