Забытые смертью

— Видишь ли, Федя, я не хотел опережать события, но ничего не поделаешь. Настя вернулась. Не ужилась с генералом и уже побывала у нас. Говорила, что не смогла без ребят. Да и с тобой помириться не прочь. Если ты вернешься к полетам. Это ее условие. Тогда она согласна снова перейти к нам и жить, будто ничего не случилось, — дрогнул голос отца.
— Ты с нею виделся? — спросила мать.
— Нет.
— Как сговорились. И ты про полеты, — вздохнула трудно.
— Она постарается увидеть тебя, — подтвердил отец и добавил: — Свой уход она назвала недоразумением, короткой, внезапной истерикой. Правда, к чему отнесет второе замужество — не знаю. Но, главное, подлость назвать капризом — это уж слишком…
— Отец с нею говорил недолго. Потом она ко мне подошла. Сказала, что, если мы будем препятствовать, она устроит всем нам такую жизнь, что на край света рады будем сбежать из Москвы, — продолжила мать.
— С чего бы это? Я не собираюсь сходиться с нею, — встал Федор открыть дверь звонившему.
— Приехал? Ну, здравствуй, Федя! — подошла Настя вплотную. Никитин отступил на шаг.
— Что нужно? — спросил холодно.
— Поговорить пришла с тобой. Разве не о чем? Мы ведь не просто соседи, — уверенно прошла в комнату
— Вам кто-либо предлагал пройти сюда? Что нужно? — нахмурился Федор.
— Не кипятись. Я не та девчонка, которую ты год назад вышвырнул отсюда, как собаку!
— Это дало тебе повод бросить меня в том состоянии, оставить детей на стариков и выйти за генерала? Ты не человек! Сука! Даже проститутки помнят о детях. И навещают их. Ты — падаль! Дрянь! Потаскуха! И чтобы больше не приходила сюда! Шлюха! Не ты меня, я тебя опозорю на весь свет! Вываливайся живо, негодяйка! Убийца! — не давал открыть рот бабе и теснил ее к выходу, не давая опомниться.
— Псих! Дегенерат! Кретин! Лучше б ты сдох! Больной на голову! — выскочила она на площадку.
Вскоре отец позвонил знакомому юристу. Тот посоветовал оформить развод с Настей как можно скорее.
Утром Федор отнес заявление в суд. В нем честно указал причину развода, попросил оставить ему детей на воспитание, не отдавать их женщине, отказавшейся от них добровольно.
Судья, прочитав заявление, назначил его рассмотрение через неделю. Посоветовал Федору устроиться за это время на работу.
Никитин, никого не предупредив, решил навестить своих друзей-испытателей. И поехал на учебный аэродром, решив заодно проверить себя.
Пилоты, штурманы, бортмеханики, радисты встретили Никитина радостно, тепло:
— Федька! На своих прикатил! Ходишь нормально? И спина в порядке? Поднял тебя твой старик? Ну, силен!
— Мы навещали тебя в больнице! Ты без сознанья был. Кричал. Нам не разрешили больше приходить к тебе, чтобы не тревожить! О синдроме страха говорили. Но мы им не поверили еще тогда!
— Хочешь в полет? Скучаешь по крыльям, наверное? Давай попробуй в машине посидеть. Заставишь себя? Или слабо?
Никитин пошел. Знакомое поле. И самолет усталыми птицами стоят в ряд, будто ждут команды — взмыть в небо!
Федор поднялся в кабину. Командир эскадрильи испытателей предложил сесть в кресло пилота
— Почувствуй себя орлом. И сразу все пройдет, отпустят воспоминания…
Федор сел. Глянул на приборы. И вдруг они поплыли перед глазами, словно десятки аварийных лампочек зажглись на щите. Красные, желтые, они крутились, мигали. В ушах засвистело, загрохотало, сдавило виски. Ноги и руки обессилели, дрожали. Глухая, давящая тошнота подступила к горлу.
Никитин глянул вперед, туда, где бетонная полоса уводила самолеты в небо. Но нет полосы. Вспышки огней. Из фюзеляжа… Горит самолет. Гибнет. Кто ведет его? Зачем рискует? Надо катапультироваться, пока не поздно…
Из самолета его вынесли друзья. Положили на траву. Привели в себя.
— Слушай, Федь, а и на земле хорошо, ведь должен кто-то ждать из полетов. Даже орлы предел знают. Грань возможностей. Неужели люди глупее птиц? У тебя мальчишки. Тебе их на земле растить надо. Ты свое отдал небу, — говорили сочувственно.
— Хочешь — в наземной службе останься.
 
Но Никитин будто оглох. Он ничего не ответил. Он понял: нет у него больше крыльев. Не поднимется в небо. С мечтой и сказкой — порвано. Надо искать работу на земле.
И он искал. Но словно злой рок встал на пути, и, куда бы ни пришел человек, его встречали недоумением, удивлением, отказом.
— Поступай в мединститут, — советовал отец и убеждал: — Еще не поздно…
— У меня сыновья, отец, неужели я такой слабак, что, кроме как в студенты, никуда больше не гожусь? — И тогда впервые вспомнил о Кокорине. Вслух ничего не сказал. Но мысль засела…
— Сегодня утром соседи приходили. Им пришла повестка в суд. Предлагали помирить вас. Видно, теперь от них покою не будет, — посетовала мать.
— Напрасно они стараются. Я уеду из Москвы. В Якутию. Года на три. Подзаработаю. Определюсь и жизни. Там и решу, что дальше делать. Ребята, если вы не против, пусть с вами останутся. Я весь заработок высылать буду, — попросил тихо.
Он ожидал спора с отцом. Но тот обдумывал сказанное.
— Я весь город исколесил. Искал работу. Но ничего не нашел. Даже в школе парашютистов был. Инструктором хотел устроиться. Но там все занято, — сказал, оправдываясь.
Старики промолчали. А на следующий день суд признал его брак с Настей расторгнутым. Оставили на воспитание Федору старшего сына, а младшего — Насте.
— Собственно, дети будут общаться. Ведь это решение — чисто условное. Может, и вы подумаете, помиритесь потом. Когда успокоитесь, — предположил судья. И, подав руку Федору, сказал искренне: — Я обязан так говорить. А если честно, восхищаюсь выдержкой! Ни разу не сорвался на оскорбление. Хотя это было бы и закономерно. Стерва баба! Дрянь! И я с такою бы не помирился. Но тебе работу надо найти! Может, лучше уехать на время? Чтоб память остыла. А годы сами сгладят все.
Федор пришел с процесса задумчивый. Подсел к отцу. Заговорил с ним:
— Развели нас. Детей разделили. Чтоб никому не было обидно.
— Ну и дела! Кто б мог додуматься до такого Это же дать повод той дряни постоянно сюда совать свой нос.
— Если уеду, она всякий интерес потеряет. И забудет о детях. Но главное, что фамилию нашу не будет позорить.
— Езжай! На год отпускаю, — согласился отец. И Федор, наскоро простившись с родными, уехал в Якутию.
Кокорин вмиг назначил Никитина бригадиром лесорубов и, проведя с ним недолгий инструктаж, отправил в Усть-Миль с одним напутствием:
— Вживайся и держись!
Первые две недели Федор присматривался к бригаде, втягивался в работу, познавал ее сложности.
Физическая усталость, доводившая до изнеможения, не выматывала так, как постоянные неурядицы, ссоры и даже драки в той первой бригаде. Они вспыхивали по пустякам. Случались и по серьезному поводу. Пришлось не просто присмотреться. И уже через месяц четверых мужиков навсегда прогнал из палатки. Велел шоферу увезти их в райцентр, подальше от тайги и бригады.
Со многим мог смириться Никитин. Понимал и умел прощать человечьи слабости. Но когда четверо мужиков не в шутку — всерьез взялись играть в очко на зарплату тех, кто работал с ними, ушам не поверил. Схватил за грудки двоих. Их партнеры за топоры взялись. Поперли на бригадира буром:
— Ты положняк дал, что с нами дышишь? Мы на халяву никого не держим! — рявкнул недавний зэк по кличке Сифон.
И снова завязалась драка. Избитых, связанных мужиков покидали в кузов машины и навсегда увезли из тайги.
Но… Упала выработка. Нехватка людей сказывалась. Где взять лесорубов? Да и кто согласится по доброй воле ехать в таежную глушь, под бок к зверью и озверевшим людям?
Искать самому — не было времени. А тут еще двое мужиков подрались в тайге, угрозы посыпались. «Мало забот им, что ли?» — злился Никитин. Оказалось, один другого на чифире подловил. Кое-как примирил бригадир, заставил работать спокойно. Пригрозив, что в другой раз обоих вышвырнет из бригады.
Только эти двое утихли, через пару дней придавило деревом вальщика. Не успел вставить клин в надпил. А верховой ветер опередил. Окалечил, измял мужика. Пришлось в потемках в больницу везти, вздрагивая при каждом крике.