"Военные приключения-2". Компиляция. Книги 1-18 (СИ)

Часы ожидания тянулись долго. Они показались бы еще более долгими, если б не поступили сведения о Булгакове и Кунице.
Из госпиталя, в котором, как значилось в документах, лежал коновозчик, сообщали, что Булгаков Иван Нефедович ни в июле, ни в августе, ни в последующие месяцы 1941 года на лечении не находился. Новгородский ничуть не удивился тому и тут же отослал справки Булгакова на экспертизу.
Позже из окружной военно-медицинской комиссии сообщили, что Куница Павел Тарасович действительно комиссовался в августе месяце и по состоянию здоровья (вследствии контузии почти ослеп на левый глаз) освобожден от несения воинской службы. Это обстоятельство несколько смутило капитана. Он поехал в управление железной дороги.
Начальник отдела кадров долго рылся в пухлых папках, пока нашел копию приказа о зачислении Куницы на работу.
— Вроде бы все в порядке, — сказал он. — Направлен на станцию Хребет управлением.
— А почему путевым рабочим? Ведь вот здесь значится, что Куница в течение семнадцати лет работал диспетчером и дежурным по станции на Октябрьской дороге. — Новгородский подал кадровику трудовую книжку Куницы.
Тот поглядел в нее.
— Действительно дежурным. Путаница какая-то. Сейчас вызовем кого надо.
Кадровик позвонил куда-то, и вскоре пришел сотрудник, который оформлял Куницу на работу. Он посмотрел бумаги и вспомнил:
— А-а... Куница. Здоровый такой. Как же, помню. Единственный мужчина, которого мы приняли на работу в августе. Помню. Он и вправду на Хребет попросился. Сказал, что родные там живут.
— А почему рабочим?
— Во время эвакуации попал под бомбежку. Его контузило. По-моему, что-то со зрением случилось. Он откровенно признался, что не может работать в прежней должности. У нас везде нехватка в людях. Особенно на небронируемых должностях. Вот и послали...
Попросив на несколько дней документы Куницы, Новгородский покинул отдел кадров. Решающее слово оставалось за экспертизой.
Вечером к капитану зашел заведующий лабораторией.
— Вы правы, — сказал он. — Само письмо интереса не представляет. А на внутренней стороне конверта симпатическими чернилами написана шифровка.
— Конверт не подпортили?
— Нет.
— Слава богу! — с облегчением передохнул Новгородский. — А то закатили бы нам скандал в военной цензуре!
— Закатили бы, — охотно согласился заведующий лабораторией.
«Этот конвертик еще сослужит нам добрую службу! — весело подумал капитан, когда заведующий ушел. — Мы все-таки доставим его адресату. Любопытно, что кроется за этой цифирью?»
В тот же вечер капитан пошел в шифровальное бюро. Дешифровщики долго разглядывали принесенный им листок и многозначительно переглядывались.
— Что, новенькое что-нибудь? — забеспокоился Новгородский.
— Не знаю, — честно признался старший дешифровщик, совершенно не похожий на кабинетного работника, здоровенный, светловолосый парень, с квадратным подбородком и пудовыми кулачищами. — Пятизначными группами шифруют многие, но...
— Что, трудно? — Новгородский давно знал дешифровщика, но все равно при каждой встрече удивлялся его нематематической внешности.
— Да. Ключ подобрать очень трудно.
— Но нам нужно знать содержание документа как можно скорее.
— Понимаю.
— Хотелось бы к завтрашнему дню...
— Вы очень многого хотите.
— Но ведь дело-то архисрочное!
— Товарищ капитан, — белобрысый богатырь рассердился, заговорил официальным тоном: — По-моему, вам известно, что несрочных дел у нас нет.
— Ну хорошо, — смирился Новгородский и неумело польстил: — Будем надеяться на фортуну и вашу проницательность.
— Не умеете, капитан. Комплименты — не ваше амплуа, — усмехнулся молодой человек.
Новгородский вернулся к себе в кабинет очень недовольный разговором и еще больше самим собой. Он сел за стол и вынул из сейфа всего одну папку. Личное дело старшего инженера проектно-сметной группы геологического управления Лебедева.
— Итак, милейший Игорь Серапионович, — хмуро сказал Новгородский вслух, глядя на красивое крупное лицо, смотревшее на него с фотокарточки, — ваш час пробил...
   
13. ПЕРВЫЙ УДАР
 
Володя удивлялся Вознякову. Никакие житейские неприятности не могли даже на время загасить в нем страсть поисковика-геолога. Только-только начальник партии закончил тягостный разговор со Стародубцевым, был хмур и подавлен, а уже через какие-то полчаса снова шуршал картами, перебирал разрезы скважин и рассуждал:
— Лешачье месторождение! Ясное дело, мы нащупали его. Оно за рекой, за линией сброса. Но откуда обломки диаспорового боксита в реке? Как вы, Василий Гаврилович, думаете?
— Право затрудняюсь, Олег Александрович. Я не мастер на гипотезы. Вы знаете. Мне больше импонируют факты.
— Ха! Факты! Факты обсосать любой может, — отмахнулся Возняков. — Вы попробуйте объяснить непонятное. А вы, Огнищев, что думаете?
Того вопрос застал врасплох.
— Надо получше обследовать береговые обнажения, — высказал он прописную истину.
Возняков опять отмахнулся.
— Все обследовано. На брюхе оползано, можно сказать.
— Тогда я не понимаю.
— Я тоже не понимаю, — признался Возняков. — А вот Николашин, кажется, догадывался. Он что-то узнал из разговоров с местными старожилами и хотел проверить, да не пришлось покойничку...
— Покойничку? Он что, умер? — быстро спросил Мокшин.
Володя заметил, как он напрягся, беспокойно заозирался.
— Да нет. Я так... к слову... — растерялся Возняков. — Болтаю всякий вздор. Думаю частенько о Трофиме Степановиче... — Начальник партии не умел лгать, он покраснел, и выражение лица у него стало вымученным. — Не обращайте внимания. Это, видно, нервы...
— Да. Скорее всего, — согласился Мокшин. — Чем черт не шутит, может, объявится где-нибудь наш Николашин. С пьяным всякое может случиться.
Мокшин не поверил Вознякову, это было очевидно, но говорил почти искренне. «Ну и артист!» — подивился Володя.
— Да, с пьяным всякое может случиться, — с жалкой улыбкой поспешил подтвердить начальник партии. — Всякое...
Возняков был настолько расстроен своей болтливостью, что перестал жестикулировать и опустил руки. Они повисли вдоль тела, длинные, худые, сразу потерявшие свою живость. Володе стало жаль Вознякова, он поспешил ему на помощь.
— Найдется ваш Николашин. Не иголка. Поберегите нервы. Сильно расстраиваетесь — вот и ползет всякая чушь в голову.
— Да, да, — огорченно согласился Возняков, думая о чем-то своем. — Именно ползет. Вы уж не обращайте внимания.
— А я и не обращаю.
Возняков уныло собрал со стола карты и сложил в сейф.
— Пойти по хозяйству распорядиться... — сказал он и ушел из камералки.
— Олег Александрович, видимо, действительно что-то знает, — сказал Мокшин, когда дверь захлопнулась. — Тебе не кажется?
Володя легкомысленно отмахнулся:
— Дался вам обоим этот Николашин. Ничего особенного. Затаскали мужика, вот и заговаривается. Тебя бы так...
Мокшин поежился. Почему-то боязливо покосился на окна, за которыми уже сгущалась ранняя вечерняя синь. Володя это заметил.
— Пятый час, а уже темно. Давай кончать. Мне в Медведёвку сегодня надо. Потанцую! — Он зажмурился. — Кажется, век на танцах не бывал.
— Как ты туда добираться будешь? Ведь суббота, — сказал Мокшин.
— А на лесовозе. На шпалорезку лес сейчас круглые сутки возят.
— Верно, — согласился Мокшин и стал собирать бумаги.
Они уже оделись и собрались уходить, как в камералку неожиданно вернулся Возняков. Начальник партии был возбужден, недавнего уныния как не бывало.
— Вот! — торжественно сказал он, со стуком положив на стол два куска керна. — Подходим!
Володя по примеру Мокшина взял один из образцов, повертел в руках. Обычный серый известняк. Ничего особенного он в нем не увидел.
— Смотрите лучше! — весело шумел Возняков. — Видите? Доломитизации уже нет.