"Военные приключения-3. Компиляция. Книги 1-22 (СИ)

В ту же минуту Верерт повалил Франсуа на пол и стал душить его. Только вызванный мною конвой сумел унять разбушевавшегося Верерта. Когда порядок был восстановлен, я спросил Франсуа:
— Можете ли вы под присягой заявить, что этого человека зовут Жюль Верерт и что он немецкий шпион?
— Да, — уверенно ответил Франсуа.
— Спасибо. Извините за беспокойство. Вы свободны.
С этими словами я сделал знак одному из конвойных, и тот увел Франсуа.
Верерт долго не мог прийти в себя. Он был настолько поражен случившимся и взволнован, что допрашивать его в тот момент мне показалось бессмысленным.
— Вы теперь понимаете, в каком тяжелом положении оказались, — заметил я, провожая Верерта с конвойным. — У меня были только подозрения, а теперь уже есть свидетель, готовый под присягой подтвердить, что вы шпион. Ваше дело безнадежно. Идите и тщательно все обдумайте. Когда будете готовы рассказать всю правду, приходите ко мне снова.
Час спустя мне принесли записку от Верерта, в которой он просил встречи. Я тотчас же приказал привести его.
Верерт, видимо, сильно нервничал. Едва войдя в кабинет, он, не дожидаясь моего вопроса, прокричал:
— Я не Жюль Верерт и не официант. Я врач. Зовут меня Андре Верно. Я из Парижа.
Я предложил ему сесть и успокоиться, а затем попросил подробнее рассказать о себе.
— У меня была хирургическая клиника в Брюсселе, — после долгого молчания произнес Верерт — Верно.
— Хорошо. Продолжайте.
Но это было все, что мне удалось от него услышать. Он не ответил ни на один мой вопрос и продолжал повторять, что он врач, что его зовут Верно, и что он жил в Брюсселе. Из остальных его показаний следовало, что он беженец и действительно проделал весь тот путь, о котором рассказывал раньше.
С моей точки зрения, этот человек несомненно был немецким агентом. Возможно, что он действительно врач, но это не исключало возможности использования его немцами в своих интересах. Такие случаи уже были. Врач — выгодная профессия для шпиона, и если бы Верно удалось проскочить через наши сети, он мог бы принести немецкой разведке немалую пользу.
Я решил еще раз обратиться за помощью в бельгийскую контрразведку и попросил сообщить все имеющиеся у нее данные об Андре Верно. Оказалось, что у бельгийцев действительно было досье на этого человека, но когда я познакомился с делом, то был готов сгореть от стыда.
Выяснилось, что Верно давно известен бельгийской полиции как содержатель подпольного абортария. Получая огромные доходы от своей преступной деятельности, этот человек стал настоящим богачом и все свои накопления хранил в швейцарском банке. Незадолго до вторжения немцев в Бельгию полиции был выдан ордер на арест Верно, но ему удалось скрыться. С лета 1940 года ни бельгийской контрразведке, ни гестапо, разыскивавшим Верно, о нем ничего не было известно.
На этом дело Андре Верно закончилось. У нас не имелось оснований задерживать его, и он был передан бельгийским властям. Насколько мне известно, Верно остался в Англии и работал в хирургическом отделении клиники, которая обслуживала сотрудников аппарата бельгийского правительства в изгнании.
Моя интуиция подвела меня в деле Жюля Верерта, но, к счастью, об этой ошибке никто из моих коллег по контрразведке так и не узнал.
  
СУРОВЫЙ СУД
 
В начале 1941 года абверу удалось завербовать одного из тех голландцев, которые по заданию английской разведки должны были действовать на территории Бельгии, Дании и Голландии. Деятельность абвера, связанную с использованием этого агента, немцы назвали «английской игрой». И хотя предатель в конце концов был разоблачен и казнен, результаты его «работы» имели для нас катастрофические последствия.
За два года, прошедших после начала «английской игры», в Голландию были переброшены пятьдесят два агента английской разведки, но всех их сразу же схватили гестаповцы. Дело в том, что предатель назвал абверу позывные и шифры, которые использовались для радиосвязи с агентами, забрасываемыми английской разведкой в Голландию.
 
Немцы заранее узнавали о месте выброски каждой группы английских разведчиков, и те становились легкой добычей гестапо. С помощью своей радиостанции абвер сообщал англичанам о благополучном прибытии группы.
«Английская игра» стоила многим нашим разведчикам жизни. Кроме того, в течение более чем двух лет английская разведка практически не имела эффективно действующей сети в Голландии.
Только во второй половине 1942 года английское командование начало подозревать, что в организации разведки на территории Голландии происходит что-то неладное. Переброска агентов в эту страну была сокращена. К этому времени при голландском правительстве в Лондоне была создана так называемая заграничная полиция — контрразведывательная организация, призванная вести работу в вооруженных силах «Свободной Голландии» и среди голландцев, проживавших в Англии. В октябре 1942 года меня вызвали в штаб заграничной полиции и там предложили работу, которая давно мне нравилась и была хорошо знакома по опыту проверки беженцев.
Первым поручением на новом месте была проверка наших агентов, намеченных к переброске на континент. Прежде всего, мне надлежало проверять, насколько хорошо эти агенты усвоили свою легенду.
Вначале я был горько разочарован качеством подготовки агентов, написал несколько рапортов начальству, и в известной мере мне удалось добиться более внимательного подхода к людям, отправляемым для работы в тылу врага.
Помимо проверки уже подготовленных агентов мне поручили отбирать добровольцев для диверсионно-разведывательной работы. Мы не могли доверить работу в тылу врага непроверенным людям. Нужно было получить полную информацию относительно мотивов, по которым тот или иной человек добровольно соглашался выполнять опасную и трудную работу разведчика, установить, насколько он подготовлен к такой работе и знает ли район, в котором ему предстоит действовать.
В конце 1942 года мне пришлось заниматься делом некоего Яна Рибека. Ему было около двадцати пяти лет. Этот стройный и красивый молодой человек работал клерком в одном из органов голландского правительства в Лондоне. Однажды он подал заявление с просьбой предоставить ему возможность участвовать в диверсионно-разведывательной работе на оккупированной немцами территории.
До вторжения немцев в Голландию он жил у своего дяди в Утрехте и готовился к защите диссертации. В начале 1942 года он бежал из Голландии в Англию, где прошел проверку и получил вид на жительство.
Я допрашивал Рибека несколько часов и в конце концов убедился, что он настоящий патриот. Никогда раньше мне не приходилось видеть человека, в такой степени охваченного страстью к борьбе. Но ведь одной страсти было недостаточно. Нам требовались люди со здравым рассудком, способные выдержать одиночество в течение многих месяцев, умеющие хранить тайну.
На мой вопрос, почему он хочет снова вернуться в Голландию, Рибек ответил так: он может оказать нам такую помощь, на которую другие не способны. Увидев, что я удивлен его ответом и не понимаю, о чем он говорит, Рибек продолжал:
— Я уже говорил вам, что мой дядя живет в Утрехте. Гостиница, где он служил управляющим, была реквизирована немцами два года назад. Там разместились какой-то штаб и офицерская столовая. Мой дядя по-прежнему служит в гостинице и заведует сейчас столовой. Он поможет мне устроиться официантом. А ведь агент, работающий непосредственно в здании, где находится штаб, был бы весьма полезен. Не так ли?
— Это, конечно, правильно, — заметил я. — Но вы жили в Утрехте довольно долго, и вас наверняка узнают. Вполне возможно, что среди немцев найдутся такие, кто видел вас раньше. Ваше возвращение в Утрехт было бы равносильно самоубийству.
— Мне не положено об этом знать, — после короткого раздумья ответил Рибек, — но я слышал, что с помощью хирурга можно изменить лицо человека, и тогда даже родная мать его не узнает. Я готов на любую операцию.