Открытие мира

Его так и распирало от желания показать кому-нибудь серебряные полтинники. 
Ноги сами привели к дому дяди Оси Тюкина. Здесь веселья было не меньше, чем в других избах. Жареной рыбой пахло даже на улице. Изба дяди Оси невелика и вросла в землю почти по самые оконца, заклеенные бумагой. Чьи-то локти продавили бумагу и смешно высовывались наружу. Были локти суконные, с заплатами, синего ластика с белым мелким горошком, были и голые бабьи локти, загорелые, потрескавшиеся, что твоя пятка. 
Шурка сунулся к одному оконцу, к другому. Локти мешали ему что-либо разглядеть сквозь бумажные клочья. Тогда он посвистел. Но и на свист никто не выбежал на старое, со сломанными ступеньками, пошатнувшееся крыльцо. 
Помрачнев, Шурка пошел было прочь, но под навесом возле избы увидел девочку. Она сидела на корточках, спиной к нему, в розовом ситцевом платьице, с золотыми косичками, в которые вплетены были и завязаны бантиками такие же розовые ленточки. Это местечко под навесом очень знакомо Шурке, особенно после того, как он застал здесь Катьку с Олегом Двухголовым. Тут из гнилых досок и чурбашков сделаны ладные скамеечки. Посредине опрокинутый вверх дном ящик изображал стол, а над ним подвешенная на обрывках веревки полочка, заставленная черепочками от битой чайной посуды, горшков и бутылок. Эта полочка стоила Шурке в свое время больших трудов. И теперь, посмотрев на нее, Шурка подумал, как здорово он ее смастерил, почище любого плотника, и как красиво расположены на ней стекляшки и черепочки. Пожалуй, зря он бросил осколки телеграфной чашечки, они здесь пришлись бы к месту. 
Наклонив золотую головку с бантиками, девочка, по-зверушечьи быстро снуя тонкими белыми лапками, перебирала черепочки, как сокровище. 
"Ого! У Катьки гостья... Куда же сама-то она подевалась? - размышлял Шурка, стоя у навеса и не отрывая глаз от розового платьица. - Да чья же это девочка такая нарядная?" 
Он кашлянул. Девочка обернулась, и знакомые зеленые глаза радостно осветили Шурку. 
- А я тебя не узнал! - сказал он, опускаясь на корточки возле Катьки и любуясь ею. 
- Почему? - спросила Катька и стала розовая, как платьице. 
- Потому... потому... - Шурка покраснел и не договорил. 
Катька засмеялась, живо и лукаво покосилась на него. 
- Я тебя тоже не узнала, - тоненько сказала она, оглядывая матроску. 
Теперь засмеялся довольный Шурка. 
Они сели на лавочку в своей домушке и немного поиграли черепочками. Шурке все время хотелось погладить Катьку по золотым, гладко причесанным волосам. Две косички с бантиками прямо-таки сводили его с ума. 
- На гулянье пойдем? - спросила Катька. 
- Ага. Я за тобой и зашел. 
- У меня пятачок. Тятя дал, - похвасталась Катька. 
Шурка вспомнил о рубле и потрогал напуск матроски. 
- Слушай, - сказал он, волнуясь. - Если бы у тебя было много-много денег... рубль... ну, полтинник. Что бы ты купила себе на гулянье? 
- Китайских орешков. Они ску-у-усные! 
- А еще? 
- Медовых пряников. Фунт. 
- А еще? 
Катька немного подумала. 
- Куколку... знаешь, сахарную... Ей можно играть, а потом съесть. Катька тихонько вздохнула. - Только пятачка на все не хватит. 
- Ну, я тебе все это куплю, - торжественно пообещал Шурка, любуясь золотой Катькиной головкой. - Хочешь, куплю? 
- Ой, какой богач выискался! - расхохоталась Катька. 
- А вот выискался! - настаивал Шурка. - Не веришь? Постой, у тебя в волосах, никак, соломинка... 
Он протянул руку и прикоснулся к желанным Катькиным волосам, к косичкам и бантикам. 
- Я тебе сейчас покажу фокус, - торопливо сказал он. - Закрой глаза. 
Катька послушно зажмурилась. 
Шурка намеревался достать полтинники, но почему-то сделал другое наклонился и поцеловал Катьку в губы. 
- Дурак! 
Катька толкнула его в грудь и соскочила со скамеечки. 
- Мы с тобой жених и невеста, - сконфуженно пробормотал Шурка. - А женихи и невесты всегда целуются. Я видел. 
- Дурак, дурак! Ничего ты не видел, - обиженно твердила Катька, а лицо ее горело и глаза сияли звездами. - Какой фокус придумал!.. 
 
- Ко я не тот фокус хотел тебе показать, - оправдывался Шурка. - Я сейчас покажу тебе другой. 
- Не надо мне никаких фокусов! Я сама умею показывать фокусы. 
- Ну, покажи! 
- Не покажу. 
- Значит, не умеешь. 
- Умею, умею! Почище твоего. 
- Тогда покажи. 
- Не покажу... 
- Ага! Бахвалишься. А фокуса показывать не умеешь. 
- Я бахвалюсь?! 
Подвижное лицо Катьки потемнело от возмущения. 
- Закрой глаза, - приказала она сердито. 
Шурка поежился, отступил на шаг. 
- Да-а... ты меня ударишь... или плюнешь... Я знаю. 
- Боишься, боишься! - закричала Катька и принялась скакать на одной ноге вокруг Шурки. 
Это было среди ребят знаком высшего презрения, существующего на свете. 
Шурка показал Катьке язык. 
- Нет, не боюсь! 
В смутном волнении он мужественно зажмурился, как и подобало мужчине. И в тот же миг почувствовал, как по его губам скользнули и пропали и опять скользнули два-три раза Катькины губы. 
- Вот тебе... фо-о-кус! - воскликнула, смеясь, Катька и ударила его легонько по голове. 
Шурка раскрыл глаза. Катьки под навесом не было. Он догнал ее на шоссейке и пошел рядом. Ему очень хотелось взять ее за руку, но он не решался. Они долго молчали и не смотрели друг на друга. Потом, запинаясь, Шурка сказал: 
- Зажмурь глаза. Я покажу тебе... еще один фокус. 
Катька оглянулась по сторонам и отрицательно покачала косичками. 
- Нет, взаправдышно покажу фокус! - настаивал Шурка. - Ну, не надо жмуриться, отвернись. 
Катька отвернулась, и Шурка живо достал из-под напуска матроски носовой платок, развязал его и выложил на горячую ладонь два полтинника. 
- Смотри! 
Катька взглянула и ахнула. 
- Твои?! 
- Один мой, и один Яшкин. У меня еще есть двенадцать копеек и три грошика. 
Катька захлопала в ладошки и по-мальчишески свистнула. Шурка с шиком, как полагалось богачу, плюнул сквозь верхние зубы. Плевок вышел длинный, важнецкий. Катька тоже хотела плюнуть. 
- Тебе плевать нельзя, - остановил Шурка. 
- Почему? 
- Потому что ты... в розовом платьице. 
Катькина мордашка стала пунцовой. Быстро и лукаво стрельнули на Шурку зеленые мерцающие глаза. Катька тихо, счастливо рассмеялась, замурлыкала и тонкой лапкой пробежала по платью, оправила складочки на юбке. 
- Ты взаправду... купишь мне... сахарную куколку? - спросила Катька и потупилась. 
- Взаправду. И куколку. И медовых пряников. И китайских орешков... Пошли скорее! 
Шурка взял ее за руку, и они засеменили по дороге. 
Они не прочь бы лететь сломя голову - так хотелось поскорей отведать диковинных лакомств на гулянье. Но кругом было столько интересного, что ноги сами останавливались. 
У избы глухого Антипа стояла пара вороных, в бантах и лентах, запряженная в высокий железный тарантас. Каждая шерстинка горела и светилась - такие кони были чистые. Гривы и челки - в косичках, хвосты подвязаны. Ребята узнали старого мерина, с лысиной на лбу, принадлежавшего Антипу. А кобылку, поджарую, молодую, которая нетерпеливо грызла удила и пряла острыми ушами, не могли признать, до того она была хороша. 
Расфранченные девки под цветными зонтиками, парни в соломенных шляпах, клеенчатых, блестящих на солнце дождевиках и неизменных галошах, потные и веселые, усаживались, чтобы ехать на гулянье. Вот что значит праздник! Два шага не хотят пешком пройти. И правильно делают. Следовало бы и Шурке запрячь Лютика и прокатить свою невесту. Он так и сделает в другой раз. Только галош не будет надевать. И в башмаках ногам жарко, зря выдумал форсить, - Яшка-то ведь босиком гуляет, и Катька босиком. Хотя, положим, он теперь богач, и не пристало ему босым топать. Если бы Петух знал, что у него есть полтинник, он бы тоже достал спрятанные башмаки.