Вирус «Мона Лиза»

– А мне он ничего не рассказывал.
Бетти громко рассмеялась:
– Наверное, боится, что из-за этого у него будут неприятности. В конце концов, здесь же не студия звукозаписи.
– И они у него будут! – сухо заметила Хелен. Увидев озадаченный взгляд Бетти, она положила руку на плечо девушке, чтобы успокоить ее. – Я пошутила!
Отметив, что коллега расслабилась, Хелен посмотрела на монитор. То, что казалось похожим на половинку грецкого ореха, на самом деле представляло собой изображение ее мозга в разрезе. В правом верхнем углу было написано ее имя: Хелен Морган. Впервые в жизни она видела на мониторе собственный мозг. Среди похожих на кораллы серых контуров светились красно-желтые области, напоминающие пожарища.
– Скажи, это твое первое исследование на МРТ? – спросила Бетти, и в ее голосе звучала неприкрытая тревога. Видимо, она так и не успокоилась из-за того, что пришлось прерывать опыт, несмотря на все попытки начальницы сделать вид, что все в порядке.
– Я ведь сказала, что мне просто нужно было в туалет…
– Я не об этом. – Бетти наклонилась, чтобы внимательнее рассмотреть что-то на стоящем перед ней мониторе. – Я вот что имею в виду, – произнесла она.
Взглянув через плечо Бетти на изображение собственного мозга, Хелен почувствовала, что сердце забилось быстрее. Только сейчас она заметила то, что, по всей видимости, раньше упустила. В нескольких сантиметрах от мерцавших красным областей, на противоположной стороне ее мозга, выделялось еще одно пятно. Пятно, которого там не должно быть, и невролог прекрасно об этом знала. И прямо под ним к монитору прилип указательный палец Бетти.
Она сразу поняла, что означает эта ярко-красная точка размером с ноготь большого пальца. Бетти обернулась к ней, брови ее были строго сведены на переносице. Не обращая на коллегу никакого внимания, Хелен продолжала смотреть на монитор. Она много читала об этом, изучала картинки в учебниках и именно так и представляла себе это. Но теперь, увидев это перед собой, в собственном мозге, она испугалась больше, чем предполагала. Снимок был наглядным подтверждением того, о чем она давным-давно подозревала.
Казалось, палец Бетти, все еще лежавший на изображении ее мозга, проник за лобную кость и погрузился внутрь черепа. Хелен не была готова к тому, что это отклонение окажется столь явным, надеялась, что Бетти не обратит на него внимания. И почему именно Бетти? Она сохранит врачебную тайну примерно столь же надежно, как и доска объявлений в общей комнате.
Придется кое-что предпринять, чтобы девушка не болтала.
Не отводя взгляда от экрана, Хелен протянула правую руку и толкнула дверь рядом с собой с такой силой, что та с грохотом захлопнулась. Перед глазами вспыхнула яркая желтая точка. Бетти испуганно обернулась и поглядела на нее.
– Что скажешь, если на выходных я предоставлю вам с Клодом лабораторию для ваших музыкальных экспериментов?
Бетти расцвела в улыбке, и веснушки на ее лице заплясали.
 
3. Сан-Антонио
 
– Тебе нехорошо, Мэйделин? – Казалось, взгляд доктора требовал от нее откровенности.
Девушка энергично покачала головой. На этот раз даже обманывать не пришлось. Она чувствовала себя хорошо. В минувшие недели ей становилось все лучше с каждым днем. И это было связано с визитами к доктору. Но и с Брайаном тоже. Стоило ей подумать о его лохматых каштановых кудрях, как сердце екнуло.
– Со мной все в порядке. Мне очень хорошо, – твердым голосом произнесла она, выдержав взгляд доктора Рейда.
Скептическое выражение лица врача сменилось улыбкой.
– Замечательно. Просто замечательно, – сказал он и посмотрел на лежащую у него на коленях папку с документами, словно пытаясь отыскать там некую запись.
Она вытянула шею, и ей показалось, что она увидела среди бумаг чек. Может быть, это от мамы, плата за пребывание в клинике? Девушка перевела взгляд на часы, висевшие над дверью. Уже без двадцати пяти четыре. В четыре они с Брайаном договорились встретиться в парке клиники. Как же медленно движется минутная стрелка!
 
Доктор отложил бумаги в сторону и скрестил руки на груди, не спуская с нее взгляда. Его грудная клетка равномерно вздымалась. Видимо, он собирался сказать ей что-то неприятное.
– Мэйделин, я очень рад, нет, мы все рады, что тебе лучше. Но позволь мне задать вопрос, и, прошу тебя, не сердись на меня. Как твой терапевт, я могу быть прямолинейным.
Удивленная, Мэйделин кивнула. Во время прошлых сеансов она ни разу не видела его таким. Он, воплощение хладнокровия и уверенности, впервые казался ей напряженным. В его голосе звучала неприкрытая тревога. И внезапно все ее существо охватило волнение.
– Да, конечно, – нарочито спокойно произнесла она. – Спрашивайте!
Плечи терапевта снова поднялись, он многозначительно откашлялся.
– Мэйделин, – наконец начал он, глядя на нее еще внимательнее, чем прежде. – Ты набрала вес?
Девушке показалось, что она ослышалась, она открыла было рот и снова закрыла. Попыталась поймать эхо его слов, но в этой комнате оно не звучало. Неужели… неужели он действительно сказал «набрала вес»?
– Не пойми меня превратно, – продолжал доктор Рейд, которому, видимо, было не по себе, – но при поступлении к нам ты была очень стройной и привлекательной девушкой. Гораздо красивее многих здешних обитательниц. А теперь ты сидишь передо мной с самодовольной улыбкой, двойным подбородком и кажешься мне… – Доктор умолк и медленно наклонился вперед. – Прости за прямоту, но… толстой! – Когда он произнес последнее слово, на его лице мелькнуло отвращение.
Мэйделин почувствовала, как сжалось горло, а сердце стало болезненно биться о ребра, что много лет было явным признаком ее плохой физической формы. Глубоко оскорбленная, она поднялась, с трудом сдерживая рвотный позыв.
Теплая рука терапевта легла ей на колено.
– Мэйделин, – с сочувствием в голосе произнес он, – мы все здесь хотим тебя вылечить, но не собираемся превращать тебя в самодовольного человека. Если ты станешь толстой и некрасивой, то психическое здоровье в несправедливом внешнем мире тебе не понадобится. Мир жесток, Мэйделин. Не забывай об этом!
Она смотрела на нахмуренный лоб доктора, слегка поблескивавший в желтоватом свете настольной лампы. Тошнота усилилась. Может быть, это испытание? Мэйделин искала в глазах доктора Рейда нечто такое, что помогло бы ей понять: все это лишь шутка, проверка ее душевных сил. Но она не увидела в его взгляде ничего, что смягчило бы жестокость его слов. Более того, казалось, он искренне тревожился за нее. Можно сказать, переживал.
Все ее тело судорожно сжалось. Она не заметила, что поправилась. А что с Брайаном? Почему он ничего ей не сказал? Может быть, он любит полных женщин? Может быть, на самом деле он здесь именно поэтому, а не потому, что лечится от наркозависимости, как он утверждал? Может быть, он извращенец и фетишист? Скорее прочь отсюда! Она вскочила и на негнущихся ногах зашагала к двери. Чтобы надавить на ручку двери, ей потребовались собрать все свои силы. Коридор шатался под ногами, словно палуба корабля во время сильной качки. Во рту ощущался привкус рвоты.
 
4. Варшава
 
Патрик Вейш остановился в пустом коридоре, прислушиваясь. В огромном доме царила тишина. Сам он никогда здесь не жил. Он вырос в Лондоне, и только несколько лет назад отец после смерти матери снова переехал сюда, на родину предков. Патрик же себя поляком не ощущал, за минувшие годы он лишь трижды навещал отца в его доме, поэтому этот особняк казался ему чужим, а без отца становился просто неким зданием. Взгляд его упал на фото в рамке, висевшее на стене. На нем был изображен он сам в возрасте, пожалуй, лет двух. Он сидел, одетый лишь в огромный подгузник, на краю песочницы, держа в руках синюю лопатку. В камеру он смотрел недоверчиво, левая ручонка изобличающе указывала на фотографа. Наверное, он удивлялся: что это за человек глядит на него сквозь стекла фотоаппарата? Мама рассказывала, что отца часто не бывало дома. Домом ему служил офис, а настоящей семьей были сотрудники. «Дело всей его жизни» – как неоднократно заявлял сам отец. Патрик вздохнул. Должно быть, после выхода на пенсию его существование стало по-настоящему мучительным. К тому же он страдал от болей после аварии, о которой никогда ничего не рассказывал, но от ее последствий, по словам врачей, ему не избавиться до конца жизни. У Патрика снова вырвался вздох.