Это лишь игра - 2 (СИ)

Мне аж неловко, потому что я помню, как Юлька называла их: и крестьянами, и колхозом, и плебсом, и деревенщиной. Хотя, справедливости ради, Юлька обычно добавляла:
— Не возмущайся, Третьякова, я ведь такая же. Но! Делаю всё, чтобы от этого избавиться. Стать культурной городской дамой. Ну как? Похожа? — И при этом всегда строила такую уморительную гримасу, изображаю эту даму, что сердиться на нее было просто невозможно.
— Антон, только я тебя прошу, пожалуйста, воздержись от этих своих высказываний, — говорю ему.
— Каких? — хмурится он.
— Что она сама виновата!
— Я и не собирался. Я что, дурак, что ли?
— Но ты же плохо к ней относишься.
— Я к ней никак не отношусь. Ну… может, и плохо. Но она же твоя подруга. Так а ее что, все-таки изнасиловали? Или она сбежала?
— Да не знаю я, — со стоном отвечаю ему. — Главное, ты молчи. Просто молчи.
Я вся на взводе, жду, постоянно проверяю телефон и смотрю на часы, каждый раз, как мелькнут чьи-то фары, подбегаю к окну. Антон тоже нервничает. Помню, как-то его бывшие сокурсники и сокурсницы хотели его навестить, звонили, но он категорически отказался. Даже поругался там с кем-то, заявив, что не хочет, чтобы его видели таким.
Вера Алексеевна приносит раскладушку, расставляет ее, обтирает от пыли. Собирается постелить и белье, но я ее останавливаю:
— Да не надо, я сама… — забираю у нее из рук стопку, но тут замечаю, как густые сумерки за окном вновь прорезает свет фар.
Подлетаю к окну, вглядываюсь — машина останавливается возле подъезда.
— Кажется, приехала, — сообщаю притихшим Антону и Вере Алексеевне, хватаю сумочку, торопливо сую ноги в кроссовки и выбегаю на улицу.
Это действительно Юлька. Она выходит из машины, лишь когда я подхожу. Я расплачиваюсь с водителем и только тогда обращаю внимание, что она стоит, скукожившись и крепко обхватив сама себя руками. Но больше всего меня потрясает, что она — босиком. Неужели никто этого не видел? Ладно на улице, чужие люди, да и стемнело уже. Но в общежитии? Она ведь в таком виде прошла мимо вахты. Неужели вахтершу это никак не взволновало, не обеспокоило?
— Господи, Юль… какой кошмар… — шепчу я. — Идем скорее.
Завожу ее к Антону домой. У Юльки разорвано ее шикарное платье, поэтому она так и зажимается. Губа разбита, и уже начал заплывать правый глаз.
В прихожей нас уже встречает Вера Алексеевна и, по-моему, сразу всё понимает без слов. Взглянув на Юльку, она тихо охает, словно от испуга, но быстро берет себя в руки.
— Заходи, заходи скорее, милая… — щебечет она ласково. — Проходи. Сейчас чай поставлю. Выпьешь чаю, согреешься… Замерзла, поди? А вон там у нас ванная, после чая можешь душ принять.
Юлька в ответ только кивает.
— Но надо сначала чаю. А потом — под горячий душ. А то сердце может не выдержать. Я тогда тебе сразу принесу туда полотенце и халат. Всё чистое, не подумай…
Вера Алексеевна как обычно суетится, хлопочет, и я безумно благодарна ей за это. Потому что у самой ком в горле встал, и я даже слова не могу пока из себя выдавить. Стою рядом с Юлькой в каком-то ступоре и никак не могу осознать, что это все-таки произошло. Эта жуткая действительность просто придавила меня намертво. Я зажмуриваюсь от глухого, беспомощного отчаяния: господи, какими же надо быть мразями, чтобы так поступить с девчонкой? Как их только носит земля?
Юлька моется в душе больше часа, я уже начинаю беспокоиться, тихонько стучусь к ней. Она открывает дверь, впускает меня. Она уже в махровом халате, но по-прежнему зажимается и кутается, будто на ней до сих пор порванное платье.
Мы обе садимся на бортик ванной. С минуту молчим. Потом я не выдерживаю:
— Ну как ты, Юль?
— Жить буду, — не сразу отвечает она.
— Они тебя… — я замолкаю.
— Изнасиловали? Да… Слава. Никита не успел.
— Юль, мне так тебя жалко… Такое никому не пожелаешь! Но почему ты не захотела пойти в полицию?
Юлька долго молчит, потом поворачивается и смотрит на меня так, словно сейчас признается в смертном грехе.
— Я боюсь, что убила Ника.
 
— Что?! — выдыхаю я. — Как?
— Они вернулись в комнату, как раз когда мы с тобой говорили по телефону. Ник запер дверь и врубил музыку на полную громкость, чтобы никто не слышал, как я кричу… Они схватили меня… я стала отбиваться… Слава ударил… Ник тоже… Платье порвали… Им было очень весело… Они сначала толкали меня друг к другу, я ревела, а они смеялись. — Юлька перечисляет все эти ужасные вещи ровным, почти механическим голосом. — Потом Слава швырнул меня на Анькину кровать. Я попыталась отползти, но он поймал за ногу, притянул к себе. Велел Нику держать меня, а сам…
Она замолкает. Потом одновременно со слезами и смешком спрашивает:
— Знаешь, что самое тупое? Он, когда сорвал с меня трусы, наклонился и сказал в ухо: «Гляжу, ты готовилась». А я реально готовилась. Какой же дурой я себя теперь чувствую. Идиоткой… Ты же предупреждала меня, а я… я не слушала… дура… какая же я дура… — Юлька всхлипывает, а затем и вовсе начинает рыдать.
Я ее не останавливаю. Лучше пусть проревётся, чем держит всё в себе. Лишь когда она замолкает, я ее спрашиваю:
— А Никита… что с ним?
— Он прижимал мою голову к матрасу. Потом Леонтьев сказал, что хочет кончить в рот и что теперь меня может трахать Никита. Типа уступает ему меня… тварь… Но как только они меня отпустили, я сразу вскочила. Оттолкнула Славу, кинулась к двери… Ну и в общем, Никита меня догнал, Славка был без штанов, он даже не побежал, только орал: «Держи ее». Никита поймал меня как раз возле стола, ну и я схватила бутылку… из-под виски, кажется… там стояла… Ну и ударила его по голове. Он сразу же… — Ее голос дрогнул, стал вдруг тоненьким. — Он так осел сразу… сполз на пол и затих… Я посмотрела на бутылку, а на ней кровь… И на лбу у него кровь… И он не двигался, понимаешь? А Славка заорал, типа, что я натворила. И типа мне теперь конец. И я просто убежала…
— Ужас, конечно. Я даже не представляю, как ты это вынесла… Но это же была самооборона! Они первые напали, ты просто защищалась. Юль, все равно надо пойти в полицию. Нельзя, чтобы такое им сошло с рук.
— Лен, даже если бы я Ника не вырубила, это сошло бы им с рук. Неужели ты не понимаешь, кто я и кто они? Так я скажу. Я — обычная студентка, которая живет в общаге, у которой мать и отчим бухают как не в себя и им на меня глубоко насрать. И больше у меня нет никого в целом мире. Ну вот только ты. И они… Слава — сын губернатора, Ник — сын прокурора области… Подумай сама, что я могу сделать одна против них?
— Не одна. Я с тобой. И не ты, а мы. Да и кроме меня есть куча свидетелей!
— Какая куча? Они дверь заперли. Мы там были одни.
— Но ты ведь из комнаты выбежала вот в таком виде… Мимо вахтерши пробегала… телефон потом взяла у кого-то…
— Я не помню никого… а вахтерши точно не было на месте. Нет, Лен, никто ничего не слышал и не видел.
— Я слышала.
Юлька смотрит на меня непонимающе.
— Ты не сбросила звонок, и я всё слышала… ну, почти. Как Слава сказал, что ты на вписке с кем-то была… что тебя за это надо наказать… слышала, как тебя ударили…
— Ты всё это слышала?
Я киваю.
— Ну, почти. Когда они включили музыку, там уже ничего слышно не было, конечно. И я вызвала полицию. Вот, кстати, еще одно подтверждение будет.
— Если они будут меня искать… если я все-таки прибила этого мудака Ника, то тогда… тогда да, я все скажу.
— Лучше заявить первой. И не только тогда, когда начнут искать, а сразу.
— Я боюсь. Никогда ничего не боялась, а теперь, — признается Юлька. — И за себя, и за тебя…
— За меня-то что? Я еще расскажу, как этот Ник до меня домогался. И если бы не парень там… в тельняшке и шортах, то даже не знаю…
— Это Костик, наверное. Они чуть не подрались… Да, его тоже можно, если что, попросить подтвердить… Но, Лен, мне страшно тебя вовлекать. Люди с властью, с деньгами… на что только они ни способны. Думаешь, отец Славки даст посадить своего сына? Блин, я молчу про отца Ника… я даже не знаю, жив ли он. Представляешь, что он со мной сделает, если… если я его убила…