Госпиталь

Проснулся поздно, ближе к полудню. Первым обнаружилось то обстоятельство, что спал я голым. Трусы, очевидно, снялись вместе с шортами.
Я вспомнил перекосившийся рот юного соседа и забеспокоился. Вид пьяного десантника без трусов мог быть ему неприятен. Я успокоил себя, что после завтрака найду соседа на пляже и извинюсь за ночной стриптиз. В том случае, если он придал ему значение.
В голове стояла переменная облачность, и я оделся, жестко фиксируя внимание на том, что надеваю.
На кухне хозяйка проворно сортировала по корзинам утренний сбор крыжовника и смородины.
Я вскипятил воды и заварил бульонный кубик.
– Отраву жрешь, – удовлетворенно хмыкнула хозяйка. – Я курку вчера резала, давай насыплю живого бульончику.
– Спасибо, у меня на курицу аллергия…
– Это оттого, что привык говном питаться. И аллергия будет, и язва!
Я достал из холодильника пенек салями и бережно произвел срез.
– Синтетика! – громко удручилась хозяйка и с материнской расторопностью подхватила корзины, как колыбельки. – Сосед твой сегодня уехал, на неделю раньше, я деньги вернула, но мне же обидно, что люди скажут, а он говорит: «Аллергия на солнце»… Он, правда, поганенько выглядел, и вроде морозило его, я говорю: «Ты к доктору в санаторий сходи», – а он: «Нет, лучше домой поеду», – и побежал чуть свет на автобус… Ты абрикос хоть поешь, я тебе повыбирала. – Хозяйка взглядом указала на артиллерийскую пирамиду на столе и заспешила к воротам. Подошло время крымской сиесты, и с пляжа потянулись вереницы курортников.
Район назывался Панфиловкой…
Район назывался Панфиловкой по имени поселка, от которого он произошел. В тридцатых годах поселок, как деталь, приварили к городу, превратив в рабочую окраину. В послевоенное время основную массу частных развалюх снесли, освободив место новостройкам. Остались считанные дворики, доживающие последние дни под конвоем бетонных коробок.
Подросток Анатолий жил в частном секторе. Может, поэтому источник его страданий имел совершенно чеховскую природу – плодоносящий сад вокруг дома. Старшие приятели, проживающие в высотных домах, каждое лето взимали с Анатолия яблочный, грушевый или вишневый оброк в обмен на хорошее отношение, и если эта фруктовая дань казалась им недостаточно обильной, для Анатолия наступали черные дни.
Августовским вечером Анатолий сидел на перильцах детской песочницы и утирал с губы несуществующую кровь. Самолюбие не позволяло ему убраться из общего двора в собственный. Он только примостился подальше от обидчиков. Их разделяла детская площадка и стол с деревянным навесом, за которым мужики из окрестных многоэтажек по вечерам шумно забивали «козла». Анатолий видел, что никакой крови нет, но продолжал деловито ощупывать губу пальцем.
При каждом прикосновении он всасывал болезненный воздух. Этот звук в пределах сдержанной громкости одинаково делал честь и человеку, нанесшему удар, и пострадавшему. Анатолий, конечно, осознавал свой скрытый подхалимаж и страдал от него дополнительно. В прежние годы, не в силах выдержать отлучения, он первым шел мириться, вся орава заваливала к нему в сад и опустошала его. А потом мать Анатолия лежала с приступом мигрени, потому что хозяйство было основным средством существования, а ее скудная денежная «заплата» не закрывала сплошной дыры семейного бюджета. Отца Анатолий не помнил.
Компания оставила Анатолия в физическом покое, но продолжала травить словами. Оскорбления не относились лично к Анатолию, но направлялись под таким углом, что приходили точно по адресу. В другой раз он бы и отмолчался, как в прошлые случаи, но сегодня у его позора появился случайный свидетель. За столик подсел мужик, с виду обыкновенный работяга лет сорока. Даже на расстоянии было заметно, какие у него стоптанные трудом ладони. Мужик лениво курил, изредка сплевывая прилипшие к языку табачные крошки.
Тем не менее присутствие постороннего заставило Анатолия огрызаться. И в конце концов Анатолий «договорился». Случайно вырвались эпитеты, за которые приходилось нести ответственность. От компании немедленно отделился карательный эскорт из трех самых крепких ребят. Анатолий почувствовал кислую дурноту во рту, авансом заныла ушибленная челюсть. Он глянул на мужика, но тот безразлично изучал носки своих грубых, похожих на булыжники ботинок.
 
Когда первый из ребят на миг поравнялся с, казалось, дремлющим работягой, случилось неожиданное.
Мужик, не меняя положения тела, резко выставил ногу. Парень со всего маху упал на землю. Он попытался подняться, но в спину ему пришелся увесистый кулак, и парень рухнул снова. Заточка, узкая, как шило, выпала у него из руки и чуть слышно звякнула об асфальт.
– Вали отсюда, – тихо сказал мужик.
Парень снизу посмотрел ему в глаза и, видимо, увидел в них нечто такое, от чего без слов поднялся и быстро побежал по направлению к домам. Остальных ребят точно ветром сдуло.
– Дайте закурить, – на всякий случай начал знакомство Анатолий.
Мужик порылся в кармане и вытащил мятую пачку.
Анатолий робко подцепил сигарету ногтем:
– Меня Толиком звать, а вас?
– Ну, пускай дядя Вася, – неохотно назвался мужик. – Слушай, Толик, – вдруг сказал он, – мне где-нибудь остановиться нужно, я тут проездом. Сможешь помочь? – спросил он с долей сомнения.
– Так ко мне пойдемте, – радостно осенило Анатолия, – у нас целый дом, места полно, живите, сколько нужно!
– Я не потесню, – оживился мужик, – и вещичек у меня всего ничего, – он приподнял потертый монтерский саквояж. – Я ненадолго, только на ночь, мне здесь задерживаться нечего, – горделиво сказал он, – меня товарищи по работе ждут. Сяду на поезд, и прямиком к ним, к товарищам моим. Хорошие у меня товарищи, всем бы таких, – в голосе его ощущалось заметное волнение.
– А куда едете? – уважительно поинтересовался Анатолий.
– Куда, куда – в жопу труда, – без иронии ответил мужик.
Известная поговорка недвусмысленно указала Анатолию, что он проявляет неуместное любопытство. Анатолий улыбнулся и вежливо замолчал. У мужика, наоборот, язык развязался, и всю дорогу он сыпал различными подробностями своей жизни, задушевными, как песни под гитару. Работал он электромонтажником, и все его рассказы, независимо от содержания, заканчивались одним рефреном: «Вот какая у меня замечательная профессия!»
Анатолий слушал, не вникая в суть. Сюжеты во многом напоминали виденные ранее фильмы о комсомольских стройках, о дружбе и взаимовыручке, трудностях и опасностях и, конечно, о светлой любви с какой-нибудь укладчицей или поварихой, поэтому у Анатолия даже не возникло сомнения в правдивости историй. Он шел и тосковал по услышанному счастью. Кроме матери, его никто не ждал, не предвиделись сильные и умелые друзья, старшие наставники, пожары и наводнения, закаты, костры, поцелуи – все казалось далеким и несбыточным. Он позволил себе одно замечание:
– Вот бы стать электромонтажником.
– Захочешь, станешь, – сказал мужик и начал новую байку.
В общем, к приходу матери Анатолий окончательно убедил себя в том, что со школой пора заканчивать – все равно ничего не дает – и ехать вслед за дядей Васей или вместе с ним. Чтобы не расстраивать мать, он решил не говорить ей сразу о своих намерениях, а чуть повременить.
Дядя Вася матери понравился. При ней он не рассказывал историй, а занялся починкой забора. За ужином он тоже больше молчал. Единственное, он слегка подпортил впечатление, когда на вопрос матери, куда он едет, дядя Вася, мучительно улыбнувшись, ответил:
– Куда, куда – в жопу труда, – что было расценено как неудачная попытка сострить.
Возникшая за столом неловкая пауза прервалась громовым раскатом. За окном сиренево полыхнула молния и опять раскатисто загремело.
– Ну и ливень, – смущенно сказал дядя Вася. В этот момент внезапно погас свет.
– Наверное, что-то с проводкой, – высказала осторожное предположение мать. – Как нам повезло, что вы у нас в гостях… Не посмотрите, Василий Артемович?