Сто суток войны

Поездка затягивалась — сначала из-за неготовности машины, потом еще на трое суток из-за того, что мой будущий спутник Халип вдруг прямо во дворе редакции подвернул еще раньше вывихнутую ногу и ему что-то с ней делали.
В один из этих дней мне позвонил Евгений Петров и сказал, что он хочет организовать американскому писателю Колдуэллу встречу со мной как с человеком, недавно вернувшимся с Западного фронта.
Встреча состоялась на квартире Вирты. Американец был большой, крепко сшитый, одетый в широкий мешковатый костюм. Он занимался во время бомбежек Москвы передачами по радио в Америку и вообще, по мнению Петрова, вел себя в Москве очень хорошо. В разговоре он показался мне довольно дотошным человеком. Но по понятным причинам я многого не мог ему рассказывать.
В разговоре была одна смешная деталь. Он спросил, видел ли я близко немецкие танки. Я сказал, что да, видел. Тогда он, должно быть, интересуясь, в каком состоянии у немцев техника, спросил, какой вид имели немецкие танки — новый или потрепанный. Меня этот вопрос рассмешил, и я ответил ему, что когда танки идут на вас, то вам, очевидно, трудно разобрать, какой они имеют вид — новый или потрепанный. Но если эти танки уже удалось остановить, то они неизменно имеют потрепанный вид.
Халип, с которым мне предстояло делить судьбу в будущей поездке, показался мне добрым товарищем.
Девятого августа, в день, когда мы с ним должны были выезжать, меня прихватил приступ аппендицита. Я заехал к матери, и меня так скрутило, что пришлось вызывать прямо туда врачей. Они мне и объяснили, что это приступ аппендицита, что, может быть, обойдется на первый раз и без операции — успокоится, но надо несколько дней полежать здесь, под рукой у них.
Я лежал у матери. В эти ночи были сильные бомбежки, и все в квартире, кроме нас с матерью, уходили в убежище. Комната у матери не была затемнена, а я из-за болей ночью подолгу читал. Мы вытаскивали с матерью тюфяки в закрытый, без окон, коридор в их большой коммунальной квартире, зажигали в нем свет и проводили там всю ночь, пока к утру, после отбоя, не возвращались жильцы.
Тринадцатого, почувствовав себя немного лучше, я решил, что оттягивать больше нельзя, надо ехать. Мать приготовила мне с собой на первые дни на дорогу кое-какой диетический провиант, и мы с Хал и пом назначили выезд на утро следующего дня — на четырнадцатое.
Накануне вечером я поехал к Ортенбергу. Было решено, что я выеду сначала в штаб Южного фронта, а оттуда — на самую крайнюю точку, к Черному морю. По последним сведениям, штаб фронта помещался уже не в Одессе, как я думал, а в Николаеве. Значит, нам нужно было ехать сперва до Николаева, а потом уже добираться в Одессу.
В редакции я встретил только что приехавших из Киева Лапина и Хацревина и не помню уже откуда приехавшего Славина. Я договорился с Захаром Хацревиным попозже вечером зайти к нему в «Националь», где он остановился. Не хотелось в последний вечер расставаться с матерью, и я потащил ее с собой в «Националь». Хацревин, который неважно чувствовал себя еще в редакции, сейчас лежал у себя в номере совсем больной, но тем не менее собирался в ближайшие дни возвращаться в Киев.
Мы долго разговаривали с ним, вспоминали Халхин-Гол, читали стихи. Потом началась бомбежка, и всю гостиницу погнали в бомбоубежище. Там сидела польская миссия и несколько иностранных корреспондентов. Немножко поспав в бомбоубежище, я после отбоя простился с Захаром и Борисом. Наверно, я видел их тогда в последний раз.
Мы с матерью шли пешком домой через ночную Москву. А в семь утра, простившись со своими стариками, я сел в машину и, заехав за Яшей Халипом, двинулся по шоссе на Тулу.
Первую остановку сделали в Туле. Тогда это еще был глубоко тыловой город, и странно было бы представить себе на его улицах баррикады из железа и камней, которые я увидел, въехав в него в следующий раз в декабре. Странно было представить себе, что к этим кишащим народом улицам почти вплотную подойдут немецкие танки и только решительная оборона города избавит его от вторжения.
 
Перекусив в какой-то харчевке, мы поехали дальше. Живот здорово болел, и я попросил нашего водителя Демьянова, чтобы он дал мне сесть за руль и поучил меня вести машину. Мне казалось, что за этим занятием, требующим внимания и напряжения, мне легче будет переносить боль. Так оно и оказалось. Демьянов, как только я сел за руль, сейчас же из подчиненного превратился в начальство и уже не звал меня батальонным комиссаром, а вопил:
— Ты куда едешь?! Смотри же! Глаза у тебя на что? Наедешь же, черт!
Были и более сильные выражения по моему адресу, которые я безропотно сносил, чувствуя, что блестящими способностями не отличаюсь.
Было очень жарко. Хорошо еще, что я, как и на предыдущей «эмке», заставил вырезать крышу и сделать вместо нее брезентовый тент на барашках. Мы его отворачивали, и на встречном ветру было сравнительно прохладно.
Я взял с собой здоровенный томище «Тихого Дона» и, когда не вел машину, читал. Читал и дочел до конца в самом конце нашего сухопутного путешествия между Симферополем и Севастополем.
В Курске заночевали в гостинице. Номер был в стиле ампир, с клопами, кровать с какими-то завитушками, которые я, впрочем, обнаружил на ощупь. Было затемнение, а окна в гостинице без штор; вошли мы в номер уже в темноте, а вышли из него еще до рассвета — спешили.
В Харьков приехали к полудню. В городе все было спокойно, шла нормальная жизнь, и казалось, ничто не напоминает о том, что вокруг Киева уже идут кровавые бои. За Харьковом погода испортилась. Как только полил дождь, сразу дал себя знать чернозем. Под колесами все вязло и липло.
К вечеру мы добрались не до Днепропетровска, как рассчитывали, а только до Краснограда — маленького городка в тенистых деревьях. На подъезде к городку виднелся большой аэродром, на нем стояли бомбардировщики. По улицам города ходили, сбив на бочок пилотки, бравые ребята с голубыми петлицами. Стайки девушек щебетали на городском бульваре. На углу, там, где начинался бульвар, стояли двое пожилых военных и, разговаривая о чем-то своем, серьезном, одобрительно поглядывали на дефилирующую мимо молодежь.
Возникало ощущение маленького мирного гарнизонного городка; неясно вспомнилось даже что-то из литературы, связанное с этим ощущением.
Появление нашей «эмки» вызвало некоторое оживление. Очевидно, здесь, в глубоком тылу, никто еще не видел так роскошно закамуфлированной машины. Демьянов раскрасил ее под зеленого леопарда. Кроме того, тент вместо крыши вообще сильно менял вид «эмки» и придавал ей известную необычайность, от которой мы чем дальше в тыл, тем больше страдали.
Отыскав место в маленькой гостинице, больше похожей на чистенькую мазанку, только двухэтажную, мы вдруг услышали вопрос провожавшего нас и почему-то задержавшегося, уже после того как мы простились с ним, лейтенанта:
— Вы только вчера из Москвы?
Мы сказали, что да.
— Как вы считаете, неужели они сюда дойдут, а?
— Почему сюда? — удивились мы.
Именно в этом городке, каким мы его увидели в тот вечер, мысль, что сюда дойдут немцы, и притом высказанная не обывателем, а военным, была особенно странной.
— Но вот Первомайск же взяли? И Кировоград взяли, — сказал лейтенант.58
— Кто вам сказал?
— По радио было.
Мы не слышали радио и были совершенно огорошены этим известием. Первомайск и Кировоград — это уже Кривой Рог. Еще немного — и немцы у нижнего течения Днепра! А мы-то считали, что едем в штаб фронта в Николаев. Теперь Николаев оставался уже в тылу у немцев в мешке. Мы ничего не понимали и были удручены.
Потом пришлось привыкать к еще худшим неожиданностям, но в ту ночь, проводив лейтенанта, мы долго не могли заснуть. Сидели, разговаривали и не верили — неужели правда? Еще перед отъездом из Москвы я слышал, что на Южном фронте дела идут неважно. Свидетельством этого было и то, что в последнюю минуту нам сказали, что штаб Южного фронта уже не в Одессе, а в Николаеве. Но все-таки мы даже отдаленно не представляли себе размеров катастрофы, разыгравшейся как раз в эти дни на Южном фронте.59 Кроме всего прочего, теперь было не известно, куда ехать. По здравому смыслу казалось, что раз немцы уже взяли Первомайск и Кировоград, то, очевидно, штаб Южного фронта теперь переместился куда-то к самому Днепру. И если мы поедем на Днепропетровск, то штаб, наверно, окажется там или где-нибудь в том районе.