О мышах и людях. Жемчужина (сборник)
– На меня напали, – напряженно ответил Кино. – Я защищался – иначе меня бы убили.
– Разве это кого-то волнует? Помнишь, что было вчера? Помнишь городских дельцов? Думаешь, твои объяснения чему-то помогут?
Кино глубоко вздохнул и попытался совладать с собой.
– Нет, – ответил он наконец. – Ты права.
Воля его окрепла: он снова был мужчиной.
– Сходи за Койотито, – велел Кино. – Захвати с собой всю кукурузу, которую найдешь. Я спущу каноэ на воду, и мы тронемся в путь.
Кино подобрал нож и заковылял вниз по берегу – туда, где лежало его каноэ. Когда сквозь облака вновь прорезался свет, он увидел, что в днище зияет огромная дыра. Жгучая ярость охватила Кино, придала ему сил. Тьма обступала его семью со всех сторон. Мелодия зла заполнила собой ночь, повисла над мангровыми деревьями, завыла в шуме прибоя. Пробить дедову лодку, шпаклеванную и перешпаклеванную секретной замазкой! Немыслимое злодеяние, худшее, чем убийство человека. Ведь у лодки нет сыновей, она не может обороняться, а раны в ней не заживают. Хотя к ярости Кино примешивалась скорбь, это последнее несчастье сделало его несгибаемым. Он превратился в животное, способное только прятаться и нападать. У него осталась одна цель – выжить и защитить семью. Не чувствуя боли от удара по голове, Кино скачками поднялся по берегу и сквозь заросли кустарника бросился к дому. Ему даже не пришло на ум взять чужую лодку. Это было так же немыслимо, как пробить в ней дыру.
Уже вовсю кричали петухи: скоро рассвет. Сквозь плетеные стены хижин кое-где струился дымок, и пахло кукурузными лепешками. В кустах возились утренние птицы. Ущербная луна быстро меркла, облака сгустились и отступили на юг. Подул свежий ветер, нервный и порывистый; от его дыхания пахло бурей. В воздухе веяло тревогой и переменами.
Кино ощутил прилив радостного возбуждения. Замешательство прошло: теперь ему оставалось только одно. Рука дотронулась сначала до жемчужины в кармане, затем до спрятанного под рубашкой ножа.
Кино увидел впереди тусклое зарево, и тут же, осветив тропу, в темноте вспыхнуло и заревело пламя. Кино сорвался на бег. Он знал, что горит его дом, и знал, как быстро сгорают плетеные хижины. Навстречу ему метнулась чья-то тень – Хуана. Одной рукой она прижимала к себе всхлипывающего от страха Койотито, другой – одеяло Кино. Глаза у нее были расширенные и напуганные. Кино видел, что хижину уже не спасти. Он не стал ни о чем спрашивать, Хуана заговорила сама:
– В хижине все перевернули вверх дном: перекопали пол, даже ящик Койотито переворошили. Когда я подоспела, они как раз поджигали снаружи стену.
Резкий свет пожара ярко озарял лицо Кино.
– Кто? – отрывисто спросил он.
– Не знаю, – ответила Хуана. – Темные люди.
Соседи выскакивали из хижин и затаптывали падающие искры, чтобы спасти собственное жилье. Внезапно Кино стало страшно: вокруг было слишком светло. Ему вспомнился мертвец, лежащий в кустах у тропы. Кино взял Хуану за локоть и потянул в тень ближайшей хижины, подальше от света, потому что свет значил теперь опасность. Кино подумал немного, а затем, стараясь держаться в тени, пробрался к дому Хуана-Томаса, проскользнул в дверь и затащил вслед за собой Хуану. Снаружи визжали ребятишки и кричали соседи: друзья боялись, что Кино с семьей остался в горящем доме.
Дом Хуана-Томаса мало чем отличался от жилища Кино. Большинство плетеных хижин выглядело одинаково. Все они пропускали воздух и свет, так что Кино с Хуаной видели сквозь стену, как бушевало неистовое пламя, как провалилась крыша, и как быстро, словно огонь в очаге, угас пожар. Они слышали крики друзей и пронзительные причитания Аполонии, жены Хуана-Томаса, которая на правах ближайшей родственницы подняла поминальный плач по умершим.
Внезапно Аполония спохватилась, что шаль на ней не самая подходящая к случаю, и побежала домой за новой и нарядной. Едва она принялась рыться в ящике у стены, как услышала тихий голос Кино:
– Аполония, не голоси: мы живы.
– Откуда вы взялись? – изумилась она.
– Не время расспрашивать, – перебил Кино. – Разыщи Хуана-Томаса и приведи его сюда. И никому ни слова! Это важно, Аполония.
Аполония застыла, беспомощно держа перед собой руки, но наконец ответила:
– Хорошо, деверь.
Вскоре она вернулась вместе с мужем. Хуан-Томас зажег свечу и подошел туда, где скрючившись сидели Кино с Хуаной.
– Аполония, встань в дверях и никого не впускай, – распорядился Хуан-Томас. Он был старше Кино, а потому взял на себя роль главного. – Итак, брат…
– В темноте на меня напали, – начал Кино. – В драке я убил человека.
– Кого? – быстро спросил Хуан-Томас.
– Не знаю. Кругом одна темнота – темнота и темные тени.
– Это все жемчужина. В ней сидит дьявол. Нужно было продать ее и передать дьявола кому-то другому. Может, ты еще сумеешь продать свою жемчужину и тем купишь себе покой.
– О брат, мне нанесли оскорбление, которое глубже моей жизни. Мое каноэ разбито, дом сожжен, а в зарослях лежит мертвец. Все пути к бегству отрезаны. Ты должен спрятать нас, брат мой.
Кино заметил, что в глазах Хуана-Томаса мелькнуло беспокойство, но не дал ему времени отказать.
– Ненадолго, – торопливо добавил он. – Только пока не пройдет день и не наступит новая ночь. А тогда мы уйдем.
– Я вас спрячу, – ответил Хуан-Томас.
– Не хочу подвергать твою семью опасности, – сказал Кино. – Знаю, я теперь вроде проказы. Ночью мы уйдем, и тогда ничто не будет вам угрожать.
– Я вас приючу. Аполония, занавесь чем-нибудь дверь. И смотри, никому ни слова, что Кино у нас!
Весь день Кино с Хуаной молча сидели в темной хижине и наблюдали, как соседи разгребают золу в поисках костей. Сквозь плетеные стены им было слышно, что о них судачат. Новость о пробитой лодке потрясла всех. Чтобы рассеять подозрения, Хуан-Томас расхаживал между соседями и строил всевозможные догадки, что могло случиться с Кино, Хуаной и малышом Койотито.
– Наверное, отправились вдоль берега на юг, чтобы спастись от того зла, которое их преследовало, – говорил он одному.
– Кино никогда не оставил бы море, – заявлял другому. – Может, нашел новую лодку?
– Аполония просто сама не своя от горя, – жаловался третьему.
В тот день поднялся ветер. Он хлестал по воде залива, с корнем выдирал водоросли и растущие вдоль берега травы, стенал в крышах плетеных хижин. Каждой вышедшей в море лодке грозила беда.
– Кино погиб, – во всеуслышание объявил Хуан-Томас. – Если он вышел в море, то уж конечно утонул.
Заглядывая к соседям, Хуан-Томас как бы между делом брал у них что-нибудь взаймы и всякий раз возвращался с чем-то новым. Он принес маленький плетеный мешочек с красной фасолью и сосуд из выдолбленной тыквы, до краев наполненный рисом, чашку сушеных перцев и кусок соли, а главное, тяжелый, словно топор, нож в локоть длиной, который мог служить как рабочим инструментом, так и оружием. Когда Кино увидел нож, глаза у него загорелись. Он ласково погладил лезвие и проверил большим пальцем, хорошо ли заточено.
Над заливом стенал ветер. Вода стала белой от пены, мангровые деревья метались из стороны в сторону, точно перепуганные овцы. От земли поднялась мелкая пыль и повисла над морем удушающим облаком. Ветер разогнал тучи, расчистил небо и мел по берегу песок, точно снег.
Когда наступил вечер, Хуан-Томас завел с братом долгий разговор.
– Куда вы отправитесь?
– На север, – ответил Кино. – Говорят, на севере есть города.
– Держитесь подальше от моря. В городе собирают отряд, чтобы обшарить побережье. Вас будут искать. Жемчужина еще у тебя?
– У меня, и я никому ее не отдам. Быть может, раньше я мог бы подарить эту жемчужину, но теперь она стала моим проклятием и моей жизнью. Я никому ее не отдам.
Взгляд у Кино был холодный, жестокий и озлобленный.
Захныкал Койотито, и Хуана принялась бормотать короткие заговоры, чтобы он замолчал.
– Добрый поднялся ветер, – заметил Хуан-Томас. – Все следы заметет.