Слон для Карла Великого

Два дня провел Гунольд на палубе грузового корабля, вдыхая болотную вонь рукава реки со стоячей водой. Хильдебальд, сидя в каюте или во время прогулок по мокрому лесу вынашивал новые планы, оставив своего адепта для размышлений. Гунольд переносил дождь и холод с равнодушием утопающего, которого неожиданно спасли.
Если это было наказанием Хильдебальда за неудачу на перевале Мон-Сенис, то по сравнению с тем, что ожидало Гунольда, это больше смахивало на ласку. Даже задание – подло убить императора – не пугало его. Что бы ни придумывал архиепископ подлого и темного, Гунольд поклялся себе преодолеть любое препятствие, броситься навстречу любому врагу, может, даже самому пойти на смерть, если только он мог быть уверен в уважении этого великого человека.
Когда архиепископ на вторую ночь вызвал его к себе, холод и влага так глубоко въелись в кости Гунольда, что он беспрерывно стучал зубами. Этот стук был таким громким, что Хильдебальд был вынужден трижды излагать свой план убийства.
На рассвете утром Гунольд покинул корабль, собрал провиант и уехал, дабы положить конец империи франков. План Хильдебальда был безошибочным. Ему даже не нужно было отправляться на поиски дичи. Карл Великий сам найдет его след, как орел находит кролика. Об этом он уж позаботится. Гунольд пригладил волосы и направился на юг. Разве он боится какого-то императора?
 
21
 
– Клянусь семью детьми пророка, Масрук! Нам уже сегодня следует повернуть обратно и примкнуть к императорскому обозу. Песчаные дюны Нафуда не такие мрачные, как эта жалкая страна. Если бы я был халифом, то отказался бы расширять Dar al-Islam [47] на земли этого холодного ада. – Халид пригнулся, проезжая под низко свисающей веткой. На его плечи были наброшены целых три накидки. С грязно-белого тюрбана дождевая вода стекала на спину его вороного коня.
Ехавший впереди Масрук аль-Атар повернулся к своим спутникам вполоборота:
– Так оставайся и поторопись домой, где тебя ждут бабы с толстыми ляжками.
Халид закашлялся:
– Чтобы добраться до Багдада, нужно несколько месяцев, а до Аахена – всего лишь несколько недель. Если мы сейчас развернемся, то догоним королевский обоз через два дня.
Хубаиш подключился к разговору:
– Императорская дочка была без ума от тебя, Масрук. У нее ты определенно мог бы еще чему-то научиться. Я предлагаю, чтобы мы вместе с ней отправились в Аахен, довели до конца миссию мира, пусть даже без слона, и несколько недель наслаждались жизнью послов при императорском дворе.
– Хубаиш прав, Масрук. Мы заслужили пару дней отдыха. Подумай сам: женщины, так много женщин, сколько ты можешь выдержать. Говорят, что они в пфальцах устраивают настоящие оргии. А после этого мы разрешим тихо отвезти нас на корабле под парусами на родину. Что ты об этом думаешь?
– Dschiwar [48], Халид! Ты еще помнишь, что это значит? Поддержка в любой жизненной ситуации и абсолютная честность. Вспомните об этом! Мы поклялись соблюдать Dschiwar, прежде чем покинули Багдад. А я все еще не отомщен.
Халид подогнал своего коня так, что он оказался рядом с конем Масрука:
– Dschiwar, Dschiwar, Dschiwar! Твой кодекс чести стоит здесь столько же, сколько мусс из фиников. Разве сам Пророк, да благословит его Аллах и дарует ему покой, не разрешал делать исключения из своих законов? Разве он, например, не освободил путешественников от salat – обязанности молиться? А что мы делаем вместо этого? Мы молимся. Пять раз на дню, независимо от того, торчим ли мы в каком-то болоте или висим на обломке скалы. Забудь о своей мести и давай вернемся назад, друг.
Масрук посмотрел на него горящими глазами:
– Если восхваление Аллаха для тебя является всего лишь обязанностью, советую тебе стать христианином. Среди неверных ты будешь в хорошем обществе, потому что они тоже молятся не сердцами, а своими задницами.
 
Тот рассмеялся злобным смехом:
– К черту, Масрук! Ты сошел с ума. Куда вообще мы сейчас едем? Как ты хочешь найти сакса и иудея? Может быть, они упали в пропасть. Даже если они еще живы, как ты хочешь найти двоих людей в стране, в которой удалось спрятаться целому народу?
Масрук дернул коня за поводья и спрыгнул с седла. Обеими руками он выковырял что-то с земли и подошел к вороному коню Халида.
– Если ты хочешь победить врага, то должен знать его цели и достичь их еще до него. – Он сунул удивленному Халиду свою находку в руки. Это была какая-то тягучая смесь. Выделения слона.
Танкмар с криком проснулся. Со старых лип, возвышавшихся над ним, сорвалась стая ворон и поднялась в бледное небо. Всего лишь сон. Он попытался вспомнить, что ему снилось, прежде чем реальность накроет его, словно земля свежую могилу. Там были всадники, франки с оружием. Он закрыл глаза, чтобы лучше рассмотреть этих призраков. Хутор выглядел уже по-другому, но это было селение, которое он называл своей родиной. Это было после последней битвы возле Сигибурга. Воины франков скакали верхом на лошадях вдоль Везера от села к селу, взимая дань с побежденных. Рабы. Он еще чувствовал колючую веревку на шее и бедрах, слышал плач женщин, видел упрямые лица мужчин. Один из франков загнал его связанному отцу копье так глубоко в живот, что оттуда можно было вынимать кишки руками. Отец Танкмара умер без боя, как трус. Вальгалла осталась закрытой для него, и теперь ему придется бродить призраком во снах тех, кто остался в живых.
Танкмар содрогнулся, вскочил на ноги и стряхнул с себя страшный сон. Однако неприятное чувство осталось. Его отец был эделингом [49]. Он сам, Танкмар, мог бы вести жизнь отпрыска княжеского рода саксов. Однако копье какого-то франка лишило его наследства. И сделало рабом.
Исаак на рассвете отправился на разведку и приказал ждать его здесь. Время тянулось мучительно медленно. Чтобы не заснуть, он сидел на корточках на берегу и дудел на стеблях травы или бросал мелкие камешки по воде так, чтобы они затанцевали. Осеннее солнце подарило комарам еще пару теплых дней для выведения последнего потомства. «Как странно, – подумал Танкмар, – совсем недавно весь мир был погружен в снег».
Ему вспомнился спуск по снежному склону. То, что он раньше принял за прыжок навстречу смерти, в конце концов даже доставило ему удовольствие. Разлетающийся во все стороны, словно брызги, снег, когда он бил его пятками, наслаждение от того, что ему еще раз удалось оставить Масрука аль-Атара в дураках, и недолгое чувство свободы. У подножья каменной насыпи его стремительный спуск закончился. У Исаака осталось несколько синяков, ссадина на спинке носа, но он ни слова о том не сказал, лишь промокнул грязь с расцарапанной кожи.
Воспоминания о ночном кошмаре и скука выводили Танкмара из себя. Вскоре он уже не искал плоские камешки, которые прыгали раз-два-три-четыре-пять раз по воде, а большие камни. Он швырял их в воду до тех пор, пока у него не заболели плечи, и со злостью смотрел, как они шлепались в воду. Он ходил по берегу взад-вперед. Чего он ждал? Там, на севере, была его родина. Если он все устроит как надо, то через две или три новых луны он сможет уже быть в Хадулоа.
Где же пропадал Исаак? Как долго его не было! С помощью клепсидры он мог бы определить время, однако аппарат остался на перевале, вместе с лошадьми, провиантом, Гислой и Абулом Аббасом. Была бы его воля, они кратчайшим путем отправились бы назад на Мон-Сенис, чтобы собрать то, что пощадил огонь.
С наступлением ночи Исаак вернулся. Он проигнорировал язвительные замечания сакса и пространно изложил новости Танкмару.
Берта и двор предположительно развернулись на север и сейчас находятся на пути в Аахен. Если бы обоз франков направился на юг, такая тысячеголовая процессия непременно оставила бы на местности следы, которых невозможно было бы не увидеть. Однако Исаак не обнаружил ничего подобного, и единственными людьми, которых он встретил, были два тупых плотогона, отдыхавших на берегу и занимавшихся тремя фазанами. Правда, они не сообщили ему ничего сверхъестественного, однако изъявили готовность поменять свой самый маленький плот и одну из птиц на два золотых солидуса.