Завещание предков (СИ)

Впереди раздались крики, и мы рванули вперед. Оказалось, что там дозор встретил уцелевших селян, которые успели сбежать в лес. Дозорные стояли вкруг, в центре которого стояла всего одна семья. Мужик с женой, к которой жалось пятеро ребятишек. Они с тревогой смотрели на нас. Я отправил сотни дальше в лес, а с обоими Лисиными и Демьяном подъехали к ним.
— Кто вы?
Мужик скинул шапку и, ломая её в руках, стал говорить:
— Мы здешние, из Выселок. — Он махнул рукой в сторону деревни. — Мохов я, Пахом. Вои степные налетели. Я их случаем увидел. Закричал предупреждая. Но токмо мои-то в лес и успели утечь. В лесу два дня прятались. Пожарище видели, но носу из лесу не казали.
И мужик стрельнул глазами на большой кустарник недалеко. Я посмотрел в ту сторону. А там кто-то есть.
— Эй, за кустами. Выходи.
Из-за кустов поднялся паренёк, по виду лет так на пятнадцать.
— Энто сын мой, Первуша. — мужик перекрестился и быстро добавил: — Павлом крещен.
— Иди сюда, парень.
Тот медленно приблизился. Смотрит насторожённо. Лисин хмыкнул и спросил:
— Ты не боишься ли нас, Павел?
Парень, сердито сверкнув глазами, выпрямился:
— А я ничего боюсь.
— Ладно-ладно, Аника-воин. Мыслю, ты все, что творилось в вашей деревне, видел?
Парень стиснул кулаки и кивнул:
— Я за околицей в кустах спрятался. Видел, как поганые по домам кинулись. Они согнали всех в одно место и спрашивали…
Я подался вперёд:
— Что?
— Видели ли они русских воев?
— Что, так и говорили «русских»? Или «урусов»?
— Русских.
Я и Лисин переглянулись.
— Что дальше?
— Никто ничего не знал. Так поганые обозлились и стали плетьми бить. Потом согнали всех в один дом и подожгли.
Парень отвернулся, а его мать всхлипнула.
Я прикрыл глаза. Всю деревню сожгли, вместе с жителями. Изверги, каких на Русь приходило немало, и ещё придёт. Чувствую, как в груди зарождается свирепая ярость. Они должны ответить за это. С трудом удается погасить пылающий в груди пожар. Скоро так берсерком стану. Ладно, надо думать дальше. Почему поганые спалили деревню? Бесятся от того, что нас не нашли? Начали свою месть, вырезая всех, кто меньше тележного колеса? И ещё странно то, что в их вопросе звучит не «урусуты», а «русские». Так может говорить только русский, или тот, кто долго жил на Руси. Один из восточных купцов, или их приказчиков? Скорей всего. Современная разведка, мать её.
— Что скажешь, Володимир Иванович?
— Скажу, Макар Степанович, что надо с этим Буолом поговорить ещё раз. Идем без дневок. Думаю, лошадки выдержат. Как мыслишь, до вечера успеем?
Лисин кивнул:
— Должны.
Парень выступил вперёд:
— Возьмите меня, бояре. Я из лука метко стреляю.
— Павша! — Мужик вскрикнул и опасливо покосился на нас.
Не глядя на отца, парень твёрдо повторил:
— Возьмите меня, бояре. Я отомстить хочу. Там Софьюшку… мою погубили… — И Павел сильно, до скрипа, сжал зубы и отвернулся.
Сердце сжалось. Софья, как там она? Вздыхаю и смотрю на беженцев.
— Возьмем всех. Макар Степанович, будь добр, ты их в обоз определи. Демьян, как приедем, ты, парня к себе заберёшь, и посмотришь, что может. Всё, бояре, вперёд.
До основного лагеря добрались даже раньше, удачно скрываясь от многочисленных монгольских дозоров. Кубин, предупрежденный о нашем приходе тихим дозором, встречал у края болота, что был вокруг лагеря. Он спросил, кося взглядом на проезжающих ратников:
— Ну, как прошло, все живы? Бой с тяжелой конницей был?
— Да, был, был. Отлично всё прошло, Матвей Власович. Даже раненых не имеем. Макар Степанович, вон подтвердит.
Лисин кивнул:
— Это так, Матвей. Правда, в этом придумка Володимира Ивановича помогла. За раз, почти всех поганых в ад отправили. Господи, помилуй. — И Лисин перекрестился. — Но поработать сабелькой пришлось, правда как-то странно получилось — в бою с легкой конницей у нас язвлёные были, а тут нет.
Пропустили мимо себя всю дружину вместе со всем обозом и поехали последними. Кубин махнул рукой.
— Про то, что наперво было, я знаю. Мне братья Борзовы всё обсказали. А что ты там, Володя, сотворил-то?
 
Усмехнувшись, я сказал:
— Да фугас я из всех бомб собрал, и все бочки с нефтью и дегтем в центре поставил.
Кубин понятливо кивнул:
— Адскую машину зорвал, значит. А как ты всех монгол у бомбы собрал-то? И как зажигал?
Я подробно пересказал деду Матвею все события. Потом свои впечатления высказал Лисин. Не хватало только, чтоб дополнить рассказ, детского восторга Лисина-младшего, который вместе с Демьяном Гориным ехал где-то впереди колонны. Впечатленный Кубин покачал головой, как бы не веря, и произнес:
— Удивительно, но такое мне, кадровому военному в голову бы не пришло. Жаль сам того не видел.
— Да ладно, Власыч, увидишь ещё. Тут вот какое дело есть. — Мы переглянулись с Лисиным. — Мы деревню одну проехали. Сожжённую дотла монголами. И жителей из неё встретили, что успели от них в лес убежать. Так один паренёк, скрытно пробравшись к окраине, все видел и нам поведал. Монголы, похоже, наш отряд искали и о нас спрашивали. О русских. — Я выделил последнее слово.
Кубин нахмурился:
— Считаешь, о нас знают, и ищут именно о нас?
— Да, и подробно об этом поведать может наш пленник. Его, кстати, Макар Степанович повязал. Тот почти незаметно в лес пробрался. Мы его допрашивали, и про отряды, что нас ловят, узнали. Чую, что не всё он нам поведал. Хорошо, что я его с братьями Борзовыми к тебе отправил.
Кубин кивнул:
— В срубе сидит, под присмотром Борзовых. Я к ним после вести о вас зашел. Обрадовал, что назад возвращаетесь.
— Лады. Надо будет с ним вдумчиво потолковать.
Краем глаза замечаю как в стороне тропы, из-за кустов, материализуется ратник, как я понял, из тихого дозора. Кивнув нам, он так же исчезает, как будто его и не было. Кубин, видя это, усмехается, а я говорю:
— Хорошо ты, Матвей Власович, научил тихие дозоры нести караульную службу. Прям, как лешие, по лесу хоронятся.
— Тьфу, ты, Господи, лешего поминать. — Крестится Лисин. — Но ты прав, Володимир Иванович, справно у них выходит.
Лес сменился редколесьем. Сам лагерь был построен на острове среди обширных болот и озер в этих местах. Имелось только два прохода на остров, по одному из которых сейчас двигалась дружина с обозом. Он проходил прямо через болото и в самых топких местах, которые даже в мороз не замерзали, была проложена гать. Другой проход был на противоположной стороне, там тропа проходила меж заболоченных озер, но по твердой почве. Незнающему человеку здесь не пройти. Белая гладь снега, покрывшего чуть прихваченную морозами болотную жижу, обманчива. Вроде обычное ровное поле, а ступишь на него, провалишься и «мама» сказать не успеешь.
Проехали три настила, и после поворота, за плотно заросшим холмом, открылись срубы нашего основного лагеря. А хорошо постаралась посланная вперёд бригада плотников. Всего за две недели тут успели много чего построить. И гать проложили, и домов понаставили с печами. Даже баню поставили, в первую очередь, потому что без неё, родимой, жизни на Руси нет. Любит русский народ чистоту.
Идиллию моих мыслей нарушили крики у крайнего сруба. Причем крики тревожные. Резко хлестнув лошадей и обходя по краю тропы медленно ползущий обоз, мы рванули вперёд. У дома резко осадили коней. Из дому выскочил ратник и, увидев нас, крикнул:
— Ой, беда, бояре. Братьев Борзовых убили.
После этих слов все мы слетели с коней и почти одновременно вломились в дом. В сумрачном свете от небольшого окна, затянутого чем-то мутным, и от открытой двери, угадывалось два тела. Это были братья Борзовы. И больше никого. Пленника не было. Я бросился к лежащему у самого выхода Михаилу Борзову, у которого в груди торчал засапожный нож. Провел руками по шее, пальцами нащупал вену. Жив! Жив, несмотря на такую рану! Теперь к Гавриле. Но, только взглянув на него, понял, что тот мертв. С головой развернутой на сто восемьдесят градусов не живут.