Госпиталь

– Помогите! – взмолилась блудница охрипшим от рыданий голосом.
– Вы успеваете, Анна Гавриловна?
– Возмутительно, – только и пролепетала Лариса Васильевна.
Волосяной клубок подпрыгнул и оказался верхушкой прически существа по имени Анна Гавриловна.
– Гражданка! Профессор пишет монографию, я ассистирую, профессор тратит бесценное время, пополам разрывается, а вместо благодарности – черствый эгоизм!
– Анна Гавриловна, душенька, я совершенно не в претензии, – кротко вмешался Борзов. Он с укоризной глянул на Ларису Васильевну: – Вы уж простите старого наглеца, сделавшего вас своей музой, хоть и на пару минут… На что жалуетесь?
Ларисе Васильевне стало стыдно. Она отогнула воротничок.
– Вот и вот – язвы, и так по всему телу… Очевидно, лишай, но я не держу животных…
– Угу, – деловито сказал Борзов, – если не затруднит, голубушка, покажитесь нам полностью… – Пока Лариса Васильевна мешкала с пуговицами, Борзов говорил: – Хочу заметить характерную деталь. Чрезмерное подчеркнутое смущение часто идет не от естественного веления души, а от желания специально акцентировать внимание врача на целомудрии его подопечной. Впрочем, вас может осмотреть, раз уж вы так стесняетесь меня, Анна Гавриловна – блестящий специалист в области палеовенерологии, автор нашумевшей книги «Воспаление любви, или Причины бесплодия Маргариты Наваррской». Всем известно, что версию о сужении маточных труб королевы вплоть до полного сращения подтвердила эксгумация. Словом, Анна Гавриловна – ученый, которому стоит довериться, – с жаром заключил Борзов.
– Конечно же, мне все равно, – поспешно сказала Лариса Васильевна. – Куда сложить одежду?
*
– Что-то серьезное? – Лариса Васильевна от волнения вся покрылась мурашками.
– Как любил повторять мой покойный учитель, – нравоучительно произнес Борзов, – в больнице не говорят о здоровье. Решающее слово за анализами, то есть за Сергеем Модестовичем. Тоже, смею вас уверить, интереснейшая личность наш Сергей Модестович… – Борзов с фонариком копошился между ног Ларисы Васильевны. – Потомственный дворянин, кадетский корпус, красавец офицер, соблазнитель, дуэлянт… Однажды, отлучившись с маневров, находит приют в краковском борделе. Юные прелестницы, вино и прочие удовольствия – и все бы хорошо, но спустя три дня обнаружилась дурная болезня. – Борзов лукаво глянул на Ларису Васильевну. – Так состоялось наше знакомство. Я излечиваю гусара, напутствую и прощаюсь… – Борзов выдержал театральную паузу. – Минула неделя, приходит мой Сергей Модестович в слезах и сообщает, что подал в отставку и желает работать со мной плечом к плечу. И вот уж скоро семьдесят лет как Сергей Модестович беззаветно отдает все силы благородному делу борьбы с венерическими хворями… – За ширмой послышался шорох, визгнул стул и звякнуло что-то металлическое. – Сергей Модестович, просим вас, – Борзов подмигнул Ларисе Васильевне, – стесняется, как мальчишка… Сергей Модестович, просим!
Анна Гавриловна, до этого строчившая за Борзовым, отложила перо и зааплодировала. Из-за ширмы выпорхнул Сергей Модестович в гусарском мундирчике. Покрасовавшись перед Ларисой Васильевной, он гусиным шагом скрылся за ширмой.
Борзов выключил фонарик и отчетливо продиктовал Анне Гавриловне:
– Она побледнела, и крупные капли пота выступили у нее на лице: «Доктор, неужели сифилис? Но откуда?!»
У Ларисы Васильевны подломились ноги.
– Я не ослышалась, вы сказали «сифилис»?!
– Никаких сомнений, – сверкнул стеклами Борзов, – результаты анализов следует ожидать резко положительными.
Анна Гавриловна презрительно скривилась с видом: «Я так и знала», – а Борзов, напротив, спросил с утрированным участием:
– Ну-с, голубушка, поведайте, что за негодяй коснулся вашего… м-м-м… девичества? – и более тихим голосом пояснил внимающей Анне Гавриловне: – Спрашивать надо, соблюдая необходимые такт и осторожность, дабы неловкой фразой не оскорбить, не унизить страждущего, – и у той брезгливое выражение лица в ту же секунду сменилось сочувственной гримасой.
 
Лариса Васильевна подумала, что нуждается в нашатыре.
– Мнухин Андрей Андреевич, – прошептала она.
– Какой контакт между вами происходил? – настойчиво спросил Борзов.
– Что за наказание! – Лариса Васильевна горест но всплеснула руками.
– Вот уже и неудовольствие выказываем. – Всякое сочувствие покинуло гнусавую Анну Гавриловну. – Думаете, профессор интересуется из праздного любопытства?.. Профессора интересует, как именно вы были близки!
– Орально, – мышиным шепотом созналась Лариса Васильевна, – но меня вынудили, угрожали уволить…
– Слышать не желаю! – Анна Гавриловна демонстративно заткнула уши. – Вы пытаетесь укрыться под маской порядочной женщины, но по существу являетесь типичным примером аморального человека! В состоянии опьянения – не отпирайтесь! – вы не побрезговали вкусить запретного плода, а придя в себя после пьяного угара, намереваетесь оправдаться мнимым насилием над подвыпившей женщиной!
Борзов страдальчески поднял брови:
– Сергей Модестович, не сочтите за труд, разыщите Мнухина. Он нуждается в немедленном осмотре!
Сергей Модестович, как истукан стоявший за ширмой, ретиво полетел исполнять веление Борзова.
В кабинете повисла тягостная пауза. Борзов ходил взад-вперед и теребил ус.
– Некоторые как рассуждают: побеждены, мол, венерические болезни, а разговорчики о них вызывают только нездоровый интерес молодежи к вопросам половой жизни. Это чистой воды лицемерие и ханжество, – Борзов подлил чернил неутомимо стенографирующей Анне Гавриловне. – Сколько трудов написано о пользе аскетизма – намного больше, чем о вреде последнего. И все прахом. А ведь при воздержании человек ощущает огромный прилив сил, возрастает продуктивность труда, и, наоборот, кроме моральной опустошенности, потери интереса к окружающему, половая жизнь ничего не дает. Правильно в народе говорят: «Половая жизнь, развращенность и цинизм в одном поле растут».
Сергей Модестович ввел в кабинет злого, упирающегося Мнухина.
– Я буду жаловаться! Я доберусь до высших инстанций, я от вас не оставлю камня на камне! – Мнухин скинул ботинки, снял носки, зашнуровался и надел носки на руки. – Чтоб заразы не нахвататься! – дерзко пояснил он.
– Как вам будет угодно, любезный Андрей Андреевич, – начал вкрадчиво Борзов. – У нас есть предположение, что вы являетесь носителем инфекции, именуемой «сифилис».
– Сифилис?! Какая гадость! Уж лучше рак или простатит! – с пафосом вскричал Мнухин, скрестив на груди руки в носках и выпятив губу.
– Лариса Васильевна предполагает, что заразилась именно от вас, – продолжал Борзов.
Бедная Лариса Васильевна дрожала ни жива ни мертва, прикрыв лобок ладонями. Мнухин даже не удостоил ее взглядом.
– Более того, Андрей Андреевич, – заключил Борзов, – Лариса Васильевна открылась, что вы принудили ее…
Мнухин исполнился фальшивого достоинства:
– Она лжет, негодяйка такая!
– Сергей Модестович! – молодецки крикнул Борзов. – Займитесь Андрей Андреичем! Препоручаю его на ваше усмотрение.
Мнухин, сопровождаемый Сергеем Модестовичем, с гордо поднятой головой удалился за ширму.
Все, что там происходило, Лариса Васильевна видела так, будто находилась в театре теней.
Мнухин пару раз возмущенно сказал:
– Я не обязан отчитываться! – ойкнул: – Коновал!
Потом Сергей Модестович бросил в лоток какой-то инструмент и устало пробасил:
– Акимовна! Готовь бужи!
Приковыляла нянька, толкая перед собой тележку. На салфетках лежали острые спицы различных калибров.
– Отлично! – Тень Сергея Модестовича взяла неправдоподобно увеличившийся буж. Другой рукой Сергей Модестович обхватил так же оптически увеличенный член Мнухина и медленно вкрутил туда буж, с пристрастием спрашивая: – Ссильничали секретаршу, Андрей Андреич?
– Знать ничего не знаю, – прошипел Мнухин.
Сергей Модестович сменил буж.