Слон для Карла Великого

Имма вскочила на ноги и решительно встала перед Аделиндой:
– Немедленно замолчи, глупая курица! Если сие есть Божья воля – подвергнуть нас испытанию, то мы взвалим на себя любой тяжкий труд. Если Ему заблагорассудится помочь нам в час наибольшей нужды, мы примем доброту его сердца, исполненные благодарности. Разве теперь твой желудок не полон? Разве Господь тебе когда-то в Санкт-Альболе не послал крышу над головой? Или людей, которые заботились о тебе? – Она беспомощно сжимала и разжимала кулаки.
Аделинда тоже вскочила на ноги и сказала:
– Только ваша простота превосходит ваше ослепление, сестра Имма! Как вы еще можете верить, что послушницы отдают свою молодость для монастырской жизни только из глубокой веры в Бога? Посмотрите на меня! Я женщина в возрасте, подходящем для замужества. У меня выросли груди, и мое тело готово к тому, чтобы принять мужчину. Моя жажда жизни сильнее моей веры. Неужели вы этого не видите?
Отчаяние в голосе Аделинды несколько утихомирило гнев Иммы.
– Но зачем же ты тогда пошла в монастырь? Почему не вышла замуж? Не может быть, чтобы не нашлось мужчин для тебя. Ты настоящая красавица, твои родители – зажиточные люди. Как-никак, они подарили Санкт-Альболе два тагверка [43] земли, чтобы мы приняли тебя в лоно церкви.
– О, я, пожалуй, выйти замуж была просто обязана. Отец подыскал мне несколько подходящих супругов. Жирных сыновей похотливых старцев, в жилах которых течет кровь Пипинидов [44], потому что это должно было принести ему власть и влияние. И его даже не смущало, что эти старикашки при первой встрече хотели залезть ко мне под юбку, чтобы проверить, готова ли кобыла, которую они должны купить своим сыновьям, к тому, что ее будут объезжать.
– Я слыхала о таких обычаях. – Имма вспомнила о своих годах, прожитых у саксов. То, что описала Аделинда, показалось ей мелочью по сравнению с тем, что было принято среди людей, живших на севере.
– Жизнь в монастыре показалась мне лучшим выбором. Мне как-то всегда удавалось давать от ворот поворот всем женихам. Вам ведь известно мое умение сеять раздор и беспорядок. Стоило им хотя бы раз спустить штаны, как они тут же оказывались в моей власти.
И вдруг она расплакалась.
Имма заключила послушницу в объятия. Она молча смотрела на огонь костра, над которым внезапно пронесся ветер, отчего пламя разгорелось еще сильнее. Ей показалось, что, словно в тумане, она видит по ту сторону пламени фигуру какого-то мужчины, молодого человека с длинными черными волосами, который протягивал руки, будто пытаясь прикоснуться к ней.
Этой ночью кошмар вернулся снова. Люди-волки затолкали ее в нишу и стали живьем замуровывать там. Во сне она взывала к своему разуму и пыталась узнать человека в маске, но все, что ей удалось увидеть, – это шкуры, в которые он был закутан. «Волчьи шкуры, – промелькнуло у Иммы в голове, – он снимает шкуры со своих сородичей». Последний камень лег на место и закрыл ей свет. И тут Имма заметила, что она в нише не одна.
Какое-то рычание разбудило ее.
Она сидела возле костра. В лесу. В долине Роны. Людей с волчьими головами не было.
И снова раздалось рычание. Имма прогнала сон, тряхнув головой. Что здесь происходит?
Наполовину скрытая темнотой, Аделинда спала так близко от нее, что она могла чувствовать тепло ее тела. Запах холодного дыма висел везде, даже в их одеждах и волосах. В черноте ночи между деревьями слышались звуки леса, состоявшие из шорохов и жужжания, шлепанья и чьего-то сопения. Не было слышно ни единого звука, который казался бы чужеродным.
Жуткий звук повторился. В этот раз невозможно было отрицать, что он есть. Имма встала и прислушалась.
Вот оно! Урчание раздалось оттуда, где находилась повозка, которую они оставили в нескольких шагах от дороги. Теперь Имма поняла, что никакой зверь не бродил здесь, в месте их ночлега, издавая гортанные звуки. Это был скрип, который раздавался всякий раз, когда кто-то залезал на место кучера. Кто-то пытался украсть у них повозку.
 
– Кто там? – Не успел затихнуть ее голос, как она мысленно обозвала себя дурой. Неужели она ожидала ответа?
Она услышала глухой удар, поспешные шаги и шорох листьев. Все стихло. Очевидно, Имма отпугнула какого-то разбойника. Однако ее окрик разбудил Аделинду. Имма шепотом сообщила послушнице, что произошло.
Женщины решили вместе подойти к повозке, чтобы посмотреть, не повреждена ли она и не поджидает ли их вор где-нибудь поблизости. Разжигая огонь костра, они стали громко разговаривать между собой, чтобы разогнать ночных призраков. В конце концов они вооружились горящими поленьями, разгонявшими темноту ночи.
Они крадучись обошли кусты орешника, за которыми оставили повозку вместе с волами. Сердце Иммы билось как бешеное, однако она отогнала фантазии по поводу людей с волчьими головами, которые могли подстерегать их за стволами могучих вязов.
Повозка стояла там, где они ее оставили. Имма как раз собиралась проверить камни, служившие тормозами, как вдруг Аделинда вскрикнула. Монахиня резко выпрямилась. Перед ней в кроне вяза висел Господь в своем земном воплощении! Иисус Христос спустился с небес на землю и парил в желтой осенней листве. Имма упала на колени и воззрилась на ветви.
Факелы отбрасывали на него призрачные тени. В том, что это действительно Христос, у Иммы не было сомнений. Его фигура была длинной и худой, и он был голым, за исключением запятнанной кровью ткани, обвитой вокруг бедер. Терновый венец обрамлял его лоб. Борода и волосы длинными прядями свисали вниз, и от этого его щеки казались запавшими. Его лицо! Имма взглянула в лицо Господа и задрожала. Вместо добродушных черт лица, которые она всегда представляла у Христа, на нем были скорее признаки ожесточения – искривленный рот и насупленные брови.
Глаза Спасителя были закрыты, а его нос был большим и мясистым. Голова была наклонена в сторону. Горло – тут Имма закрыла глаза – было перехвачено веревкой. Веревка врезалась в плоть. Христос не парил, он был повешен. Порыв ветра прошелся по веткам дерева, и повешенный стал раскачиваться со страшным скрипом.
Что бы здесь ни случилось, может быть, Господа еще можно спасти. Не раздумывая, Имма вскочила на ноги и начала давать Аделинде указания. В то время как послушница возле ствола дерева выбрала удобную позицию, она сама вскарабкалась на телегу и потянулась к ногам повешенного. «Какие они грязные», – удивилась Имма. Она узнала признаки распятия на кресте и рубцы на обратной стороне ног. Затем она вознесла молитвы к небу и схватилась за повешенного.
Никакое пламя не перекинулось от Спасителя на нее и не сожгло ее, не было никакого свечения, окружавшего ее руки, она не упала замертво на землю и не вознеслась на небо. Тело Христа было мягким и теплым, и пахло оно потом и грязью точно так же, как ее собственное тело. Она подтолкнула его вверх, чтобы ослабить петлю, затем кивнула Аделинде, и послушница тоже стала карабкаться на дерево. Немного выше Спасителя она обнаружила захлестнутый вокруг сучка конец веревки и освободила его. Вес тела, вдруг обрушившийся на Имму, заставил ее пошатнуться. Однако она восстановила равновесие и уронила повешенного на телегу.
– Что значит этот маскарад? Кто это? И кто попытался убить его? – Аделинда спрыгнула с самой нижней ветки на повозку.
– Ты что, хочешь изобразить из себя Фому Неверующего? Наш Господь Иисус Христос явился нам!
– И кто же вешает Иисуса на дерево? Сам дьявол?
– Неужели ты не видишь стигм на руках и ногах, а также тернового венца? Какие тебе еще нужны доказательства существования Бога?
Именно в тот момент, когда Аделинда собиралась дать ей достойный ответ, фигура на повозке вдруг застонала. Женщины нагнулись к ней и увидели, что у человека задрожали веки, а губы силились произнести слова.
Имма перекрестилась: