13 причин почему

– Ты дал ей диктофон?
– Клэй, я понятия не имел, что она собирается с ним делать!
– Стой-стой-стой. Я тебя ни в чем не обвиняю, Тони. Но она даже не намекнула на то, что собирается сделать?
– Как ты думаешь, сказала бы она мне, если бы я спросил?
Нет. К этому времени она уже все для себя решила. Если бы она хотела, чтобы ее кто-нибудь остановил, спас от самой себя, она знала, что может обратиться ко мне.
– Она бы ничего не сказала, – соглашаюсь я.
– Через несколько дней, – продолжает Тони, – когда я пришел домой после школы, то увидел на крыльце коробку. Я отнес ее в комнату и начал слушать запись. Но это была какая-то ерунда.
– Она оставила тебе какую-нибудь записку?
– Нет. Только кассеты. Я ничего не мог понять, потому что в тот день у нас с Ханной был общий урок, и я помню, что она была в школе.
– Что?
– Поэтому когда ко мне попали записи, то я их быстро перемотал, чтобы узнать, упоминается ли в них мое имя. Но его там не было. И тогда я узнал, что она оставила мне второй комплект пленок. Поэтому я поспешил позвонить ей домой, но никто не отвечал. Тогда я позвонил в магазин ее родителей, узнать, нет ли ее там. Они спросили, все ли у меня хорошо, потому что, уверен, голос мой звучал немного странно.
– Что ты им сказал?
– Сказал, что что-то не так, что им нужно поскорее ее найти. Но я не мог объяснить почему. – Он набирает в грудь побольше воздуха. – А на следующий день она не пришла на занятия.
Я хотел сказать ему, как мне жаль, что я не могу представить, каково ему было. Но затем я подумал о том, что будет завтра в школе, и понял, что все это мне тоже предстоит – увидеть людей, о которых рассказывает Ханна, в первый раз после того, что я о них узнал.
– Вернулся домой я рано, – рассказывает Тони. – Притворился, что нехорошо себя чувствую. На самом деле так оно и было, я не мог прийти в себя еще несколько дней. Но когда я снова смог пойти в школу, Джастин Фоли уже выглядел как черт. Потом Алекс. И тогда я подумал: хорошо, большинство из них заслуживают этого, поэтому я буду делать то, о чем она просила, и удостоверюсь, что вы все услышали то, что она хотела сказать.
– Но как тебе это удается? – спрашиваю я. – Как ты догадался, что кассеты у меня?
– С тобой было проще простого, – отвечает он. – Ты украл мой плеер, Клэй.
Мы оба рассмеялись, и мне стало легче. Это похоже на смех на похоронах, неуместный, но такой необходимый.
– А вот с другими пришлось помучиться. Я бежал к машине, как только звенел последний звонок, и подъезжал к лужайке перед школой как можно ближе. Пары дней было достаточно, чтобы прослушать записи. Поэтому, зная, кому сейчас должны достаться кассеты, я ждал пока он, или она, выйдет из школы, после чего приветственно махал ему рукой и звал по имени.
– А потом ты просто спрашивал, получили ли они записи?
– Нет. Они бы стали все отрицать, согласен? Поэтому я брал кассету и предлагал им сесть в машину, чтобы послушать новую очень крутую песню. Каждый раз я ждал, как они отреагируют.
– И тогда ты включал одну из записей Ханны?
– Нет. Если они не убегали, то я просто ставил какую-то музыку, – объясняет он. – Первую, что попадалась под руку. А они сидели рядом и думали, какого черта мы слушаем эту ерунду. Но если я оказывался прав, то они сидели со стеклянными глазами, явно думая о чем-то другом.
– Почему же она выбрала тебя? Почему отдала тебе второй экземпляр своей исповеди?
– Не знаю, – отвечает он. – Единственная мысль, которая приходит мне в голову, – потому что я дал ей диктофон. Она думала, что я смогу остаться вне этой истории.
– Тебя нет в списке, но ты все равно один из нас.
– Мне нужно ехать. – Он смотрит в лобовое стекло и потирает руль.
– Я не хотел тебя обидеть. Честно.
– Знаю. Но уже поздно, папа начнет беспокоиться, не сломалась ли у меня машина.
– Что, не хочешь, чтобы он опять ковырялся под капотом? – Открываю дверь, а затем кое-что вспоминаю, прежде чем уйти. – Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал. Можешь поздороваться с мамой?
– Не вопрос.
Просматриваю в телефоне последние вызовы и набираю мамин номер.
– Клэй?
– Привет, мам.
– Клэй, ты где? – Ее голос звучит рассерженно.
– Я же сказал, что, возможно, задержусь.
– Помню. Просто думала, что ты позвонишь раньше.
– Прости, у меня еще есть дела. Скорее всего, придется остаться ночевать у Тони.
Передаю ему трубку.
– Здравствуйте, миссис Дженсен.
Она спрашивает, не пил ли я.
– Нет, мэм. Клянусь.
– Ну, хорошо. Вы же готовите какую-то работу по истории, так?
Я вздрогнул.
– Угу.
Я сказал, что зайду домой перед школой, чтобы переодеться и взять учебники, после чего мы попрощались.
– Где ты собираешься остаться? – спрашивает Тони.
– Не знаю. Может, вернусь домой. Я просто не хочу, чтобы она переживала, если я все-таки не приду.
Тони поворачивает ключ, машина заводится, и он включает фары.
– Хочешь, чтобы я тебя куда-нибудь подвез?
– На этих пленках я здесь. – Я держусь за дверцу и киваю в сторону дома. – Но в любом случае спасибо.
Он опять смотрит прямо перед собой, на дорогу.
– Спасибо тебе, – вместо прощания говорю я.
Я ему благодарен не только за то, что он вот так ездил со мной, а за нечто большее: за то, как он отреагировал, когда я расплакался, как пытался меня рассмешить в самую жуткую ночь в моей жизни.
Приятно осознавать, что кто-то понимает, что я слушаю, через что я сейчас прохожу. И мне становится не так страшно слушать дальше.
Выбираюсь из машины и захлопываю дверцу.
Тони уезжает.
Я нажимаю кнопку «Проигрывать».
Все на вечеринку! Но не расслабляйтесь, нам уже скоро уходить.
Отъехав вперед, машина Тони притормаживает на перекрестке и сворачивает налево, пропадая из вида.
Если бы время было связующим звеном между вашими историями, то эта вечеринка стала бы местом, где они все завязались в узел – и он становится все туже и туже.
Когда мы с Джастином закончили этот неприятный разговор, я вернулась на вечеринку. Меня шатало, но не из-за алкоголя, а от того, невольным свидетелем чего я стала.
Сижу на обочине в нескольких метрах от того места, где я вышел из «Мустанга» Тони. Если сейчас кто-нибудь, кто живет в этом доме, а я не знаю, у кого была вечеринка, выйдет и попросит меня уйти, то я буду только рад. Хоть бы так и было.
Я присела на стул перед пианино.
Как же мне хотелось уйти, но куда? Я не могла идти домой. Может, позже. Но куда бы я ни отправилась, я бы не смогла туда добраться – я была слишком слаба. Единственное, о чем я мечтала, так это выбраться из этого дома и ни о чем и ни о ком не думать.
Тут на плечо опустилась чья-то рука.
Это была Дженни Курц.
Девушка из группы поддержки, которая выдавала Ханне анкету с «Долларовым Валентином».
Дженни, этот рассказ о тебе.
Голова падает на колени.
Она спросила, не нужно ли подвезти меня домой, и мне почти удалось выдавить улыбку в ответ. Все было так очевидно? Я ужасно выглядела? Я дала ей руку, и она помогла мне встать. Мы прошли к выходу вместе с толпой, которая шла на улицу на перекур.
Бесцельно брожу между домами, пытаясь понять, почему я тогда ушел с вечеринки и что произошло между мной и Ханной.
На улице было сыро. Я плелась по тротуару, слушая, как под ватными ногами шуршат листья и гравий. Мне хотелось, чтобы этот шум заглушил музыку и крики, доносившиеся из дома.
Помню, что тоже никак не мог уйти от этой музыки, даже сейчас мне несложно вспомнить, какие песни тогда играли.
Дженни, ты не проронила ни слова. И я была благодарна, что ты ничего не спрашиваешь. Возможно, у тебя тоже случалось такое, когда что-то происходило на вечеринках, а ты не хотела это обсуждать.
Я больше никому об этом не рассказывала.
Хотя… нет… я пыталась… однажды… Но он не захотел меня слушать.