"Военные приключения-2". Компиляция. Книги 1-18 (СИ)

— А потом, вообще, я же коммерсант! — рассмеялся Чадьяров. — У меня там дело, заведение, ремонт кончается, управляющий жулик, программу менять надо, оптовые поставки готовить...
— Все правильно, — глухо перебил его Дед, он хотел что-то еще сказать, но осекся на полуслове, а помолчав, добавил: — Самое тяжелое достается лучшим сынам Родины...
Чадьяров положил старику руку на плечо, тот повернул голову, и тогда Чадьяров увидел его дрожащее лицо и полные слез глаза.
— Ты знаешь, — взволнованно сказал Дед, — как тебя увидел, подумал: все, язык не повернется сказать про возвращение. Андрея к тебе подсылал, а он вернулся ко мне и докладывает: так, мол, и так, ваше приказание не выполнил, как увидел его ошалевшим от Москвы, не смог сказать, лучше, говорит, любое наказание.
— Я понимаю, Яков Янович, я бы и сам другому не смог сказать, — улыбнулся Чадьяров, а потом посерьезнел: — Только вот что...
— Знаю, знаю все, — перебил Дед. — Трудно одному. Будет тебе помощь. Считай, что уже есть. Точно есть! А раньше не мог. Теперь о главном...
Свадьба между тем была в полном разгаре. Шумели, смеялись, парни по очереди приглашали невесту на танец. Старший сын Сергея крутил ручку патефона, а сам Сергей тут же, у двери, на спор с одним металлистом поднимал гирю.
Вошла Валя с тарелкой нарезанного хлеба, и кто-то крикнул ей:
— Кудрявая! А где твой папаша?
Но тут все разом зашумели, задвигались, потому что в дверях появился Чадьяров. Его затащили за стол. Валя пододвинула тарелку с едой, налила что-то в чашку.
Чадьяров с грустью понимал, что праздник кончается. Вот она, последняя неожиданность этого дня: надо возвращаться в Харбин... Завтра... Еще некоторое время он сидел молча, с улыбкой, внимательно разглядывая все это веселье вокруг себя. Потом встал:
— Ребята, хочу сказать несколько слов...
Все замолчали, танцующие остановились. Сережа снял пластинку. Наступила тишина.
— Я хочу выпить за вас, Саша и Нина, и пожелать вам счастья. За всех вас, ребята...
Он замолчал. Ему хотелось сказать очень многое, об очень важных, как ему казалось, вещах, но он не знал, как начать, и все же начал, потому что понимал: никогда уже не будет в его жизни такого сумасшедше счастливого дня... Будут другие, разные, но такого — никогда. И Чадьяров сказал так:
— Мы живем в огромной стране, такой большой, что не хватит человеческой жизни, чтобы узнать ее всю. Но для нас она наша страна, которую мы целиком вмещаем в себя и называем Родиной, хотя для каждого из нас Родина — это два дерева у пруда, или крыльцо под бузиной, или полустанок в степи со спящей под скамейкой собакой...
И еще Чадьяров сказал, что прожил счастливый день. Завтра утром он уедет. Может случиться так, что они уже больше никогда не увидятся, но он стал сильнее и богаче после этого дня, и теперь, где бы он ни был, вслед за воспоминанием о Родине будет воспоминание об этом дне, о славных ребятах, так случайно повстречавшихся сегодня.
— Я знаю людей, которых от отчаяния и гибели спасла необходимость жить для Родины, спасло сознание, что они нужны ей, что она их ждет. И знал тех, кто погиб, оборвав эти связи. Так вот, я пью за вас, ребята, и за всех тех, кто вдалеке держит в себе эти нити...
Чадьяров поднял чашку и медленно выпил до дна, впервые за несколько лет.
Москва уже медленно погружалась в сумрак ночи. Еще за домами на горизонте догорала полоска заката, а на улице было уже темно.
Из окон второго этажа общежития доносились смех, крики, музыка. Стол был сдвинут в сторону, а посреди комнаты под аплодисменты ребят танцевал веселый и хмельной Чадьяров.
Ребята никогда такого не видели и уж конечно не могли себе представить, что солидный человек может выделывать такие смешные па, да так ловко, словно настоящий танцор.
Валя хохотала громче всех, прыгала вокруг Чадьярова, а когда он без сил рухнул на стул, подбежала к нему и поцеловала в щеку.
— Еще! — попросил Чадьяров.
И Валя поцеловала его снова.
Поздно ночью за Чадьяровым приехала машина.
 
— Это ваша? — спросила Валя, когда они вышли из общежития.
— Государственная, — ответил Чадьяров. — Но сегодня я на ней езжу.
Валя отвернулась и замолчала. «И зачем появилась эта машина! — с грустью подумала она. — Все было так просто, так хорошо. Теперь все кончилось. Машина, шофер...»
— Ну, спасибо вам, — легко сказала она.
— Это вам спасибо, Валя, — сказал Чадьяров. — Я буду вас помнить.
— Нет, — так же просто сказала Валя. — Вы забудете меня в такой машине.
Чадьяров рассмеялся и взял ее за руку:
— Нет, Валя, не забуду...
— Вы уезжаете?
— Да.
— Надолго?
— Да.
Она замолчала, словно решаясь на что-то, и вдруг проговорила:
— Я все равно хочу ждать вас.
Ткнулась носом Чадьярову в щеку и побежала по улице, скрылась в подъезде.
«Черт знает что! — злясь на себя, думал Чадьяров. — Совсем с ума сошел, Фан!»
Он ругался, мотал головой, но с лица его не сходила счастливая улыбка.
Машина катила по предрассветной Москве, медленно вставало солнце.
— Володя, — попросил шофера Чадьяров, — давай за город съездим.
Скоро они оказались в каком-то пригороде. Слева, сквозь редкие сосны, виднелся маленький спящий дачный поселок. Чадьяров вышел из машины. Солнце уже блестело на мокрой от росы траве. Было удивительно тихо — ни ветерка, — и только высоко в небе пел жаворонок.
Чадьяров несколько раз глубоко вдохнул влажного свежего воздуха, расстегнул рубашку. Весь прошедший день казался теперь удивительным, сказочным и очень давно виденным сном.
— Спасибо, Володя, — сказал Чадьяров. — Езжай. Я пешком пройдусь. Счастливо...
Впереди был пруд, две ивы склонились над водой, а под ивами стояла скамейка. Легкий прозрачный туман стелился над прудом, и сквозь него было видно, как медленно поднималось солнце...
Чадьяров подошел к воде и долго смотрел на ее недвижную гладь. Странно, но он совершенно не чувствовал усталости. Голова была светлой, тело легким. Чадьяров присел у воды на корточки и медленно, с наслаждением умылся. И тут откуда-то издалека донеслась песня:
 
 
Белая армия, черный барон
 
Снова готовят нам царский трон...
 
 
Песня звучала все ближе, громче. И вот из тумана показалась колонна молодых солдат. Они поравнялись с Чадьяровым, и он увидел их загорелые лица. На штыках играло солнце, строй дружно выбивал из дороги улегшуюся за ночь пыль.
 
 
Но от тайги до Британских морей
 
Красная Армия всех сильней...
 
 
Колонна прошла мимо Чадьярова, а он все смотрел ей вслед, смотрел и думал: «Что-то этим ребятам придется еще пережить?..»
Песня утихла вдали. Медленно оседала на дорогу пыль. Чадьяров еще раз посмотрел вокруг, словно пытаясь навсегда запомнить все, что видел сейчас, и, засунув руки в карманы, зашагал к городу.
Александры Тимофеевны в номере еще не было. «Загуляла «женушка»!» — подумал Чадьяров. Он разделся и лег в постель.
За окном оживала утренняя Москва. Где-то совсем рядом прогромыхал трамвай. Ослепительное солнце играло в окнах соседних домов. Чадьяров вспомнил прошедший день и снова расплылся в счастливой улыбке. Он снял трубку стоявшего рядом на тумбочке телефона.
Валя ответила так быстро, как будто ждала звонка.
— С добрым утром, — сказал Чадьяров, сам удивившись охватившему его волнению.
— Здравствуйте... — тихо сказала Валя.
И они замолчали.
— Валя, — сказал наконец Чадьяров, — вы мне правду сказали?
— Да, — ответила Валя. — Правду...
— Если это так... — Чадьяров услышал шаги в коридоре — это возвращалась Демидова. — Если это так... — Но он не договорил, в трубке было очень тихо, а в дверь уже стучали...