Украденный наследник
Однако я совершу глупость, решив в одиночку выступить против Грозовой ведьмы и леди Ноури. Если бы не принц, ядовитая стрела могла бы попасть в меня – вот только без доспехов наконечник вошел бы в мою плоть гораздо глубже. И рядом со мной не было бы никого, кто дал бы мне противоядие или довез на лошади до безопасного места.
Но в то же время я не хочу, чтобы меня таскали за собой, как какое-то животное. Не хочу бояться, что на меня снова наденут поводок.
Если я не могу заслужить их доверие, если не могу добиться, чтобы со мной общались на равных, тогда мне надо показать Оуку, что у меня столько же прав на эту миссию, сколько и у него. А причин ненавидеть леди Ноури – еще больше. К тому же у меня есть власть, которая способна ее остановить.
Но я не представляю, как их в этом убедить, когда моя щиколотка привязана к ножке кровати, а мысли путаются от усталости. Я достаю из сумки одеяло и, забравшись под кровать, сворачиваюсь калачиком. Здесь пыльно, но деревянные рейки над головой и лесной запах одеяла успокаивают меня.
Подложив руки под голову, пытаюсь устроиться поудобнее. Я думаю, что будет непросто уснуть на новом месте среди всех этих непривычных звуков. Мои бедра болят от верховой езды, а ступни – от ходьбы. Но к тому времени, когда теплый, ласковый солнечный свет растекается по комнате, словно желток из треснувшегося яйца, мои глаза потихоньку закрываются. Я засыпаю и даже не вижу снов.
Когда я просыпаюсь, небо успевает потемнеть. Я вылезаю из-под кровати, чувствуя, как желудок сжимается от голода.
Видимо, Тирнан незаметно для меня заходил в номер, потому что щеколда не заперта, а его вещи пропали. Я быстро разбираюсь с его дурацким зачарованным узлом, иду в ванную, нахожу там пластиковый стакан и набираю в него воды. С жадностью осушаю стакан, наполняю его еще раз и пью снова.
Подняв взгляд, вижу свое отражение в зеркале и невольно отступаю назад. В отсутствие чар у меня голубовато-серая кожа, словно бутоны гортензии, щека и нос запачканы землей. Волосы грязные, и в них запуталось столько листьев и веточек, что почти невозможно различить их настоящий оттенок – синий, чуть темнее кожи. У меня по-прежнему заостренный подбородок, как и в те времена, когда я считала себя смертной. Худое лицо, большие глаза и гримаса недоумения, будто я ожидала увидеть в зеркале кого-то другого.
И только мои глаза глубокого темно-зеленого цвета похожи на человеческие.
Я изгибаю губы в улыбке, чтобы лицезреть жуткое зрелище – рот, полный маленьких ножей. Мои зубы настолько острые, что даже фейри вздрагивают при их виде.
Потом перевожу взгляд на ванну, размышляя, какой Оук видит меня теперь, когда мы оба выросли. Поворачиваю кран и подставляю руку под струю горячей воды. По мере того как грязь смывается, кожа приобретает более теплый, светло-голубой оттенок.
Но я не придворная дама с красными, как кармин, губами и бабочками в волосах. Я худощавая, как жук-палочник.
Я затыкаю сливное отверстие пробкой и наполняю ванну, после чего медленно погружаюсь в воду. Мне невыносимо жарко, но я все же начинаю тереть кожу обломанными ногтями. Буквально через несколько минут вода становится настолько грязной, что мне приходится ее слить. Затем повторяю процедуру еще раз. Запустив пальцы в волосы, пытаюсь распутать колтуны. Это причиняет мне боль, и даже содержимое крошечной баночки кондиционера, которую я выдавливаю на голову, не очень-то помогает. Когда я наконец-то вылезаю из ванны, на ней остается слой грязи, но меня по-прежнему нельзя назвать действительно чистой.
Теперь, когда я помылась, мое платье выглядит грязнее, чем когда-либо. Оно так выцвело на солнце и испачкалось землей, что трудно сказать, какого оно цвета. А в некоторых местах износилось настолько, что стало едва ли не тоньше салфетки. Однако других вещей у меня нет, и поэтому я подношу его к крану и начинаю аккуратно тереть мылом, надеясь, что оно не порвется. Потом вешаю его на карниз для шторки и сушу феном. Когда снимаю его, оно все еще влажное.
Я начинаю натягивать его на себя, когда вижу за окном какую-то тень.
Я тут же падаю на пол, но сначала успеваю заметить знакомые мне длинные пальцы. Обнаженная, заползаю под кровать и слышу, как ногти скребут по стеклу. Мысленно готовлюсь к тому, что сейчас Богдана разобьет окно или вышибет дверь.
Ничего не происходит.
Я делаю вдох. Потом еще один.
Несколько минут спустя слышу стук в дверь. Не двигаюсь.
Из коридора доносится настойчивый голос Оука:
– Рэн, откройте.
– Нет! – кричу я, после чего вылезаю из-под кровати и пытаюсь натянуть платье.
Я слышу какой-то шорох и глухой стук, а потом в щель между дверью и косяком просовывается что-то металлическое. Замок открывается.
– Я думала, это не вы, а… – хочу объяснить я, но он не слушает. Оук уже успел спрятать то, что использовал в качестве отмычки, и теперь поднимает с пола картонную подставку с двумя стаканами кофе и большой бумажный пакет.
Когда он поднимает взгляд, то на секунду застывает, а его лицо приобретает непроницаемое выражение. Затем он отводит глаза и смотрит куда-то за мое плечо.
Я опускаю голову и вздрагиваю при виде мокрой ткани, прилипшей к телу так, что видно мою грудь и даже соски. Неужели он подумал, что я сделала это намеренно, чтобы привлечь его внимание? Волна стыда заливает мне щеки и сползает вниз по шее.
Пройдя мимо меня, Оук ставит пакет на кровать. Его золотистые локоны лишь слегка взъерошены, и он одет в свежую рубашку – белую и поглаженную. Создается впечатление, что он не был ни ранен, ни отравлен и даже не падал с лошади. И он точно не стирал свою одежду в раковине. Его губы изгибаются в веселой улыбке. Совершенно невыносимой.
Я стаскиваю с кровати одеяло и заворачиваюсь в него.
– Не знал, что вы любите. – Оук достает из пакета манго, три зеленых яблока, горсть сушеных фиников, упаковку печенья в форме рыбок, замороженные мини-пиццы и четыре завернутых в фольгу хот-дога. Он делает все это, не глядя на меня. – Очень похоже на мясо, но на самом деле нет.
Я так голодна, что соглашаюсь на один из его странных веганских хот-догов.
– Вы не едите мясо? Наверное, ваш отец недоволен.
Оук лишь пожимает плечами, но по его выражению лица я понимаю, что эта тема не раз выносилась на обсуждение.
– Ему же больше достается.
Потом мое внимание полностью поглощает еда. Я буквально проглатываю три хот-дога, а закончив, вижу, как Оук прикрывает рукой последний, видимо, надеясь уберечь его от меня. Я беру финик и пытаюсь есть его маленькими кусочками.
Оставив еду на кровати, принц идет к двери.
– Тирнан сказал, что я должен быть благодарен вам за то, что вы не дали мне упасть с лошади вниз головой, как бы вам этого ни хотелось, – говорит он. – О вашей силе воли сложат баллады.
– И почему же вы думаете, что мне этого хотелось? – Мой голос то и дело переходит на рык, но я ничего не могу с этим поделать.
– Многие на меня так реагируют. Наверное, что-то в моем лице наталкивает на подобные мысли. – Оук улыбается, и я вспоминаю про ревнивого любовника с ножом.
– Может, все дело в том, что вы забираете их с собой в рыцарские походы, – отзываюсь я.
Он смеется:
– Не при таких обстоятельствах я надеялся увидеть вас снова.
– Мне кажется, вы вообще не рассчитывали увидеть меня снова, – отвечаю я, только чтобы напомнить себе о том, как бесконечно сильно его место в этой жизни отличается от моего.
Улыбка сходит с его лица.
– Мне казалось, что таково ваше желание.
Я пытаюсь убедить себя, что его серьезный вид меня не беспокоит, но все безуспешно.
Дверь открывается. За ней появляется Тирнан.
– Пора отправляться, – говорит он, сердито глядя на нас. – Нам предстоит покрыть немало миль.
Снаружи я замечаю нового скакуна, чья шкура темна, как чернила, и пахнет морской водой. Фейрийская лошадь Оука держится от него подальше, испуганно раздувая ноздри.