Без маршала Тито (1944+) (СИ)
Разъехались гости заполночь, когда Алина уже давно спала. Семейная жизнь у нас пока что странная — меня мотает с бригадой, Алька дома сидит, ребенка носит, но пока я не вижу, что тут можно поменять. Невозможно ведь столько ждать, когда уже наступит конец генералу Парлаку и генералу Шеху и прочим умникам, и можно будет просто жить без всех этих интриг и пальбы.
Утром короткое прощание и вперед, в Южную Далмацию, там безобразило усташское подполье, а «ты, Владо, в тех местах бывал, помоги местным товарищам». Дело привычное, но из старых со мной едет только Небош, да и тот не сильно обрадовался:
— А чего я? Вон, Марко возьми, он молодой.
Марко я взять не мог — как и предполагалось, Живка затащила его под венец.
— Дай ему хотя бы месяц отгулять. И потом, ты же знаешь, как он к хорватам относится, сорвет у него тормоза, натворит бед, что тогда?
Небош потеребил свой орлиный нос, цыкнул зубом и огладил усы. Так-то я его понимаю — Глиша вообще в отставку вышел, трудился слесарем и все наши проблемы ему пофиг.
Пока везли в Дубровник по кое-как приведенной в рабочее состояние железке через Чачак, Ужице, Сараево и Мостар, мы наперебой рассказывали новеньким о наших похождениях в этих местах. Заодно слушали информативный, но очень нудный инструктаж, или попросту спали.
Новенькие они условно, просто зачислены в бригаду после нас или воевали в других местах. А так все стандартно, девять пятерок, в каждой пулемет, снайперка, винтовка с тромблоном и два автомата. Проверил оружие — у каждого вычищено, смазано, содержат в порядке. И жесты тактические наши знают, не зря внедрял.
Инструктировали нас о силах и методах «крижарей», то бишь крестоносцев, так они себя обозвали. Создавать их усташи начали, когда ощутимо запахло жареным, в конце сорок третьего года, но сильно не преуспели. Приток бойцов пошел только после взятия Загреба, когда в боевые группы поперли те, кто не успел удрать и не чаял себе прощения. Оттого их набралось тысяч сорок на всю Хорватию, зато мотивация у них на высоте. А методы… методы стандартные, как у любой герильи — пальнуть или бросить гранату в окно председнику општины, убить коммуниста, заманить в засаду группу полицейских или партизан, завладеть оружием. В прямые столкновения вступать не любили, но могли взорвать мост или здание. Ну и резали сербов, как же без этого. И попутно учителей и вообще всех, кого присылала новая власть.
Только и мы не лыком шиты, три с лишним года партизанили, опыта у нас всяко побольше. И советские товарищи многое подсказали, от истребительных батальонов до спецгрупп, действовавших под видом «крижарей».
Была мысль сделать из нас такую спецгруппу и выдать за хорватов, но послушали, послушали и решили ну его нафиг — язык хоть и один, но произношение и словечки у сербов другие. И оказались мы вроде как сбоку припека, если бы не приехавшая одновременно с нами в Мостар развединформация об эмиссаре Павелича.
Сам поглавник успел смыться в Италию, причем спрятался не на севере, где партизаны, а на юге, где англичане и американцы. Да и беглых усташей, что в Италии, что в других странах скопилось побольше, чем осталось крижарей в Хорватии. Вот Павелич и восстанавливал организацию, рассылал своих представителей к эмигрантам и в Югославию. В этот раз, по данным Ранковича, эмиссар вез деньги и новые шифры.
Ради такого дела усташи взбодрили всю свою агентуру — следить за далматинскими частями армии и Корпуса народной обороны, чтобы не прозевать их выдвижения на облавы. А вот нас там никто не ждал, опять же, ландшафты знакомые, мы там малость южнее с Хадсоном шастали.
От Мостара до места появления эмиссара всего два суворовских перехода, но нашу группу тайно, по два-три человека под брезентом в кузовах, перебросили грузовиками западнее Любушки, почти на самую границу Герцеговины и Далмации. Там машины притормаживали, ребята выскальзывали в кюветы и скрытно уходили на точку сбора.
Вечером, проверив еще разок все оружие и снаряжение, вместе с проводниками и капитаном из сплитского Отделения по защите народа, до одури похожего длинным лицом на Уяка, тронулись в путь.
Не все умеют ночью ходить по горам, несмотря на полную Луну и лежавший кое-где снег — капитан отставал и злился. Но к рассвету, как и намечено, мы все-таки вышли к обширной горной поляне с полудесятком избушек-катунов, загонами, погребами и даже шалашами. Скот пастухи давно угнали вниз, в деревни, и времянки пустовали. Мы добрый час пялились в бинокли — никого, но капитан клялся и божился, что ошибки нет, здесь.
Прикинули, где усташи выставят охранение, выбрали себе позиции подальше и занялись маскировкой, чутко слушая дороги снизу. Капитан ворчал, что нехрен в земле возиться, что надо одним ударом и все такое, но его придавил авторитетом Небош:
— Хочешь быть незаметным — люби землю.
И камни. Вырыть тут хрен чего получится, разве что камушки в псевдобруствер сложить. Вот мы и ковырялись, а крижарей ни слуху, ни духу, я уже нервничать начал, только капитан твердо стоял, что будут, непременно будут.
И они пришли, под вечер, человек шестьдесят тремя партиями. Наверное, выдвинулись еще утром и полезли в горы, чтобы дойти засветло. И секреты с патрулями расставили даже хуже, чем мы предполагали: совсем вблизи катунов, а высоты над долинкой не заняли. Мышление не военных, а карателей или полицейских — оцепить и ввалиться. Ну, нам же лучше.
Лежать и ждать не страшно, а привычно — времени подумать навалом, только дождь мешал. Натянуло с Адриатики тучи, полило и к утру мы вымокли и продрогли, несмотря на накидки и переползание поближе. Разрешил использовать жестяные горелки и сухой спирт — поджег, сверху укрыл, хоть какой сугрев. И горячего не похлебать, только сухари да сланина. Оставалось грызть, что дают, да занюхивать мокрым камнем, прелой листвой и хвоей.
Тихонько дрыгали руками и ногами, самых замерзших отпускал сползать за гряду, чтобы там размяться, но все равно, руки коченели и Небош ругательски ругал погоду. К утру в редких разрывах между тучами малость посветлело, а потом и дождь кончился, но одежда все равно липла, как холодный компресс.
Эмиссар явился в сопровождении пятерых охранников ближе к полудню, когда я уже почти отдал приказ быстренько раздолбать тех, кто в катуне и бегом-бегом валить отсюда.
По нашим позициям, вслед за командой, прошло почти незаметное оживление, подкрепленное разрешением хлебнуть по глотку ракии. Внизу, посредине между двумя низкими пастушьими хижинами, собрался кружок человек из двадцати, которому принялся вещать вставший на колоду коренастый мужик.
— Надо атаковать! — прошептал капитан, которого бил озноб то ли от холода, то ли от азарта.
— Спокойно, работаем по плану, — и я отсигналил пятеркам «Начали!»
Выстрелы, хоть и с глушителем, все равно слышны, да еще намеченные для первого удара посты не удалось снять полностью. А когда часовому становится интересно, что это так бумкнуло, а рядом тыкается в землю напарник с лишней дыркой в организме, возникают нехорошие мысли.
— Небош, пулеметчика! — скомандовал я, упреждая крики снизу.
Уже в полный голос бахнула снайперка, пулеметчик выронил МГ и упал. Коренастый на мгновение замер, а потом рыбкой нырнул под бревенчатую стену катуна. Остальные тоже ринулись в укрытия. Двое или трое успели выхватить оружие и палили в белый свет.
Поляна взорвалась криками и стрельбой.
Мокрый холод, пробиравший всю ночь, немедленно сменился адреналиновым жаром, я мгновенно взмок еще раз, по загривку потекли горячие струйки.
Стоявшие в охранении крижари вместо того, чтобы держать периметр, кинулись вниз, на помощь. Кинулись бестолково, толпой, как за халявой — усташи у катунов в суматохе приняли их за КНОевцев и встретили огнем.
Но секунда за секундой коренастый восстановил управление, и там уже заработал второй пулемет. Из катунов нам начали отвечать вполне прицельно.
Заваленный Небошем расчет лежал метрах в пяти от хижины — первый номер кучей тряпья с неестественно вывернутыми ногами, чуть дальше сам пулемет и второй номер. Он так и умер, выбросив вперед руку, чтобы дотянутся до МГ. Казалось, что от них густо пахнет кровью, хотя сюда долетала только едкая гарь от выстрелов.