О мышах и людях. Жемчужина (сборник)
У себя дома доктор удобно устроился в кресле и положил перед собой часы. Слуги принесли легкий ужин – горячий шоколад, пирожные и фрукты, – и он брезгливо уставился на еду.
В соседских домах обсуждалась тема, вокруг которой предстояло еще долго вертеться всем разговорам. Сегодня ее обкатывали впервые, чтобы проверить, хорошо ли пойдет. Соседи показывали друг другу, как велика жемчужина; слегка поглаживали палец о палец, изображая, как она прекрасна. Теперь они станут внимательно следить, не вскружит ли богатство Кино с Хуаной голову, как это обычно бывает. Все знали, зачем приходил доктор. Он плохо умел притворяться, и ему не удалось никого провести.
Плотный косяк мелких рыбешек рассекал воду речного устья, блестя чешуей и пытаясь уйти от налетевшей стаи крупных рыб. Пока продолжалась бойня, в хижинах было слышно, как тихо плещутся маленькие рыбы и тяжело бьют по воде большие. Сырой воздух поднялся от залива и осел солеными каплями на кусты, кактусы и коренастые деревца. По земле сновали мыши, которых бесшумно преследовали ночные птицы.
Худой черный щенок с огненно-рыжими пятнами над глазами подошел к хижине и заглянул в дверь. Когда Кино поднял на него глаза, он принялся отчаянно вилять задом, но стоило хозяину отвернуться, тут же перестал. Щенок не осмелился войти, зато с живейшим интересом наблюдал, как Кино съел бобы, вытер глиняную миску кукурузной лепешкой и тоже отправил ее в рот, а напоследок выпил пульке.
Кино покончил с ужином и как раз сворачивал самокрутку, когда Хуана окликнула его по имени. Он тут же встал и подошел к жене, потому что заметил в ее глазах испуг. Кино склонился над ней, но в хижине было слишком темно. Тогда он пинком отправил в огонь кучу хвороста. Взметнулось пламя, и в его свете Кино увидел лицо Койотито. Щеки ребенка горели, горло часто сокращалось, а по губе стекала струйка вязкой слюны. Потом желудок малыша свело спазмом, и его вырвало.
Кино встал на колени подле жены.
– Значит, доктор все-таки знает, – сказал он – столько же себе, сколько Хуане. В уме у него роились подозрения: ему вспомнился белый порошок.
Хуана раскачивалась из стороны в сторону и заунывно тянула песню семьи, словно этим могла отвратить опасность, а ребенок у нее на руках корчился в рвотных судорогах. В душу Кино закралась неуверенность; в голове, заглушая собой песню Хуаны, стучала музыка зла.
Доктор допил шоколад и подобрал оставшиеся от пирожных крошки. Затем вытер пальцы салфеткой, взглянул на часы, встал и взял чемоданчик.
Весть о болезни ребенка тут же облетела всю деревню, ведь болезнь – злейший враг бедняков, хуже которого только голод.
– Удача не приходит одна, – вполголоса заметил кое-кто из соседей. – Всегда приводит с собой коварных друзей.
Остальные согласно закивали и поднялись с места, чтобы проведать Кино с Хуаной. Прикрывая носы от ночного воздуха, они спешили сквозь тьму, пока вновь не набились в хижину Кино. Соседи стояли и глазели, сокрушаясь, что несчастье пришло в такой радостный час. «Все в руках Божьих!» – вздыхали они. Старухи окружили Хуану, чтобы предложить ей помощь, если сумеют, и утешение, если нет.
И тут в хижину, сопровождаемый слугой, ворвался доктор. Он разогнал старух, словно кур, взял ребенка на руки, осмотрел и пощупал ему лоб.
– Яд нанес удар, – объявил он. – Думаю, я сумею его побороть. Сделаю все, что в моих силах.
Доктор попросил подать воды, добавил в чашку три капли аммиака, открыл ребенку рот и влил питье. Койотито закашлялся и запищал, а Хуана только смотрела на него затравленными глазами. Не отрываясь от работы, доктор сказал:
– Вам повезло, что я умею лечить от скорпионьего яда, иначе…
Он пожал плечами, давая понять, что бы случилось иначе.
Кино не покидали подозрения. Он не сводил глаз с открытого чемоданчика, где лежала склянка с белым порошком. Постепенно спазмы прекратились, и Койотито затих. Он глубоко вздохнул и уснул, утомленный изнурительной рвотой.
Доктор положил ребенка Хуане на руки.
– Теперь он поправится. Я выиграл бой.
В ответ Хуана с обожанием посмотрела на него.
Закрывая чемоданчик, доктор спросил:
– Когда вы сможете оплатить счет?
Спросил почти ласково.
– Как только продам жемчужину, – ответил Кино.
– У вас есть жемчужина? И большая? – поинтересовался доктор.
Тут вмешались соседи.
– Он нашел величайшую жемчужину в мире! – наперебой закричали они, соединяя большой палец с указательным, чтобы продемонстрировать, как она велика. – Кино станет богачом! Такой жемчужины еще никто не видел.
Доктор удивлённо приподнял брови.
– А я даже ничего не слышал! Вы надежно спрятали эту жемчужину? Хотите, положу ее в свой несгораемый шкаф?
Кино сощурил глаза и стиснул зубы.
– Жемчужина в надежном месте. Завтра я продам ее и расплачусь с вами.
Доктор пожал плечами. Его влажные глазки не отрываясь следили за Кино. Он знал, что жемчужина зарыта где-то в хижине, и выжидал, не взглянет ли Кино в сторону тайника.
– Жаль, если жемчужину украдут прежде, чем вы успеете ее продать, – заметил доктор, и Кино невольно покосился на пол у подножия боковой опоры.
Когда доктор ушел, а соседи неохотно разбрелись по домам, Кино присел рядом с тлеющими углями в очаге и прислушался к звукам ночи – к тихому плеску волн и далекому собачьему лаю, к шелесту ветра в крыше. Из соседних хижин долетал приглушенный гул голосов – люди этого народа не спят беспробудным сном, а то и дело просыпаются, разговаривают немного и снова засыпают. Через некоторое время Кино встал и подошел к дверям. Он принюхался, послушал, не крадется ли кто, и пристально вгляделся в ночь, потому что в голове у него звучала мелодия зла. Кино был насторожен и чего-то опасался. Прощупав темноту всеми органами чувств, он подошел к боковой опоре и откопал жемчужину. Затем отодвинул циновку, вырыл новую ямку, опустил туда жемчужину, засыпал землей и опять накрыл сверху циновкой.
Сидящая у очага Хуана вопросительно смотрела на мужа, а когда он закончил, спросила:
– Кого ты боишься?
Кино задумался, пытаясь найти истинный ответ, и наконец произнес:
– Всех.
Вокруг него смыкалась непроницаемая раковина.
Через некоторое время они оба легли на циновку. Этой ночью Хуана не стала укладывать малыша в ящик, а устроила рядом с собой, обняла и накрыла шалью.
Угли в очаге совсем потухли, но ум Кино продолжал гореть даже во сне. Ему снилось, что Койотито умеет читать – что человек из его собственного народа может рассказать ему, где правда. Койотито читал огромную, как дом, книгу с большими, точно собаки, буквами. Буквы резвились и прыгали по странице. Затем по бумаге разлилась темнота, а с ней вновь пришла мелодия зла, и Кино заворочался во сне. Хуана почувствовала это, открыла глаза, и Кино тут же проснулся. Внутри у него по-прежнему пульсировала мелодия зла. Он лежал в темноте и чутко прислушивался.
Из угла хижины донесся шорох – такой тихий, что можно было принять его за мысль, за легкое вороватое движение, осторожные шаги по земляному полу или почти неразличимый свист сдерживаемого дыхания. Кино перестал дышать и напряг слух. Он знал: чем бы ни было то темное существо, что пробралось к нему в дом, оно сейчас тоже не дышит и слушает. Какое-то время из угла не долетало ни звука. Кино уже готов был подумать, что ему почудилось, но тут рука Хуаны предостерегающе дотронулась до его плеча, а шорох повторился – шорох осторожных шагов и скребущих по сухой земле пальцев.
Кино захлестнул отчаянный страх, а вслед за страхом, как обычно, пришла ярость. Его рука нащупала висящий на груди нож. Кино подскочил, словно разъяренная кошка, и с шипением прыгнул на темное существо, которое, он знал, притаилось в углу. Пальцы Кино ухватили ткань. Он ударил, промахнулся и снова ударил. Нож распорол ткань, и тут в глазах у Кино сверкнула молния, а голова затрещала от боли. Что-то метнулось к двери, послышался топот бегущих ног, и все стихло.