Последняя башня Трои
Елена улыбнулась:
– Не надо преувеличивать. Хотя, разумеется, здесь мы не пожалели средств. Это нужно для ускорения оборотов. Мы – фирма динамичная, конкурентов побеждаем своей оперативностью. Водный, автомобильный, железнодорожный транспорт для нас слишком медлительны. Мы хотим доставлять руду из Сибири по воздуху и готовую продукцию тоже отправлять самолетами.
Нетрудно было догадаться, что Елена опять лжет, но лгала она с такой очаровательной улыбкой, синие глаза ее смотрели на меня с такой теплотой, что я нисколько не злился. Больше того – любовался ею. И вдруг я понял, отчего меня к ней так влечет: она, без сомнения, была очень умна.
До сих пор я считал глупость неотъемлемым женским качеством. Все долгие и недолгие подруги, промелькнувшие в моей жизни, были откровенно глупы и различались только степенью капризности да сексуальным темпераментом. Даже Марина – единственная, кого я любил, – при всей своей ядовитой хитрости была, в сущности, примитивна. Возможно, до сих пор мне просто не везло, но с Еленой я, пожалуй, впервые ощутил, какой магической, притягательной силой является для мужчины женский ум. Тот, кто пустил в оборот утверждение, будто ум женщины вреден для любовных отношений, ибо служит помехой в постели, ничего не понимал не только в любви, но и в сексе.
Дальнейший разговор с Еленой о делах становился бесполезным. Все мои попытки выудить хоть какую-то информацию она легко парировала своей очаровательной ложью. Я сознавал, что моя миссия в "РЭМИ" закончена, мне остается лишь с достоинством уйти, но не было сил оторваться от притяжения этой женщины.
– Вас что-нибудь еще интересует? – спросила она.
– Да нет, пожалуй, мои вопросы исчерпаны.
– Кажется, я вам не слишком помогла?
– Ничего, – ответил я, – как-нибудь отчитаюсь перед нью-йоркским начальством.
Повисла напряженная секундная пауза, надо было прощаться. В этот миг наши взгляды встретились, и, хотя она сразу опустила глаза, я успел заметить в них огонек любопытства. Оказывается, я тоже был для нее интересен! Разумеется, не в качестве представителя ООН (понимала же она, что я всего-навсего мелкий информатор). Нет, я прочитал в ее глазах тот самый, искренний интерес женщины к мужчине.
Черт возьми, я вырос в собственном мнении! Я готов был вернуться к прежнему высокомерию (самая умная женщина все равно не преодолеет естественную женскую слабость). Но как раз бахвальство следовало в себе подавить. Елена действительно волновала меня. Она действительно казалась необыкновенной. И начинать с ней игру надо было с предельной осторожностью. Хотя рискнуть, конечно, стоило.
– Разве только последняя просьба, – сказал я. – Не сочтите за назойливость…
– Да, слушаю, – благосклонно откликнулась Елена.
– Я три часа провел за рулем, добираясь к вам. Сейчас мне предстоит обратная дорога. Подкрепите бедного путника хотя бы чашечкой кофе.
Она улыбнулась:
– Ну, конечно! Сейчас принесу. – Поднялась и вышла из кабинета. Ноги ее мне увидеть не удалось, она была в брючном костюме, но я успел украдкой, сзади, оценить ее фигуру и походку. Бедра у нее были по-девичьи узковаты, двигалась она легко, стремительно и собранно. Так ходят вполне уверенные в себе, довольные собой люди. И эта полубогиня сама с готовностью отправилась выполнять мою просьбу, хоть, конечно, могла бы просто вызвать секретаршу!
Через несколько минут она вернулась и поставила на стол небольшой поднос: кофейник, две чашки, тарелка с бутербродами. Я непроизвольно дотронулся до этого подноса чуть раньше, чем Елена успела его отпустить, и мне показалось, что прикосновение с двух сторон к листу пластика на долю секунды соединило нас возбуждающим током. Есть нечто глубоко интимное в действиях женщины, приносящей мужчине еду. Нечто проистекающее из самой сути обоих полов, из вечности.
– Угощайтесь, господин представитель ООН! – засмеялась она. – Что, хлопотная работенка, приходится много разъезжать?
– Иногда случается. Вы ведь тоже не сидите безвылазно в этом медвежьем углу?
– Конечно. Я часто бываю в Петрограде.
– К сожалению, до сих пор я вас там не встречал.
– Что вы хотите сказать? – прищурилась Елена.
– Только то, что был бы рад вас снова увидеть.
В ее синих глазах я видел насмешку и поощрение. Пока она не отказывалась от игры:
– Мной так интересуется ООН?
– Нет, просто ОН.
Елена чуть нахмурилась, в голосе ее зазвучало высокомерие (однако без раздражения):
– Вы слишком вольно выходите за рамки служебных обязанностей. Вам не приходит в голову, что я могу быть замужем?
– О, простите, если так! Нам, холостякам, всегда кажется, что все вокруг свободны.
Упоминание о собственном холостом состоянии – обязательный элемент игры. Обычно это сразу смягчает женщину. С Еленой вышло иначе.
– Но ведь вы были женаты? – строго спросила она.
– Увы, два раза.
– Четыре! – вдруг сказала Елена и расхохоталась.
Я тоже рассмеялся:
– Откуда вы знаете?
Она все не могла успокоиться, даже раскачивалась от смеха и говорила с трудом:
– Пока мы с вами беседовали об экономике, наши ребята прочесали Интернет… Когда я вышла за кофе, мне показали справку… Архивы полиции, где вы служили, закрыты для доступа, но архивы мэрии открыты… Браки, разводы… Вы лгун, вы невозможный человек, господин Фомин!
– Виталий.
– И что вы скажете в свое оправдание, Виталий?
– Только одно: когда вы спокойны, вы просто красивы, а когда смеетесь, вы прекрасны.
Она посерьезнела (чуть притворно):
– Чего же вы хотите?
– Всего две вещи: номер вашего "карманника" и надежду на встречу.
Со снисходительной усмешкой она продиктовала номер и добавила:
– Только учтите: я ничего не обещаю!… Чему вы улыбаетесь?
– От вас я ожидал иного завершения. Большинство женщин после того, как называют номер, произносят именно эту фразу, слово в слово.
– Ну так и ступайте к своему большинству!
– Не могу, – печально признался я. – С той минуты, как я вас увидел, все остальные женщины для меня не существуют.
– Убирайтесь вон! – закричала Елена.
Проезжая на обратном пути мимо строящегося аэродрома, я сбавил скорость, чтобы еще раз его осмотреть. Значит, сюда должны садиться самолеты с рудой из Сибири? В жизни не слыхал, чтобы руду, пусть самую обогащенную, концентрат, возили не кораблями, не поездами, а самолетами. Тем более в наше время, когда воздушные перевозки считаются опасными и страховые тарифы на них разорительны. Однако главное заключалось даже не в этом. Главной загадкой была горка в начале самой длинной полосы.
И вдруг я вспомнил, что где-то уже читал о подобных горках. Ну конечно, читал: в старых дедовых книгах. В книгах по истории авиации!… Мне стало немного жутковато. Я впервые понял, что имел в виду Беннет, когда говорил: некоторые факты выглядят полным бредом. Хотя проплывавшая слева от моей "Цереры" многокилометровая бетонная полоса, загнутая как гигантская лыжа, явно была реальностью.
Я велел Антону провести поиск в Интернете. Он выдал ответ через несколько минут. Все подтвердилось, память меня не подвела. В тридцатых-сороковых годах прошлого века такие горки строили для того, чтобы облегчить взлет – не посадку, а именно взлет! – сверхтяжелых, перегруженных самолетов. Скатываясь вниз, они быстрее набирали скорость для отрыва. А потом, в годы Второй мировой войны, додумались применить для этих целей подвесные ракетные ускорители.
Ясности эта информация не прибавила, напротив, все только запутывалось. Я мог еще понять, почему специалисты из "РЭМИ" выбрали горку и не захотели связываться с ускорителями: взлет великана – вроде полуторатысячетонного "Боинга-Карго" – с ракетными подвесками, чего доброго, вызвал бы панику даже в малолюдной и сонной Петроградской области. Грохот разнесся бы на десятки километров, а сполохи были бы видны еще дальше. Скорей всего здесь я правильно угадал ход мыслей этих мудрецов. Но самое главное осталось для меня недоступным. Я никак не мог представить, чем собираются они так перегружать свои самолеты, чтобы те оказались не в состоянии подняться на собственных двигателях и для них вообще требовались хоть горки, хоть ускорители?!