"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22 (СИ)

Я стал заботиться о своих руках и регулярно делал маникюр. После бритья в парикмахерской — я давно перестал бриться сам — мне всегда делали массаж лица.
К Маре я стал относиться с заметным презрением.
— Я так мало вижу тебя, — жаловалась она.
— Я очень занят, — отвечал я.
— Это неправда. Я видела, как ты входил в вестибюль гостиницы «Анкара Палас».
Мара стала ворчливой.
Собственно говоря, Мара уже мало чем могла мне помочь. Мне теперь незачем было ходить в дом мистера Баска. Все, что меня интересовало, находилось в посольстве в пределах моей досягаемости. Мара еще сильнее впала в уныние и стала пить еще больше.
— Тебе не следует так много пить, — говорил я ей.
— Не твое дело…
Мы теперь жили как кошка с собакой. Частые перебранки портили мне настроение, и потому я старался как можно меньше попадаться ей на глаза.
Я теперь часами сидел в своей комнате в посольстве, положив ноги на желтый ковер и обтачивая ногти. Самый лучший портной Анкары сделал мне костюм, но я не мог рискнуть появиться в нем в посольстве. Я время от времени тайно надевал его и восхищался собой.
Я нередко думал о своем будущем и решил со временем переехать в Бурсу. Бурса находится у подножия горы Улудаг. Она основана еще Ганнибалом. Известна своими горячими источниками. Природа и климат Бурсы напоминают Швейцарию. Вот уж где действительно можно отдохнуть. Там никто не стал бы интересоваться моим происхождением.
В один из таких вечеров я впервые подумал о строительстве гостиницы в Бурсе.
Фотографирование секретных документов в английском посольстве тем временем стало для меня средством нервного возбуждения, своеобразным наркотиком. Я наслаждался игрой с опасностью и долгое время пе верил, что когда-нибудь меня могут поймать.
Мара бомбардировала меня вопросами.
— На кого ты работаешь? Скажи, на кого ты работаешь? — настаивала она.
— Не твое дело.
Я покупал ей дорогие платья и духи и на ее благодарности реагировал холодно.
Время глубоких взаимных чувств друг к другу для нас миновало.
Я продолжал фотографировать все, что попадалось мне под руку. В телеграмме № 1594 из министерства иностранных дел Англии в английское посольство в Анкаре говорилось:
«Напоминаем вам об обязательстве согласно протоколу, подписанному в Москве, вовлечь Турцию в войну до конца этого года».
Эта телеграмма была подписана английским министром иностранных дел мистером Иденом, и я ненавидел его за это. Пусть они сами ведут и заканчивают эту войну, а Турция должна держаться в стороне. А что, если Бурса превратится в поле боя или станет объектом бомбардировки? Бурса, где я собирался построить гостиницу. Что для меня большие люди мира? Я мог бы приветствовать их как гостей в фешенебельном отеле, но как отправителей телеграмм, несущих смерть, я, кавас, проклинаю их.
Сэр Хью посетил министра иностранных дел Турции Нумана Менеменджоглу. Перед выходом из посольства я подал ему чистый носовой платок и серые перчатки. Какой ответ даст Нуман англичанам?
Этот ответ приводился в телеграмме № 875 из английского посольства в Анкаре в министерство иностранных дел в Лондоне. В ней говорилось:
«Менеменджоглу заверяет меня, что турецкое правительство предпримет определенные шаги в этом направлении, как только станет ясно, что высадка союзников на западе прошла успешно».
Все дипломаты смотрели на войну как на приглашение на пикник, куда приглашенный идет только после того, как убедится, что дождя не будет.
Фотографии этих телеграмм я передал Мойзишу. Теперь мы встречались в его автомобиле — «опель-адмирале». Он медленно ехал по заранее условленной улице, тюка не замечал меня. Я быстро вскакивал в машину и мы исчезали в кривых переулках.
Я, как правило, сидел притаившись на заднем сиденье с поднятым воротником пальто. Мы ехали через площадь Улусмайдан, самую оживленную площадь Анкары, где наш «опель-адмирал» двигался в потоке других машин и где следить за нами было просто невозможно. Яркие рекламные огни прорезали легкую дымку очи.
 
Я смотрел на затылок Мойзиша. «Когда-нибудь у меня будет собственный шофер», — думал я.
Улицы стали уже и тише. Я обернулся и посмотрел о улицу через заднее стекло. Когда убедился, что за нами никто не следует, закурил сигарету. Это значило, что вокруг все спокойно. Мойзиш облегченно вздохнул.
Я положил пленку на сиденье рядом с ним и взял приготовленную для меня пачку денег.
Затем он обычно начинал задавать мне вопросы. В этом отношении он напоминал мне Мару. — Когда вы решили работать на нас? — Два года назад. — Я говорил ему первое, что приходило мне в голову.
— Вы работаете один?
— Да.
— Берлин не верит, что один человек может сделать столько снимков. У вас должны быть помощники.
— Мои помощники — мои руки.
— Просто не верится, что секретные документы в английском посольстве так плохо охраняются.
— Они не валяются в посольстве. Чтобы добраться до них, нужно рисковать.
Мне всегда нравилось ездить в машине, но за это приходилось расплачиваться — Терпеть вопросы Мойзиша.
— Ваше имя?
Я поймал его взгляд в зеркале и улыбнулся!
— Цицерон.
Он нахмурился и несколько минут молчал.
— Пожалуйста, высадите меня где-нибудь недалеко от английского посольства, — сказал он.
— А это не рискованно?
— Одним риском больше или меньше — какая разница?!
Мы повернули на бульвар Ататюрка.
— Почему вы работаете на нас?.
— Потому что вы хорошо платите. Вы знаете об этом сами.
— Это единственная причина?
— Какие еще причины должны быть у меня?
— Я хочу знать действительные причины. — Его голос был настойчивым.
Я молчал. Его, видимо, беспокоило, что у меня не хватало идейности. Все немцы таковы.
— Скажите мне о действительной причине, — снова начал он.
Я выбросил флаг, который он хотел видеть развевающимся:
— Я ненавижу англичан.
Наконец я сказал то, что он давно хотел от меня услышать. Он кивнул в знак того, что всегда подозревал это. Вероятно, из уважения к моей большой ненависти к англичанам он несколько минут молчал.
Я играл на доверчивости Мойзиша. То, что я сказал потом, вырвалось из меня как мучительное воспоминание.
— Англичанин убил моего отца, — хриплым голосом проговорил я.
Мойзиш задумался. Теперь он имел подходящее объяснение моей шпионской деятельности — месть. Я перевел разговор на другую тему:
— Полагаю, вам не составит труда сделать копию ключа?
— Нет, — пробормотал он.
Я дал ему восковой слепок ключа от черного ящика, который ночью стоит на тумбочке сэра Хью.
— Для одного ящичка копию ключа я сделал сам, но этот ключ очень трудный, — заметил я.
— Хорошо, посмотрю, — невнятно проговорил он. Мы ехали вверх по улице, в конце которой находилось посольство.
— Замедлите, пожалуйста. Он сбавил газ.
— Я очень сожалею о том, что, задавая вам вопросы, напомнил вам о вещах, которые…
Для сотрудника немецкой разведывательной службы он проявил большую деликатность.
Я выпрыгнул из медленно движущейся машины, пробежал несколько шагов рядом о ней и захлопнул дверцу. Мойзиш увеличил скорость.
Я остался один на темной улице. Вздрогнул — и мороз пробежал по телу. Я почувствовал страх, страх от гнева моего отца, который умер своей смертью. Тополя на холме отбрасывали грозные тени, Я робко улыбнулся, пытаясь избавиться от страха.
К утру все страхи улетучились. Стоваттная лампа на моей тумбочке ярко освещала документы, касающиеся различных сторон войны.
Телеграммы и меморандумы, расшифрованные для сэра Хью, проходили через мою комнату, Ночью я вел странный разговор с сильными мира сего, чьи имена фигурировали в документах.
Позже в своих мемуарах Черчилль писал:
«Если бы нам удалось склонить Турцию вступить в войну, то стало бы возможным, не отвлекая ни одного солдата, ни одного корабля и ни одного самолета от главных и решающих сражений, доминировать над Черным морем, используя лишь подводные лодки и легкие корабли, оказывать помощь России и доставлять снабжение ее армиям путем менее дорогим и более быстрым, чем Арктика или Персидский залив».