Это лишь игра - 2 (СИ)
— Я об этом стараюсь не думать.
— А я так не умею. Ей ведь очень не повезло. И с женихом, — я поддаю локтем Герману в бок. — И с отцом. Нет, правда, ты подумай! Закрыть дочь черт знает где, чтобы не мешала карьере! Это же ужасно.
— Не драматизируй, Леночка. Ей действительно надо лечиться от зависимости. И рехаб этот больше похож на курорт.
— Все равно, — упрямо бурчу я. — Твой Леонтьев — сволочь. Нет, ну скажи, какой надо быть мразью, чтобы травить и втаптывать в грязь девчонку, которую твой же сын изнасиловал? Да, я помню, ты сказал про безопасность. Даже если и так, то Леонтьев это сделал не поэтому, а потому что переживал за свои интересы. Карьера, выборы эти… Он — мразь. Подлая, жестокая, бездушная сволочь, которая ничем не гнушается. Даже такой низостью, как устроить жертве травлю. Это вообще за гранью! Я не права?
— Права, права, — тяжело вздыхает Герман. А я спохватываюсь и замолкаю — что-то я и впрямь разошлась. Испортила всю романтику.
— Да ну его. Давай не будем больше про них. Давай лучше про что-нибудь хорошее? — переплетаю пальцы с его пальцами. Герман молчит. — А хочешь, я ужин приготовлю сегодня?
Герман кивает, но, по-моему, не особо вникая. Он будто ушел в свои мысли, явно какие-то мрачные. Видимо, тема Леонтьевых для него очень болезненна.
— Или хочешь, я испеку для тебя торт? Шоколадный? Я умею…
Он снова бездумно кивает. Что ж такое? Я не знаю, как еще его растормошить. Соскальзываю с качели и становлюсь перед ним, между его колен. Он сразу же приходит в себя. Обнимает меня за талию.
— Ты замерзла?
Я качаю головой.
— Нет, я хочу… хочу тебя поцеловать…
49. Лена
— Вы — молодцы, что так быстро собрали анализы, — говорит Олеся Владимировна, когда мы выходим вдвоем из школы.
Спасибо Герману — он отвез нас с бабушкой в какую-то частную клинику, где у нее без всяких очередей и направлений взяли сразу все анализы, сделали УЗИ, ну и в общем, всё, что было необходимо.
— Значит, завтра утром вези бабушку в «Ангару», — продолжает она. — Папа уже обо всем договорился.
— А уроки? — спрашиваю я. У меня завтра целых два английских.
— Лен, — улыбается она снисходительно. — Ну что ты в самом деле? Проведу сама, ничего страшного. Бывают вещи поважнее уроков.
Мы идем с ней по школьному двору.
— Спасибо! Не знаю, что бы я без вас делала.
Она в ответ улыбается, взмахивает рукой, мол, пустяки, а потом ее взгляд внезапно застывает, и улыбка медленно сходит с губ. Олеся Владимировна увидела Германа. Он ждет меня у ворот, а неподалеку припаркована его машина.
Олеся Владимировна останавливается сама и останавливает меня.
— Лена, ты всё-таки с ним? — с укором спрашивает она.
— Да. Мы теперь с Германом. Вместе. У нас всё серьезно.
— Леночка, девочка моя, одумайся, — частит она возбужденно. — Ты вспомни, что с тобой было, когда он уехал.
— Он был вынужден уехать. Я же вам всё рассказывала.
— А ты уверена, что он сюда вернулся навсегда? Что он бросил ту свою жизнь и останется здесь с тобой? Но даже не это меня пугает. Я просто понимаю, что он за человек. А ты, очевидно, нет.
— Вы не знаете Германа, — начинаю раздражаться я. Потому что это нечестно. Я не могу вести с ней диалог на равных. Она же это понимает, тогда зачем так давит?
— Я знаю, на что он способен, — упрямо твердит она. — Ломает чужие судьбы и не морщится…
— Ну зачем вы так? Ничью судьбу Герман не ломал. Он вообще никому ничего плохого не сделал.
— Сам — нет. Но он — манипулятор. Он использует людей в своих целях. Он всё делает чужими руками, а сам будто бы ни при чем. Поверь, я немного лучше разбираюсь в людях и, в отличие от тебя, сужу о нем беспристрастно.
— Олеся Владимировна, я вас очень уважаю. Уважайте и вы меня, пожалуйста. И мои чувства. Я люблю Германа, он любит меня, и мы с ним вместе, нравится это кому-то или нет…
— Леночка, Горр — прожженный до мозга костей циник. Я не исключаю, что у него к тебе есть какие-то чувства. Ты — милая, славная девочка. Ты ему нравишься. Но глупо думать, что из-за этого он поступится своими интересами…
Я оглядываюсь на Германа. Он так и стоит у ворот, скрестив на груди руки, и не сводит с нас насмешливого взгляда. Уверена, он догадывается, о чем сейчас говорит Олеся Владимировна. И мне перед ним неудобно. Чувствую себя какой-то сплетницей.
— Простите, я должна идти… — я делаю шаг в его сторону, но она удерживает меня за локоть.
— Постой. Я боюсь за тебя. Боюсь повторения… боюсь, что снова будет так же или еще хуже… Ты же мне не посторонний человек. Мы тебя еле вытянули тогда… Скажи, Герман порвал с дочерью губернатора?
— Нет, но она лежала в больнице, а сейчас ее увезли… в другую клинику.
— Да, конечно, — кивает она с таким видом, мол, удобная отговорка. — Значит, он живет там?
— Нет, — краснею я. — Эти дни мы… живем с ним вместе. У него дома.
— Хорошо. А до этого? Он жил у губернатора, так? Вел с ним какие-то дела… И ты думаешь, он ни о чем не знал? Ну, о том, что происходит? Насчет сына губернатора, насчет подкупа СМИ, насчет давления на вас, насчет всего?
— Ну, что-то, может, и знал, — пожимаю я плечами. — Но не всё.
Она усмехается.
— Лен, ну нельзя быть такой наивной. Там знал, там не знал. Смешно. Мы сейчас говорим про Германа Горра, который, будь уверена, всегда всё знает наперед лучше всех. Я тебе больше скажу. Я нисколько не удивлюсь, если, окажется, что это он устроил травлю твоей Юле. Не сам, конечно, сам он ничего не делает, руки не пачкает, только направляет… но мозг всего этого — скорее всего, он.
— Да он ее даже не знает! Да и вообще, зачем ему это?
— Потому что сейчас губернатор ему нужен. Ему нужны и выгодны хорошие отношения с ним. Вот он и… помогает. Это же его методы. Предугадал наш шаг и…
— Он тут не при чем! — вскипаю я. — Я просто знаю, что это не он.
— А, допустим, такой момент тебя не настораживает, что вас с Юлей прессовали, запугивали, угрожали вам, он как будто в стороне, а потом вдруг так вовремя появился? Выждал удобный момент, забрал тебя к себе домой. Еще и приятный бонус в виде любви…
— Между прочим, Герман пообещал нам помочь с этим делом. Разве стал бы он помогать, если бы…
— Обещать не значит жениться! Лен, ну обещал, хорошо. А что-то сделал помимо обещания? Хотя бы предложил что-то конкретное? Или он просто усыпил твою бдительность? Скажи честно, он просил тебя не лезть в это дело?
— Нет, — вру я, не моргнув глазом.
На самом деле, да, просил и не раз, но не поэтому же. А потому что действительно боится за меня. Хотя со стороны, может, это и выглядит так, как она говорит. Но она-то не видела Германа таким, каким видела его я. Не видела, как он смотрит на меня, как улыбается, не слышала, как говорит со мной, как сбивается его дыхание, когда я его касаюсь.
— Значит, еще попросит. Сначала приручит получше, привяжет к себе любовью, сексом… то есть… Прости, я не хотела быть грубой. Лишь бы потом поздно не было. Леночка, пойми, Герман Горр никогда ничего не делает просто так, а уж тем более в ущерб своим интересам. И знаешь, очень не хочется, чтобы ты превращалась в… — Она осекается. Наверное, опять не хочет быть грубой. — Не хочется, чтобы из-за так называемой любви ты забыла про честь, про достоинство, про свои принципы… про здравый смысл, наконец.
— Олеся Владимировна, — сухо говорю я, — я вам очень благодарна за бабушку, за вашу помощь, вообще за всё, но, пожалуйста, не надо больше… Не надо настраивать меня против Германа. Я не прошу вас его любить, но и вот так — тоже не надо. К тому же, вы неправы на его счет. Он не такой. Извините. Мне пора.
Я высвобождаю руку и иду к воротам. Она больше меня не окликает.
— Что, Леночка, — глядя на меня, с усмешкой спрашивает Герман, — так понимаю, англичанка не очень порадовалась за нас.