Путанабус. Наперегонки со смертью

Тут открылась дверь нараспашку, и в номер вперлась Роза Шицгал с заявой, что она, как «любимая жена» гарема, пришла исполнить свой супружеский долг, который вчера не случился по причине острой алкогольной интоксикации у меня.
— Ну-ну… — ответствовал я со всей серьезностью, — а от кого тогда утром таким перегаром разило, что спичку поднеси — огнеметом полыхнет? И вообще, девки, у меня траур. Раньше сорока дней даже не подкатывайтесь.
И выпер всех из номера.
И ключ провернул на все три оборота. Ибо не фиг.
Погасил свет.
Сел за стол.
Подумал и решительно убрал спиртное. Страдать надо на сухую, иначе это уже не страдания, а пьяный эрзац.
 
 
Качается вагон, стучат колеса глухо,
 
Так хочется сойти, но остановок нет.
 
От станции Любовь до станции Разлука
 
У нас с тобой билет… [66]
 
 
Вот именно такой «у нас с тобой билет», Наташка, выпал в этой лотерее.
Но почему тебе?
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 7 число 6 месяца, пятница, 9:12.
Утром в умывальнике столкнулся с Розой.
Та имела такой вид, как будто вчера между нами совсем ничего не произошло. Мило пожелала доброго утра, отдала мыльницу, но, слегка задержав мою руку, напомнила:
— Жорик, ты все же не забудь, что я тебе в первый же день на Новой Земле сказала. Я с тобой до конца.
— Я помню, — буркнул в ответ.
— Вот и хорошо. Как закончишь носить траур — скажи.
И довольная собой Шицгал удалилась в холл, тихо закрыв дверь.
А я вошел в кабинку и устроил себе контрастный душ.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 7 число 6 месяца, пятница, 9:45.
В холле застал только аппетитно завтракающую Дюлекан. Точнее, заканчивающую свой завтрак. На столе перед ней стояла неубранная грязная посуда со всего автобуса, как я понял, в то время как она неторопливо помешивала сахар в кофе.
— А где остальные? — спросил я ее.
— Уже поели. Я как дежурная по кухне жду только тебя, чтобы все убрать и помыть.
— Чем кормить будешь? Манной кашей?
— Нет. Тостами с джемом. Сливочным маслом. Сыром трех сортов. Сметаной. Блинчики с мясом сейчас принесу — они на кухне завернуты, чтобы не остыли.
Блинчики были вкусны. Особенно начинка, которая состояла из мелко нарубленной разнообразной нарезки, оставшейся с поминок, с острым соусом и ломтиком сыра. В московской подземке такую снедь гордо называли «буррито». Правда, там в качестве начинки был фарш из не известных в природе зверушек.
Дождавшись, когда я поем, Дюлекан стала собирать со стола грязную посуду, по ходу дела интересуясь:
— Жора, теперь, когда твоя койка освободилась, я могу узнать: когда наступит моя очередь по гарему?
Я чуть кофе не подавился. Но справился с раздражением и вполне вежливо ответил:
— Как только траур кончится.
— То-то, смотрю, ты во все черное вырядился, — сделала девушка умозаключение, сообразное своей наблюдательности. — Сколько у вас траур?
— Сорок дней. Сорок ночей.
После чего взял в холодильнике полдюжины бутылок местного пива и ушел во двор. Не в патио, которое перед входом, а за угол дома, куда кирасиры составили столешницы с лавками, сколоченные к Наташиным поминкам.
Выбрал там тенек и отдался холодному пиву. Тут я собирался сидеть долго, так как никого не хотел видеть. И прямо под мое такое настроение все куда-то подевались со двора: и девки, и кирасиры.
Отпил я пивасика и грустно продекламировал сам себе:
 
 
Зачем с подругой разлучила,
 
Скажи мне, Смерть? На что ты зла?
 
Зачем безжалостна была?
 
Ты ярости не утолила?
 
Ты и меня лишила силы,
 
Когда невинную свела
 
В могилу. [67]
 
 
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
 
22 год, 7 число 6 месяца, пятница, 10:51.
Хлопнули створки ворот, и во двор вкатился «хамви», из которого резко повыпрыгивали Антоненкова, Бисянка и кирасирский лейтенант.
Разобрали какую-то поклажу в машине и понесли ее в дом.
Водитель этого чуда американского автопрома остался при машине, поднял капот и что-то там высматривал с видом колхозного тракториста: «Сейчас выкинуть или все же еще чинить будем?»
Увидев меня, Бисянка резко поменяла траекторию движения и направилась под ту же тень, где я неспешно оттягивался пивом.
— Жорик, я хочу высказать… — положила она к ногам свой баул.
Я аж подпрыгнул на лавке. Сколько можно: совесть у них есть или вся на работе истерлась?
— Да жеваный крот! — выговорил я, предельно жестко глядя в ее фиолетовые глаза. — Я вам вибратор, что ли? От Наташки постель моя еще не остыла, а вы тут сразу устроили социалистическое соревнование: кто быстрее в нее запрыгнет. Стервятницы!
Красивый Танин ротик приоткрылся в удивленной гримасе.
Большие фиолетовые глаза округлились, стали еще больше и темнее.
Прозрачная горошина выкатилась по щеке и сорвалась с острого подбородка.
Девушка резко развернулась и убежала в дом.
А ее баул так и остался стоять на земле.
Некоторое время меня никто не беспокоил. Потом пришел с довольным всем окружающим миром выражением лица этот валлийский Тристан, лэрд ап чего-то там, радостно восклицая:
— А вот он где, а мы уже обыскались! — и слегка поддел ногой Бисянкин баул.
И без всяких соединительных фраз попросил:
— Пивом поделишься?
Мне уже все было фиолетово.
— Бери, не жалко.
Лейтенант своими крепкими зубами ловко скусил пробку с бутылки, сделал глоток, сел рядом на лавку и спросил снова:
— Что у вас тут случилось? Татьяна убежала наверх сама не своя.
— Извини, но это наши внутренние разборки, — ушел я в несознанку. — Лучше ты мне скажи: с какой целью вокруг Галины крутишься?
— Нравится она мне, — не стал запираться лейтенант.
— Нравится — женись. Не нравится — эмигрируй. А просто так девчонке голову крутить нечего.
— Как это — женись? — удивился лэрд.
— В церкви, с попом, — ответил я, — иначе я вынужден буду отказаться от вашей защиты и отослать всех кирасир обратно в Портсмут.
— Но я только сегодня договорился с князем, что мы будем вас сопровождать до Нью-Рино. И к тому же тут нет пресвитерианской церкви.
— Твои проблемы, — грубо оборвал я его и, не прощаясь, встал и пошел к автобусу.
Пора продавать излишки. А для этого сначала их надо перебрать. Да и себя занять надо чем-нибудь таким. Лучше всего полезным.
Новая Земля. Европейский Союз. Город Виго.
22 год, 8 число 6 месяца, суббота, 8:13.
Паром громко стукнулся о причал, загудели винты, подруливая, и вот уже морячки резво и привычно накручивают швартовы на тумбы. И всех накрыло сизое облако отработанной солярки.
Паром тут, оказывается, к испанскому военному флоту приписан. И вся команда парома, самого настоящего, не паллиатива какого-нибудь, и обе береговые команды — флотские. Даже на весах и пулеметных точках народ в тельниках под гюйсами и в бейсболках с удлиненными козырьками. Только на кассе вполне себе гражданская девушка в цветастом крепдешине деньги принимает и билеты выдает. Ну да, говорили мне, что служба и бизнес тут не совместимы, вот и создается видимость такого положения.
Территория паромной переправы располагалась на север от города километрах в пяти и начиналась сразу от трассы на Кадис в сторону реки большим огороженным отстойником. Это чтобы желающие воспользоваться переправой не мешали движению по трассе, ожидая своей очереди. Ну и для ночного сидения в этом отстойнике было оборудовано все, что требуется для жизнедеятельности белкового организма. Комфорта минимум, но ночь перекантоваться можно вполне сносно. В темное время суток переправа не работала.