Забытые смертью

— Не терзай мальчонке душу. Пусть попривыкнет к нам, может, за своих признает, — сказала старуха.
Данила помнил, как, выйдя из избы, впервые увидел настоящий лес. Он подступал к окнам, к самому порогу дома. Мальчишка даже испугался его. Но вскоре привык к нему. И вместе с бабкой уходил в непролазную глухомань на целые дни. За грибами и ягодами, за орехами и травами. За дровами и травой для коня.
Данила помнил, как часто уезжал из дома старик. Иногда он подолгу не возвращался. Случалось, приезжал на другой день.
Однажды он ездил куда-то подряд несколько дней. Привез домой много тяжелых мешков и ящиков. И сказал бабке:
— Всех в селе сгубили. Ни единой души не осталось. И сельмаг открыт настежь. Я и взял. Едино уж покупать стало некому. А нам продержаться надо. Может, оно и грех, но не я — другие возьмут.
В другой день привел следом за телегой привязанную за рога корову. А из мешка вытряхнул троих гусей.
— Людей спалили. А дома целы. И скот в них. Едино с голоду подохнет без догляду, — и возил в лес все, что пришлось бросить в своем селе.
Данилку с малых лет приучили помогать по дому и хозяйству.
Были у него свои обязанности на каждый день. Пол в избе подмести, насобирать на растопку печки сушняка, почистить в сарае у скотины, приглядывать за коровой и курами, нарвать травы на вечер — коню и корове, накопать червей курам. Подмести во дворе и в сарае.
Чем старше становился, тем больше забот ложилось на его плечи.
— Эх, Данилка, заставила меня лиха война вором стать. Вот беда какая приключилась. Упокойников граблю. Дочиста. Срам признаться. Под гробовую доску испоганился, — сетовал иногда старик, и мальчишка не понимал, отчего дед печалится. Кто такой вор и кто есть упокойник? Он знал, что дед и бабка не жили раньше вместе с ним и подобрали его на дороге. Зачем они это сделали, Данилка не понял враз. Да и к чему? Ведь вот и дед говорит, что война всех перемешала. Своих чужими сделала. А враги иным родней семьи стали. Ничего в свете не понять.
Кто с кем и за что воевал, он узнал гораздо позже.
«Как пришел в школу?» — пытался вспомнить Шик. Но в памяти провальная дыра…
Какие-то люди пришли в избу. Взяли бабку с дедом. Кричали на них. Деда били по лицу, называли мародером. Кинули в телегу мешками. И его, Данилку, пинком к ним вогнали. Дед тогда и сказал, где взял мальчишку.
Ночью старик разбудил Данилку. И научил убежать. Скорее и подальше. Мальчишка послушался. Но не успел он уйти далеко. Его нагнали. Вернули. И чтоб неповадно было убегать еще раз, на его глазах из ружья застрелили деда.
— То же будет и с тобой в другой раз — пригрозили мальчишке.
Данилка, увидев убитого старика, упал на землю. Память вернула его в тот день, когда самолет перекосил вереницу беженцев, отнял у него мать, сестер.
У Данилки начался жестокий приступ эпилепсии.
Он не видел, как плакала в телеге бабка. Как ругала власть, победившую в войне и умевшую убивать людей хуже, чем враги.
— Изверги! Ладно старика, мальчонку за что обидели? Палачи! — оборвала ее крик пуля…
Данилка этого уже не видел. Он очнулся в больнице, где старый доктор, осмотрев его, сказал, хмурясь:
— Это у него пройдет. С возрастом. Издержки войны сказались. Видно, пережить довелось что-то. Потрясение… Но кто этого не перенес? Жить будет. А под контролем его держать надо, — говорил врач седому человеку, который и привел его в детский дом.
Данилка был тихим, но упрямым мальчишкой. Он плохо учился и часто оставался на второй год. Его никто не обижал. И сам Данилка никого понапрасну не ударил. Он был дружен со всеми, но всегда был одинок.
Единственно, к кому безотчетно тянуло Данилку, так это к девчонкам. Он любил подглядывать за ними с каким-то трепетом. Всегда играл с ними, любил раздевать и разглядывать их. Особо нравилась ему одна, толстушка Катька.
Уловив Данилкину слабину, она умело пользовалась ею. И за лакомый кусок сама раздевалась, показывая мальчишке все, из чего она состояла. За это он отдавал ей булки и ватрушки, перепадавшие в полдник.
 
Однажды за этим занятием их застала воспитательница. Подняла шум, назвав Данилку развратником, а Катьку распутницей. И привела их за уши к директору. Тот ругал обоих. И велел не спускать с них глаз. Но… Катька и Данила стали убегать в сад, окружавший детдом. И там от разглядываний друг друга перешли к более взрослому занятию.
Вначале все это воспринималось игрой. Потом понравилось. И Катька с Данилкой даже ночами убегали из детдома, чтобы поиграть в папу с мамой.
Ночной сторож, поймав их под яблоней, испозорил на весь детдом. И всполошившиеся воспитатели, не дожидаясь, пока грянет беда, отправили обоих в ФЗО учиться на строителей.
Данилку определили в группу каменщиков. Катьку — в штукатуры.
Теперь они жили в общежитии и могли видеться каждый день с вечера до утра.
Поначалу Катьке нравилось проводить с Данилкой ночи напролет на скамейке в горсаду.
Они играли во взрослых, не догадываясь о последствиях.
Катька училась неохотно. О будущей жизни она не задумывалась. И когда вместе со всеми пришла на практику, отлынивала от работы. А в перерыв утащила Данилку за угол.
Там их увидели свои — из ремеслухи. И пошли таскать Катьку по всем углам. За конфеты и мороженое, за дешевые духи и косынки. Данилке иногда тоже перепадало кое-что. Он пытался вырвать подружку из своры. Но она ему сказала прямо:
— Ты не лучше их. Зато они подарки дарят, угощают сладким. А ты с пустыми карманами возникаешь. По старой дружбе, на халяву, не рисуются каждый день. Я уже не та девочка, что за конфету с тобой всю ночь в саду валялась. Хочешь, чтобы с тобой была, — гони жратву, подарки, тогда поговорим, — отказала впервые.
— Проститутка! — обозвал он девчонку, разозлясь, и надавал пощечин. Но вечером его избили свои же, ремесленники.
Высмеяв Данилу, они пригрозили: если он тронет Катьку пальцем, его скинут с дома, прямо с козлов. И скажут, что сам упал, не удержался.
Данилка понимал: эти выполнят угрозу.
Вечером, возвращаясь с работы в переполненном автобусе, увидел торчавший из кармана пиджака толстенный бумажник у мужика, прижатого к нему толпой.
Данилка легко вытащил его. Спрятал за пазуху и тут же протиснулся к выходу, спрыгнул на ходу. И только тут запоздало испугался. А что, если тот мужик запомнил его, Данилку? Встретит где-нибудь, голову руками отвернет.
Но, свернув в первую подворотню, достал бумажник и ахнул. Там лежала уйма денег. Целая пачка сотенных. Да более мелких кредиток две пригоршни. У Данилки дух перехватило. Он тут же ринулся в общежитие. И, вызвав Катьку из комнаты, потащил в горсад.
Там он ей купил сразу пять порций мороженого, целый кулек пирожных. И, накормив ее до тошноты, не отпустил до самого утра.
На следующий день повторилось то же самое. Катька, наевшись до икоты, все же спросила, где Данилка достал деньги. Тот ответил, что нашел в автобусе. Кто-то потерял. И, решив похвалиться, показал бумажник.
Катька, увидев содержимое, зарделась и сказала:
— Тут нам с тобой на целый год хватит обжираться!
— Да за эти деньги, если ты с кем-нибудь начнешь таскаться, я себе любую девку найду!
Катька клялась в верности. Обещала только с Данилкой в горсад ходить. А на других и не смотреть. Но… На другой день, уже в перерыв, окружили ремесленники Данилу. Потребовали бумажник. Пригрозили: если не отдаст, скинут вниз головой с третьего этажа. А чтобы не сомневался в серьезности намерений, схватили за ноги, руки, начали раскачивать.
— Жизнь или кошелек? — усмехался тощий пацан, который был очень охоч до девок.
— Потратил я все, — гнусавил Данила.
— Швыряй его, братва, вниз! Не нам, так и не ему. Одним кобелем меньше станет. Пусть сдохнет, если делиться не умеет, — предложил своре подростков прыщавый заводила группы по кличке Вратарь.
— Долго резину тянуть будешь? — спросил пацана другой ремесленник, Цыган.