Майор Бойцов желает познакомиться
– Довезу-довезу, – обещает Тимур, кладя ладонь мне на поясницу. Словно под защиту берет.
Его рука такая огромная, что, кажется, все тело накрывает.
– Я и сама справлюсь. – Поерзав, скидываю с себя конечность Бойцова.
В прихожей я надеваю начищенные кожаные ботинки на внушительной платформе и уже берусь за желтый плащ, когда останавливают сзади.
– Пощади, женщина, – хрипит над ухом майор. – Нас ни в одно приличное заведение не пустят.
Хмыкаю, взмахнув копной вьющихся волос.
– Ладно, – пожимаю плечами и сгребаю с вешалки короткую черную куртку из кожзама.
Подхватив сумку, я послушно следую за массивной спиной Тимура до машины. Уже возле нее замечаю, что соседи по дому (он у нас на двух хозяев) уставились в окно. Показываю им язык из вредности. Чтобы не любопытничали.
Бойцов, как обычно не вовремя повернувшийся, замечает мое озорство и тяжело вздыхает:
– Опять заклинание, Валерия? От чего на этот раз?
– Нет, товарищ майор, – кокетливо машу рукой. – Это всего лишь гимнастика для лица. Фейсбилдинг называется. Вот смотрите.
Для правдоподобности теперь складываю губы уточкой и вожу ими по кругу, при этом работая бровями.
Бойцов наблюдает за мной с вялым интересом. Потом открывает дверь своего джипа и приказывает:
– Отставить, Борец, ты так все лицо себе переломаешь. Падай давай.
– Спасибо, – мямлю я и слежу за тем, как прекрасно на нем сидят обычные джинсы. Майору бы в рекламе сниматься, а не пэпсов гонять.
– Что у вас там за родовое проклятье, Валерия Агриппиновна? – с усмешкой интересуется он. – Что за чума напала, если вся ваша династия на матчества перешла?.. – Бойцов вальяжно усаживается в просторном водительском кресле и заводит шумный двигатель.
Пытаясь не обращать внимания на выпирающую из его джинсов «мужскую харизму», я загибаю пальцы и громко перечисляю:
– Прадед был козел, дед был козел. Папаша… что? Правильно! Тоже козел. Видит Бог, так получилось, Тимур Иванович.
– Так получилось, – передразнивает он, почесывает подбородок. – Ну Агриппина Евдокиевна, мать-то твоя, конечно, молодец…
– Почему?
– Она ведь тебя сразу Валерой назвала, Завьялова. Как знала, что ты с этого пастбища никуда не денешься.
– Очень смешно, – закатываю я глаза, а затем деловито поправляю подол.
– А ты как сама-то, стажерка? – усмехается Бойцов. – На крупный рогатый скот вообще переходить собираешься?
– Я больше как-то по людям.
Потупившись, замечаю закрепленную на передней панели цветную фотографию и склоняюсь над ней. Рассматриваю симпатичную блондинку в розовом сарафане и босоножках со шнуровкой.
– А это кто? – с улыбкой интересуюсь. – Сестра ваша?
Тимур отворачивается к окну и спокойно отвечает:
– Да нет, это жена моя… бывшая.
– Хм… Бывшая? Жена?
С удивлением еще раз смотрю на девушку, больше всего напоминающую ожившую Барби. Неудивительно, что такую, как я, Бойцов даже не замечает. У нее ведь ноги от ушей. Она что, какая-нибудь модель?
– Да давно валяется. Выкинуть надо, – произносит он и безжалостно срывает фотографию.
На секунду зависает, мешкая, и отправляет ее под солнцезащитный козырек.
Качаю головой, порицая. Кто ж так фотографии выкидывает, товарищ майор?
Когда хотят выкинуть, рвут на мелкие кусочки, потом долго-долго склеивают скотчем, хранят годами в трельяже, опять рвут, и заново… Так мама с фотографиями отца всегда делала. Вот это высокие отношения.
Но свое мнение оставляю при себе. Кто я такая, чтобы советы начальству давать?
Замужем не была, снимки ничьи не храню… Ой, вру.
Есть пара фоточек бывшего. С Николашей мы встречались недолго, чувств у меня к нему особых не было. Да только на фотографиях с обратной стороны рецепт фунчозы по-корейски его мама записала, поэтому жалко выкидывать.
Бойцов ведет машину уверенно, периодически почесывает подбородок. Звук у этого действия такой… мурашечно-собирательный. Хочется тоже потрогать наверняка колючую щетину, как игрушку-антистресс, но я держусь.
Чтобы занять себя, разыскиваю невидимые пылинки на коленках. Сама до сих пор в шоке, что решилась напялить красные колготки.
– Ты в этих чулках, как гвардеец, Валерия, – выдает Тимур, прерывая мои мысли.
Недовольно на него посматриваю. Да уж, с комплиментами у майора прямо беда.
– Борец, гвардеец, – перечисляю, разглаживая юбку. – Что еще придумаете? И это не чулки, а колготки. Если хотите знать, других у меня не было.
Рядом с Бойцовым я все время испытываю какое-то странное, щемящее чувство. Будто бы немного жаль, что он совершенно не видит во мне девушку. И опять, в связи с моими феминистическими взглядами, возникает ужасный диссонанс. Получается, за что боролись, на то и напоролись, так?
– Не обижайся, Валерия. – Тимур дружелюбно задевает меня плечом, пока его рука ловко управляется с рычагом коробки передач. – Вот знала бы историю государства Российского, сразу бы поняла, почему я тебе гвардейцем назвал. Ты вообще как училась? Двоечница, что ли? – Он подозрительно на меня смотрит.
– Почему двоечница? – тут же обижаюсь. – Я медалистка, только мне медаль не дали.
– Это как?
– А ее Динке Сапатовой вручили. Она дочка Василия Илларионовича, директора школы.
– Понятно, еще один… с пастбища.
Смеюсь, прикрыв рот ладонью, и мотаю головой:
– Да нет, Тимур Иванович, может, и правда Динка лучшей была? Я не знаю. Так что там с колготками-то? – киваю на коленки, напоминая.
– Колготки у тебя красные… – Бегло осмотрев мои ноги, он возвращает взгляд на дорогу. – Как чулки у гвардейцев при Петре Первом.
Я-то думала, это сексуальная фантазия, а оно вон оно как.
– Боже, зачем гвардейцам красные чулки?
Бойцов щурится.
– А битва такая была. При Нарве. Шведы русскую армию разгромили, выстояли только три наших полка. Вот Пётр и распорядился всех гвардейцев нарядить в красные чулки в память о подвиге их товарищей. Бой-то зимой был, от крови раненых и убитых снег стал красным.
– Стоп, – останавливаю его. – Все понятно.
Что от вида крови или даже воспоминания о ней меня мутит, показывать нельзя. Незачем старшему оперу об этом знать, а то до конца жизни буду за печатями в канцелярию ходить.
Тут же хочется стянуть с себя «кровавый снег». Вот ведь сравнение! Прикрываю коленки сумкой.
– Приехали, – произносит Бойцов, останавливаясь в парковочном кармане.
Оглядевшись по сторонам, я замечаю над входом в цокольный этаж дома напротив неоновую вывеску спортбара.
– Место-то хоть приличное?
– А то, – Тимур ухмыляется. – Одна звезда Мишлена.
– Почему? – ахаю я.
– Ну я же майор…
Смеюсь.
– Тика́ем, – кивает он, подхватывая телефон и бумажник.
– А как вы обратно поедете?
Мы выходим из машины.
– Как-как. Корочки ведь есть, не проблема, – пожимает Бойцов плечами.
– В смысле? – Шокированная, я останавливаюсь.
Прищуриваюсь, рассматривая широкий подбородок прямо перед собой. Пожалуй, самую любимую мной часть лица Тимура.
– Шучу, Завьялова. Я вообще-то здесь живу, – кивает он на панельную девятиэтажку, в которой и располагается спортбар.
– Да ладно? – округляю глаза. – Один?
Зачем я это спрашиваю? Мысленно бью себя по щекам.
– Конечно, один. Вернее, с Уликой.
– С кем? – пугаюсь.
– Кошка. Улика, – невозмутимо поясняет Бойцов.
Придерживая дверь, он галантно пропускает меня вперед. В баре приглушенный свет и совсем немного посетителей.
– Тимур Иванович, – кивает парень за барной стойкой. – Вам как обычно?
– Как обычно, Дэн, – гремит Бойцов у меня над ухом. – А девушке… – Его ладонь касается моей поясницы.
– Мне как вам, – пищу.
Совершенно забыла сказать: я вообще не пью алкоголь. Он странно на меня влияет. Но, пожалуй, сохраню это в тайне, как и свою сильнейшую гемофобию. А то Бойцов еще скажет, что я профнепригодна.
В уборной первым делом снимаю ненавистные колготки. С тех пор как Тимур рассказал историю про гвардейцев, только об этом и думала. Проверив прическу в зеркале, я прячу колготки в сумку и тщательно мою руки. Подумав, делаю то, что мне абсолютно не свойственно, – расстегиваю две верхние пуговицы на рубашке. Пристально себя разглядываю.